Страсти по Юрию - Ирина Муравьева

Случались скандалы, пока без дуэлей, и кроме того, чтоб толкнуть сильно в грудь, ничем роковым никогда не кончалось. К тому же и возраст давал себя знать: толкнешь подлеца, а наутро — давление. Один замечательно умный филолог сорвался однажды всерьез и прямо на сцене ударил врага. Ударил неловко и даже не сильно, но враг побелел, отступил, а наутро его унесли на носилках в больницу. Вернулся под вечер, но был так напуган, что месяц людей обходил стороной. Боялся опять схлопотать по щеке, хотя был когда-то любимцем Ахматовой.

Юрочка стал несколько скрытен, но то, что любовь его не угасала, а стала еще даже более острой, Варвара теперь ощущала все время. Она не связывала это со смертью Арины и очень бы рассердилась на того человека, который посмел ей об этом сказать. Но именно это и было причиной наставших сейчас перемен. Владимиров начал тревожиться, когда легкомысленная Варвара Сергевна задерживалась в магазине, простужалась, кашляла, а по ночам, когда она уже спала, он вдруг подходил к ней, наклонялся, как мать наклоняется к только что родившемуся у нее ребеночку, и слушал, как Варенька дышит. Бывало, она что-то начинала доказывать ему, сетовать на его инерцию, на то, что он так кропотливо работает, а он смотрел на нее отсутствующими глазами и думал о чем-то другом, но стоило Варваре загадочно сообщить, что у нее кружится голова или стреляет под лопаткой, он вдруг начинал волноваться так сильно, как будто она — не дай Бог — умирает. Садился в ногах и сидел, как собака.

— Завишу я, Варя, — сказал он однажды. — Смотри не помри до меня, я не вынесу.

И физическая любовь его к ней изменилась. Куда-то исчезло веселое счастье. Теперь каждая телесная близость их несла в себе словно бы страх расставанья, и если бы Варвара не знала своего мужа так, как она его знала, и не любила каждый волос на его голове, и запах его пота, и звук его кашля сквозь утренний сон, она бы могла испугаться той силы и, главное, той нескрываемой боли, какая была на лице его в эти, не частые, впрочем, минуты любви.

Начало марта было таким теплым, что можно было гулять и сидеть на балконе без пальто. А в апреле случилось событие. Собственно, событием это даже и нельзя было назвать, но в той однообразной жизни, которая досталась Варваре Сергеевне на чужбине, любое ее отклоненье от нормы могло считаться событием. Во Франкфурт по делам устройства очередной конференции приехали Ваня Вернен с коллегой и другом Петюней Волконским. Остановились в очень хорошей гостинице и наутро, румяные, бодрые, полные сил, подкатили на добротной, хотя и не новой машине к подъезду Владимирова. Гаянэ с корзиной баранины, только что купленной, как раз возвращалась домой и, увидев двоих незнакомцев, которые говорили по-русски и по бумажке проверяли адрес, сурово спросила, кого они ищут.

— Писателя из Москвы, Юрия Николаевича с супругой, знаете? — несколько насмешливо спросил ее Ваня Вернен.

— Друзья маи близкие, — сдержанно ответила Гаянэ. — А вы па какому вапросу?

— А мы их сейчас повезем в Баден-Баден, — сверкая зубами, ответил Вернен. — Бывали небось в Баден-Бадене?

Гаянэ в страхе всплеснула руками.

— Ай! Там, где голые люди купаются? Зачем мне туда? Савсем нада стыд патерять, чтобы голым купаться! А Юрий туда ни за что не паедет! Сидит за сталом, раман пишет! Зачем ему Баден? Что в Бадене делать?

— Посмотрим, посмотрим, — посмеиваясь, сказал ловкий и спрыснутый духами Вернен. — Сейчас убедимся, чего он там пишет…

Варвара открыла приятелям дверь. О приезде их было известно, так что она приготовилась: стояла сейчас в желтых узеньких брючках, ресницы накрасила, челку подстригла. И в кофточке белой.

— А Юрочка дома? — слегка растерявшись, спросил ее робкий Петюня Волконский.

Владимиров сильно изменился за эту зиму. Не то чтобы он похудел, побледнел, но строгое и вопросительное выражение запавших глаз его удивило сотрудников радиостанции. Он, видимо, был так сильно погружен во что-то свое, что не удосужился даже стереть с лица это углубленное и пугающее посторонних людей выражение, связанное, скорее всего, с работой над тем романом, о котором предупредила их застенчивая и целомудренная Гаянэ.

— Совсем вы завяли здесь, в этой дыре! — заливисто расхохотался Вернен. — А мы вас сейчас развлечем! С вещами на выход!

Сели все вместе в просторную машину, поехали в Баден. Сквозь сосны светило весеннее солнце, вдали лиловели развалины замка. Когда-то и там умудрялись рождаться, дряхлели, обедали и вышивали. И где-то, бесспорно, осталась та нитка, а может быть, даже и белое кружево, ведь так не бывает, чтоб все вдруг исчезло: всегда остается хоть крошка, хоть капля…

В купальнях Баден-Бадена, прославленного курорта, никто и ни разу не вспомнил о смерти. Здесь помнили о чистоте, о здоровье, о женщинах, если ты, скажем, мужчина, с другой стороны: о мужчинах, когда ты — еще не карга, не старуха и вся раздеваешься до основанья, нисколько и не беспокоясь, что рядом увидят твои одряхлевшие груди, — так вот, говорю: не когда ты старуха, а женщина с кровью, и плотью, и прочим. Здесь думали об удовольствиях жизни, ее бесконечности, дивных удобствах, поэтому все, кто купался, плескался и пил горячую мутную воду (не поинтересовавшись, кстати, а кто там ее подогрел в темноте подземелья?), — все эти веселые голые люди нисколько друг друга ни в чем не стыдились.

Варвара Сергевна надела красивый купальник, купленный еще год назад на распродаже, — чудесный купальник, и стоил недешево, — завернула узлом свои черно-синие волосы и смело пошла прямо к первой купальне, где били фонтанчики из-под воды. На подступах к этой воде стояли Вернен и Волконский. Волконский был строго прикрыт полотенцем, на ногах у него зеленели прозрачные пластиковые тапочки, сквозь которые застенчиво просвечивали розоватые ноготки. Вернен же был весь обнажен. Он был в золотистом пуху на предплечьях, в обильном оранжевом мехе над грудью, похожем на каракульчу, но крупнее, живот же был темен от грубого волоса, как будто Вернен, проползая по жизни, испачкал его и еще не отмыл.

— А Юрочка где? — прошептала Варвара, глаза отводя и краснея, как роза.

— Сейчас, сейчас выйдет! — ответил Волконский. — Пошел за вторым полотенцем.

— Ну что же, наяда моя дорогая! — Вернен подмигнул ярко-красной Варваре. — Скидайте с себя предрассудки прогресса, пойдемте купаться!

— Варенька, — вмешался Волконский, — я вас уверяю, что тут никто ни на кого не смотрит! Удивительное место в том смысле, что здесь действительно становишься младенцем! Купаешься просто, как будто в раю.

— В раю было двое, — сказал за спиной Варвары Сергевны тусклый голос ее мужа. — А здесь слишком много людей.