Анжелика в Новом Свете - Серж Голон

Старый охотник Элуа Маколле, который, обманув бдительность своей невестки, живущей в деревне Леви, неподалеку от Квебека, уже два месяца провел в лесу вдали от человеческого жилья, был преисполнен решимости иметь отныне дело лишь с медведями, лосями или уж в крайнем случае с бобрами, и сейчас он сетовал на то, что в Америке не осталось уединенных мест. Да, в ее лесах действительно и шагу невозможно было ступить, не встретив человека. Надвинув на лоб вязаный красный колпак, украшенный фазаньими перьями, старик мрачно курил вересковую трубку, но после третьей чарки оживился, его глубоко сидящие глаза радостно заблестели, и он подумал себе в утешение, что уж сюда-то по крайней мере за ним не явится его невестка и что вообще не так уж плохо повидать старых друзей и посидеть с ними на настоящем напеопунано – празднике Медведя, на который испокон веков собираются одни мужчины; по обычаю, медведю, перед тем как его зажарить, засовывают в ноздри щепотку табаку, а в огонь на счастье бросают немного мяса и жира. Медведя убил Пон-Бриан, ему принадлежало право, отрезав себе первый кусок, раздать самые лакомые своим друзьям. Осенью медвежье мясо особенно вкусно.

Вдруг повеселевший старик чуть не подавился костью – сплюнув, он громко выругался. Ему померещилось, что в табачном дыму перед ним выросла фигура его невестки. Нет, к счастью, это была не Сидони, но все-таки, глядя на них, на пороге стояла женщина.

Женщина на напеопунано! Какое кощунство! Откуда появилась она в этом глухом уголке Канады, куда редко спускались жители с берегов реки Святого Лаврентия и уж подавно не заглядывали те, кто обосновался на берегу океана, и, если бы время от времени не приходилось сводить счеты с кем-нибудь из еретиков Новой Англии, сюда бы, верно, так никто никогда и не забрел.

Старик забормотал что-то невнятное и отчаянно замахал руками, словно стараясь разогнать клубы дыма и густые пары маисовой похлебки. Его сосед Мопертюи остановил его: «Успокойся, старик!»

В эту минуту сагамор Мопунтук поднял руку и, указав на женщину, торжественно заговорил. Он рассказал не слишком понятную историю о черепахе и ирокезах и в заключение добавил, что эта женщина победила черепаху и заслужила право сидеть на пиру рядом с отважными воинами.

– Так, значит, теперь это уже не напеопунано – праздник мужчин, а мокушано, – проворчал старый Маколле. – Вот уж стоило, спасаясь от женской юбки, забираться в такую даль. Впрочем, всего можно было ждать от этих металлаков с озера Умбагог, они слыли самыми бестолковыми среди алгонкинов; конечно, спору нет, мало кто мог соперничать с ними в умении выследить зверя, но ведь и места-то здесь – настоящий рай для охотника, а уж бестолковы-то они были до того, что их даже не смогли научить осенять себя крестным знамением.

– Ты замолчишь, старик? – прикрикнул на него Франсуа Мопертюи, надвинув ему колпак на самые глаза. – И как только тебе не совестно оскорблять даму?

От негодования и волнения у Мопертюи даже дрогнул голос. В голубых клубах табачного дыма, чуть подсвеченная лучами солнца, проникавшими через полуоткрытую дверь, Анжелика казалась не правдоподобно прекрасной. В этой хрупкой и нежной женщине трудно было узнать не знавшую усталости всадницу, вместе с которой он проделал весь путь от самого Голдсборо. Она словно сошла с одной из тех картин, что висят во дворце губернатора Квебека, и стояла сейчас перед ними с золотистыми распущенными волосами, в ярко-малиновом плаще, положив тонкую белую руку в кружевном манжете на грубо обструганные перила.

Суровый траппер рванулся ей навстречу, но ноги плохо слушались его, табурет упал, и сам он со всего маху растянулся на полу. Потирая ушибленный нос, он на чем свет ругал предательскую водку О'Коннела. Проклятый ирландец, конечно, добавлял в нее какие-то травы, чтобы сделать ее покрепче.

Несмотря на испуг, Анжелика едва сдержала смех и, оглядевшись вокруг, подумала, что никогда еще за годы ее бурной жизни не приходилось ей видеть подобного сборища.

Де Пейрак еще не заметил ее появления. Он сидел на дальнем конце стола, у самого очага, и курил длинную голландскую трубку, беседуя с полковником де Ломени. Когда он смеялся, она видела, как сверкают его крепкие белые зубы, сжимающие черный мундштук. Его темный четкий профиль резко вырисовывался на фоне танцующих языков пламени.

Что-то в этой картине невольно вызывало в памяти образы далекого прошлого: могущественный граф Тулузский в своем Отеле Веселой Науки принимает гостей, и стол ломится от изысканных яств на золотых блюдах. Он так же сидел во главе стола, а за его спиной в огромном, украшенном фамильным гербом камине ярко пылал огонь, и отблески пламени весело играли на гранях хрустальных кубков и придавали таинственную прелесть бархату, парче, кружевам.

Какая злая пародия на те счастливые времена! Судьба словно хотела дать им понять, в какую пропасть они были низвергнуты. Если тогда их окружал весь цвет Тулузы, благороднейшие сеньоры и прекрасные дамы, то кого только не было теперь за их столом: трапперы, индейцы, солдаты, скромные офицеры, на которых жизнь в этой дикой стране, заполненная охотой и войной, таящая в себе столько опасностей, наложила свой отпечаток.

Даже у графа де Ломени, несмотря на всю его учтивость, было что-то общее с ними. Анжелика вдруг заметила, что у него обветренное лицо, хищные зубы и отрешенный, затуманенный взгляд курильщика табака.

И сам Жоффрей де Пейрак чувствовал себя своим среди этих людей. Морские штормы, погони, бесконечные сражения, схватки не на жизнь, а на смерть, ежедневная, ежечасная борьба с пистолетом или шпагой в руке за осуществление своих честолюбивых планов, за право повелевать людьми, за достижение поставленной цели, борьба с враждебными силами природы, пустыней, океаном, лесами развили в нем те черты, которые прежде лишь проглядывали за изысканностью манер знатного сеньора в скупыми и точными жестами ученого.

Анжелика отступила назад.

Но Пон-Бриан уже бросился к ней. Ему повезло больше, чем Мопертюи, он сумел удержаться на ногах и добраться до нее. Впрочем, он не был пьян. Он выпил совсем немного, только чтобы поднять настроение.

– Сударыня, счастлив видеть вас…

Он протянул ей руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам, которые вели от порога, а взглядом уже отыскивал свободное место в центре стола. Анжелика не знала, как ей поступить.

– Боюсь, как бы индейцы не сочли мое появление здесь для себя оскорбительным. Мне говорили, что у них не принято, чтобы женщины присутствовали на праздниках…

Но сидевший неподалеку сагамор Мопунтук вновь поднял руку и произнес несколько слов. Пон-Бриан поспешил перевести их Анжелике: