Простая милость - Уильям Кент Крюгер

него на руках хорошие карты. Фул-хаус, двойки над дамами.

— Ничего особенного, — сказал он. — Только твоему отцу лучше об этом не знать. Ладно?

Он говорил тихо, и я понимал, почему. Топка в углу подвала нуждалась в ремонте. Гасу было поручено ее наладить, но поскольку стояло лето, он не торопился. Трубы отопления были отключены и заткнуты тряпьем, чтобы шум из подвала не доносился в святилище, общественную комнату и кабинет моего отца. Благодаря тряпью и Чайковскому до отца звуки карточной игры не доходили, но мне было ясно, что Гас не желает испытывать судьбу.

— Разумеется, — тихо ответил я.

Гас взглянул на Джейка.

— Ну а ты, дружище?

Джейк молча пожал плечами — стало быть, согласился.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Гас.

Я оглядел людей за столом, собравшихся почти в том же составе, что и в аптеке в тот день, когда мы обнаружили тело. Теперь они показались мне еще менее достойными доверия, чем тогда.

— Нет, — ответил я. — Ничего.

Лучше всего было сразу уйти. И помнить, что мы обещали сохранить все в тайне.

— Может быть, глоточек пивка? — усмехнулся Гас.

Отхлебнув пива, которое оказалось теплым, я утерся тыльной стороной руки и в который раз подивился, что хорошего находят в алкоголе. Дойл хлопнул меня по спине.

— Мы еще сделаем из тебя мужчину, малец.

Вдруг мы услышали, как в дверь отцовского кабинета постучали. Постучали довольно сильно — вероятно, чтобы было слышно сквозь музыку. Концерт Чайковского резко оборвался. Скрипнули половицы — это отец подошел к двери.

Гас приложил палец к губам, встал из-за стола, подкрался к отопительной трубе, выходившей в кабинет к отцу, и вытащил тряпье.

Мы ясно услышали, как мой отец сказал:

— Что ж, добрый вечер. Какой приятный сюрприз.

— Можно нам войти, преподобный?

Я узнал голос. То была Эдна Суини, чье дивное белье, развешанное на бечевке в заднем дворике, мы с Джейком восхищенно разглядывали в тот самый день, когда хоронили Бобби Коула.

— Конечно, конечно, — сказал отец. — Как дела, Эйвис?

— Помаленьку, — ответил Эйвис Суини, но голос его звучал не слишком бодро.

— Садитесь, пожалуйста.

Гас запихнул тряпье обратно в трубу, тихонько проговорил: «Пойду отлучусь» — и направился в туалет. Над головой у нас по голому деревянному полу шаркнули стулья. Дойл отложил карты, встал из-за стола, подошел к трубе и вытащил тряпье.

— Чем могу быть полезен? — спросил отец.

Наступила тишина, а затем Эдна Суини сказала:

— Вы консультируете супружеские пары, верно?

— В определенных обстоятельствах.

— Нам нужно поговорить об одной семейной проблеме, преподобный.

— О какой проблеме?

Снова наступила тишина, и я услышал, как Эйвис откашлялся.

— Нам нужно поговорить о наших сексуальных отношениях, — сказала Эдна Суини.

— Понятно. — Мой отец произнес это столь же спокойно, как если бы Эдна сказала: «Нам нужно поговорить о молитве».

Я подумал, что мне нужно что-нибудь предпринять. Подумал, что мне следует подойти, вырвать тряпье из рук Дойла и засунуть обратно в трубу, но я был мальчишка среди взрослых мужчин и не посмел своевольничать.

— То есть, — продолжала Эдна, — нам нужен совет по поводу секса. С христианской точки зрения.

— Посмотрим, чем я смогу помочь, — сказал отец.

— Дело вот какое. Мы с Эйвисом не всегда смотрим друг другу в глаза во время плотских сношений. Честно говоря, преподобный, мне хочется интимной близости гораздо чаще, чем готов предложить Эйвис. А Эйвис думает, что мои желания немного ненормальные. Именно так он говорит. «Ненормальные». Как будто я какой-нибудь урод.

Эдна Суини начала разговор в спокойном тоне, но постепенно голос ее становился громче, и последняя фраза прозвучала особенно резко.

Дойл на мгновение засунул тряпье обратно в трубу и шепнул остальным:

— Окажись моя супруга такой же неуемной, я был бы женат до сих пор.

Остальные сдержанно усмехнулись, и Дойл снова вытащил тряпье.

— Понятно, — ответил мой отец. — А ты, Эйвис, хочешь что-нибудь сказать?

— Да, преподобный. Я целыми днями вкалываю на элеваторе, домой возвращаюсь, вымотанный напрочь. А как дотащу задницу — извиняюсь, дойду до дома, там меня поджидает Эдна, вся такая горячая-прегорячая, а у меня в голове всего две мысли: выпить холодного пива да прилечь. По-моему, она думает, что я должен прыгать перед ней, будто дрессированная собачонка.

Я представил себе, как Эйвис сидит в кабинете у отца, тощий, как жердь, а его огромный кадык ходит ходуном, будто скачет на кузнечике. Видимо, аптекарь тоже представил себе нечто подобное, потому что тихонько усмехнулся и покачал головой. Я понимал, что слышать этого нам не следует, и думал, что, если бы здесь был Гас, он бы их остановил. Еще я понимал, что в отсутствие Гаса вся ответственность ложится на меня, но, честно говоря, я не столько боялся возражать взрослым, сколько сам был увлечен разговором, происходившим в кабинете у моего отца, и потому держал язык за зубами.

— Я прошу одного, Эйвис, — сказала Эдна. — Немножечко теплоты.

— Нет, Эдна, ты просишь, чтобы лошадка выделывала трюки, как только ты щелкнешь пальцами. Ну уж нет, женушка. Поймите, преподобный, у меня желания, как у обычного человека, но Эдна, она налетает на меня, будто медведица во время течки.

— Некоторым мужчинам это нравится, — парировала Эдна.

— Ты вышла замуж не за такого.

— А жаль.

— Хорошо, — спокойно сказал мой отец. С минуту многозначительно помолчал, а потом продолжил: — Телесная близость между мужчиной и женщиной есть тонкое соотношение потребностей и темпераментов, и приладить друг к другу все элементы редко удается без труда. Эдна, ты слышишь Эйвиса? Он просто хочет немного отдохнуть после трудового дня, прежде чем приступать к любовным утехам.

— Отдохнуть? Черт побери, преподобный, он выпьет пива и завалится спать, и мне тогда от него никакой пользы.

— Эйвис, не лучше ли вместо пива выпить стакан холодного чаю?

— Иногда, преподобный, когда я целый день надрываюсь под полуденным солнцем, единственное, что меня поддерживает, — это мысли о холодном