Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина

А в следующее мгновение я увидел Офелию.

Она покачивалась на волнах озера, раскинув руки. Ее мокрые распустившиеся волосы змеились в воде вокруг головы, образуя колышущийся нимб. Белое подвенечное платье походило на гигантский распустившийся цветок, а невидящие глаза Офелии смотрели прямо на нас.

ГЛАВА ХХII

Нет, не так.

Все не так.

Я должен был написать, какой она была красивой, когда я видел ее в последний раз живой. Как она улыбалась, как опускала ресницы, слушая своего жениха... И она все еще была красива, когда на крики Изабель сбежались люди, и несчастную Элен вытащили из воды. С ее белого платья ручьями текла вода, вода...

Что еще? Ну да, я уронил лампу. Когда я понял, кто покачивается на поверхности озера, то разжал руку, и она разбилась у моих ног.

Помню, потом я выпил в доме. Никогда не любил пить, а тут вдруг потянуло на спиртное. Бывают, знаете ли, вещи, которые плохо укладываются в голове. Конечно, алкоголь не делает их более приемлемыми. Он просто дает вам передышку, вот и все.

Мы сидели в праздничной столовой, откуда не успели до конца убрать остатки яств, приготовленных кудесником-французом. Андрей Петрович, постарев на добрый десяток лет, нервно ходил из угла в угол. Максим Аверинцев, жених... нет, муж и вдовец, обмяк в кресле, оперевшись щекой о кулак и свесив голову. Изабель жалась возле стены, я сидел на стуле в трех шагах от нее. За закрытыми дверями кто-то рыдал и бился. Там Ирина Васильевна, баронесса Корф и мадемуазель Бланш тщетно пытались успокоить несчастную мать – она рвалась к телу, целовала остывшие руки, звала дочь по имени. Невыносимо было слышать все это, не то что видеть. Андрей Петрович уже распорядился послать за докторам Соловейко, и вот теперь мы, раздавленные происшествием, ждали...

В другие двери вошел Ряжский, глянул потухшим, но все же ястребиным взором. Подошел к отцу, тихо сказал ему несколько слов. Я расслышал только «мужайтесь»... У Андрея Петровича запрыгала челюсть. Он молча кивнул и отвернулся.

– Итак? – вполголоса молвил Ряжский, подойдя ко мне. – Как же такое могло случиться? Гуляла по берегу, оступилась, упала в воду и утонула?

– Почему? – вяло ответил я. – Могла и утопиться.

– Вы... вы... – начал исправник, сверкая очами. – Марсильяк! Умоляю вас, только не сейчас! В семье ужасное горе, а вы... – Он покосился на Андрея Петровича, который стоял возле окна спиной к нам. – Убедительно прошу вас не увлекаться всякими болезненными теориями!

– Но ведь Офелия утопилась, – кротко возразил я. – Разве не так?

– Вы бредите, милостивый государь!

Я попытался собраться с мыслями, но после коньяка, принятого почти на голодный желудок, это оказалось не так легко. Изабель вполголоса бросила мне несколько слов.

– Что она говорит? – нервно спросил Ряжский.

Я вздохнул.

– Рана на голове... У Елены на голове под волосами рана. Изабель заметила ее, когда тело переносили в дом, и сказала мне.

– И что это значит? – в полном ошеломлении спросил Григорий Никанорович.

Я пожал плечами.

– Скорее всего – убийство. Ее ударили по голове чем-то тяжелым, возможно, камнем... И потом столкнули в воду.

– Неслыханно! – вскинулся Григорий Никанорович. – Убивать невесту... в день ее свадьбы...

Я очень устал, и у меня не было сил на препирательства с ним. Поэтому я просто сказал:

– Мне нужно заключение доктора... Когда он осмотрит тело, все прояснится. Я же могу только сказать, что у Елены Вен... что у Елены Андреевны рана на голове, происхождение которой мне непонятно.

– Вот, вот, – сразу же успокоился Ряжский. – И отсюда вы сразу же делаете вывод, что имело место убийство... А бедняжка, может статься, просто гуляла по берегу, оступилась, ударилась обо что-нибудь и утонула.

Максим Аверинцев поднял голову. Лицо его поразило меня своей мертвенной бледностью.

– Она не любила гулять возле озера... Никогда туда не ходила. Ей недавно приснилось, что она тонет. И воды она боялась...

Андрей Петрович резко обернулся.

– Признайся, мерзавец, ты ее убил? – выпалил он, играя желваками.

– Я? – поразился Максим Иванович. – Бог с вами! Как же можно...

– Ты же ее ненавидел, я знаю! Это ты... ты!

И он набросился на зятя с явным намерением задушить его. Максим Иванович как-то пискнул и забился в могучих веневитиновских руках... Лицо его побагровело.

– Господа, господа! – кричал Ряжский, пытаясь растащить их. – Стыдно! Что вы, господа!

– Ты ее убил! – кричал Веневитинов, не слушая его. – Только ты мог это сделать!

