В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович

Павлик отпил несколько глотков из бутылки и, разломив батон пополам, стал обильно поливать хлебный мякиш коричневатой жидкостью. Затем размахнулся и швырнул пропитанный алкоголем кусок булки крокодилу. Геннадий с ловкостью циркача поймал подачку и мгновенно проглотил ее, обнажив при этом мощные желтые зубы.

— Вот что я тебе хочу сказать, друг Геннадий, — начал Павлик, сделав еще пару булей, — чем меньше человек значит, тем больше он хочет. Если человек не значит ничего, то он хочет все. Это, между прочем, я о твоем крокодильем президенте говорю. Ты слушай меня, слушай! Крокодил ведь тотем его племени…

Геннадий слушал внимательно. Он давно стал собутыльником Павлика, который честно отдавал приятелю половину своего виски. Когда бутылка пустела, Павлик раздевался, прыгал в теплую, будто подогретую, воду, плыл к Геннадию и нежно гладил его по спине, напоминающей тротуар, вымощенный керамической плиткой. Сегодня, однако, до этого дело пока не дошло.

— Хэлло, Пол! — услышал Павлик за своей спиной.

Он оглянулся и увидел церэушника Юджина Скотта, работавшего под крышей американского консульства. Они познакомились на одном из приемов в президентском дворце, когда все миссии еще нормально функционировали. Скотт как раз и был тем самым противником, деятельность которого предписывал нейтрализовать Центр. «Ага, — злорадно подумал Павлик, — значит, и тебя тоска пригнала к мартышкам».

Американец принес с собой холодильную камеру, где вперемежку с замороженными пакетиками какой-то жидкости лежали снедь и выпивка.

— Угощайся! — дружелюбно предложил Юджин. — Что нам теперь делать? Одни остались.

Он открыл банку тушенки, наполнил пластмассовые стаканчики и протянул Павлику вилку, тоже пластмассовую. Они выпили и закусили.

— Что делать будешь? — поинтересовался церэушник.

— А ты?

— Пока не знаю.

И тут Павлика осенило.

— Может, на нас работать станешь? — спросил он, сам пугаясь сказанного.

— А сколько будешь платить? — не поведя бровью, осведомился Скотт.

— На советской разведке еще никто не разбогател, — объяснил Лахтюков. — Наши люди работают ради идеи. Иногда, конечно, приплачиваем, но немного.

— Да ну тебя! — обиделся американец.

— Я думал, ты деловой человек…

Он плюнул в воду и швырнул крокодилу пустую банку из-под консервов. Геннадий поймал жестянку, но тут же выбросил ее из пасти, недовольно дрыгнув хвостом.

— Вкусная была тушенка, — заметил Павлик. — Но чересчур жирная.

— Все лучшее в этом мире, приятель, либо преступно, либо аморально, либо ведет к ожирению… Послушай, Пол, а почему бы тебе не стать нашим агентом. ЦРУ хорошо платит. К тому же в будущей войне мы все равно разобьем вас. У США огромное преимущество в высокоточном оружии. Мы научим вас воевать.

— А мы вас воевать отучим, — огрызнулся Павлик.

— Посмотрим. Однако мое вербовочное предложение остается в силе!

Тут Лахтюков скрутил большую дулю и сунул ее под нос американцу.

— Что это? — удивился Скотт.

— По-нашему, кукиш, по-вашему, кьюкиш.

— Кьюкиш? Я знавал в Англии одного лорда с такой фамилией. А в Германии при помощи этой комбинации из пальцев проститутка приглашает к себе мужчину.

— В России при помощи этой комбинации женщина дает отлуп своему ухажеру.

— Надо же! Один жест и такие разные значения. О! Теперь я понимаю Нуриева.

— При чем здесь Нуриев?

— Выступал он однажды со своей труппой в Западном Берлине. Был уже стар и слаб. Уронил партнершу. Та грохнулась на доски. Публика возмущенно загудела. Тогда Нуриев вышел на авансцену и показал зрителям эту самую комбинацию. Видимо, таким образом он хотел проститься с публикой. Больше Нуриев не танцевал.