Дверь, за которой находилось мертвое тело, грохнула и ударилась о стену. В столовую вошла Анна Львовна.

– Господи! – пронзительно закричала она. – Леночка умерла! Какое горе! Что вы? Совсем с ума сошли?

Ее глаза опухли от слез и были красны, губы посерели. Однако одного ее окрика оказалось достаточно, чтобы Андрей Петрович отпустил свою жертву, и полузадушенный Максим Иванович повалился обратно в кресло, растирая рукой шею.

– Вы мне ответите! – прохрипел он. – Вологодский хам!

– Убийца! – Веневитинов топнул ногой.

– Выскочка! Да будь ты проклят со своей дочерью и своей женой! Не нужны вы мне все и никогда не были нужны! Плевать я на вас всех хотел! Вот!

И в подтверждение своих слов Максим Аверинцев, вскочив с места, плюнул на пол.

– Да как ты смеешь? – выкрикнула Анна Львовна звенящим от негодования голосом. – Мы оказали тебе, голяку, честь, что в семью приняли!

– Ха! Подавитесь своей честью! Я дворянин, а вы кто? Ничтожества! Наоборот – вы должны быть благодарны мне за то, что я согласился жениться на вашей дочери! Если она вообще ваша, а не... какого-нибудь учителя, – добавил он, метнув на Андрея Петровича ядовитый взгляд.

Веневитинов тяжело покачнулся, побагровел и схватился рукой за грудь. Анна Львовна пронзительно взвизгнула.

– Вон! Вон из моего дома! Слышите? Чтоб духу вашего здесь не было!

– Полегче, мамаша! Потому что теперь здесь как раз мой дом, а не ваш, вот!

– Что? – в один голос вскричали муж и жена.

– Что? – вторил им ошеломленный Ряжский.

– А то! – пренагло отвечал Аверинцев. – Дом составляет законное приданое моей жены, а после ее смерти я наследую все ее имущество... Ну что, съели? А теперь вон отсюда, пока я вас взашей не выгнал!

Изабель шевельнулась у стены и что-то сказала.

– Что? – недовольно обернулся Максим Иванович.

– Я говорю, – уже по-русски промолвила француженка, – что это хороший мотив для убийство. Деньги, наследство – всегда самый первый причина. Да!

– Мадемуазель Плесси права, – проговорил резкий женский голос.

Мы обернулись и увидели Амалию Корф, стоявшую в дверях.

– Так что не спешите вступать в наследство, господин Аверинцев... Если доктор Соловейко подтвердит, что имело место убийство, вы будете первым подозреваемым.

Максим Иванович, как-то мгновенно стушевавшись, опустился обратно в кресло. Ряжский взглянул на часы и незаметно зевнул, прикрыв рот рукой. И все мы уже в молчании стали ждать прихода доктора.

* * *

«...Удар по голове сзади, нанесенный тупым предметом, возможно камнем, не являлся, однако же, причиной смерти... Судя по всему, жертва в бессознательном состоянии была стащена в озеро, и ее держали под водой до тех пор, пока она не захлебнулась».

Ставя точку в протоколе, я сломал перо и чертыхнулся. Вдобавок ко всему оказалось, что конец пера прорвал бумагу.

– Никита Егорыч! Тут у меня бумага... Перепишите, будьте любезны.

Явившийся на зов Былинкин состроил мученическую гримасу, скорее по привычке, но тут он увидел, что именно ему предстоит переписывать, и лицо его сразу же просветлело.

– Однако! – оживился он, пробегая глазами строки. – Значит, все-таки убийство?

– Угу, – промычал я.

– Аверинцев уже арестован? – деловито осведомился секретарь, глядя на меня преданным взором.

Я поморщился.

– Дело взял на себя сам Григорий Никанорович. По совету петербургской дамы.

Былинкин прищурился.

– Полагаете, она дала хороший совет?

– Несомненно, – твердо ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Былинкин вздохнул и вместе с моим заключением испарился в дверях.

Все та же муха, если не другая, монотонно жужжала возле стекла. Я положил голову на руки и задремал. Прошлой ночью мне совсем не удалосъ уснуть.

Сначала опрашивали свидетелей – человек сто, пьяных и полупьяных, трезвых и почти трезвых, слуг, гостей, родственников хозяев, дальних родственников... Никто ничего не знал! Никто ничего не видел, не заметил ничего подозрительного... И все как один сокрушались о погибшей.

Когда посветлело, стали обыскивать берег и почти сразу же нашли камень со следами крови и с несколькими русыми волосками, прилипшими к нему. Таким образом, вопрос об орудии убийства отпал. Оставался только один необходимый элемент головоломки – убийца, и как раз он отсутствовал начисто.

У Елены Андреевны не было врагов, о чем нам говорили все, кто знал ее. Не было врагов, но были наследники, вернее один наследник... Враги, правда, имелись у ее родителей, и они могли выбрать невесту в жертву – в качестве своеобразного способа мести.