Павлику надоело слушать этот треп. Он скинул бейсболку, тенниску и шорты, сиганул в Голубой Нил и саженками поплыл к Геннадию. Похлопал крокодила по спине, сказал ему пару ласковых слов и вернулся на берег. Взглянув на американца, наблюдавшего за его действиями с восхищением и страхом, ухмыльнулся:

— Ну что, слабо?

— Не знаю… Если он ручной…

— Конечно, ручной. Это же мой кент. Шесть ящиков виски вместе выжрали!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Скотт начал раздеваться, помянув при этом своих предков, которые были лихими ковбоями и не боялись самого дьявола. Он поплыл кролем, а кроль — самый быстрый из стилей плавания. То, что произошло потом, заставило Лахтюкова секунд на двадцать окаменеть от ужаса. Крокодил стремительной ракетой взметнулся над корягой, схватил американца поперек туловища и скрылся в глубинах великой реки…

— Вечная память, — прошептал Павлик, крестясь, как учила в детстве бабушка. — Пусть земля ему… Стоп! Какая земля?! Пусть вода… Нет! Какая вода? Пусть Генкино брюхо будет ему пухом. Тьфу, что за напасть такая! Стихи ведь сложились!

Питон Толик похлопывал хвостом по лиане. Мартышка Иришка, перевернувшись мордой вверх, истерично верещала, информируя животный мир о случившемся.

Лахтюков сел, обхватив колени руками, и стал тоскливо глядеть на Голубой Нил. Геннадий вернулся через полчаса и как ни в чем не бывало разлегся на коряге.

— Сволочь ты и подонок! — сказал ему Павлик. — Что ты, что твой президент — все вы одним миром мазаны! Хрен я завтра дам тебе выпить. И послезавтра тоже.

Он встал и поплелся к посольству. Но тут-то и пришло озарение или, точнее, осенение. Выхватив из рук Алексея Петровича чистый шифровальный бланк, Лахтюков начертал: «Сегодня, в 16 часов 28 минут по Гринвичу, полностью нейтрализована деятельность главного противника в Буганде».

Москва будто ждала этого сигнала. На другой день войска просоветской Тарзании вторглись в Буганду. Режим Бургабы пал, а сам повелитель людей, зверей, птиц и рыб драпанул в Эмираты. Обстановка в стране быстро нормализовалась. В штатном режиме заработали дипломатические представительства и спецслужбы. К Лахтюкову вернулась семья, а Павлик к очередному празднику Октябрьской революции был награжден орденом Дружбы народов.

Р. S. Дорогие читатели! Хотите верьте — хотите нет, но факт действительно имел место в одной из африканских стран.

Предатель

В один из апрельских дней 1965 года меня вызвал начальник отдела полковник Прядко и объявил с усмешечкой, что в связи с празднованием 20-летия Победы обком партии велит нам, чекистам, найти в архивах свежего героя для прославления его в областных средствах массовой информации. Старые, записные герои, дескать, публике приелись. Нужен новый.

— По-моему, КГБ не самое подходящее место для поиска героев, — засомневался я.

— Не скажи, — возразил многоопытный Прядко. — Сходи в учетно-архивное отделение к Семикову и попроси его подумать на эту тему.

Ровно через сутки Семиков вручил мне замызганную папку с обгоревшими углами толщиной не более половины сантиметра. Документы этого дела были исполнены карандашом, а карандаш, как известно, гораздо надежнее чернил, поэтому текст сохранился весь до последней буковки.

— Партизанская летопись, — пояснил архивариус. — Ты поаккуратнее с этими бумагами. Несколько лет они хранились в экстремальных условиях и частично истлели. Рассыпаться могут.

Я поднялся в свой кабинет и стал читать…

Сержант Иван Канаичев попал в немецкий плен в котле под Вязьмой. Немцы нашли его в воронке от разорвавшегося снаряда безоружного, полузадохнувшегося от страха и гари. Он покорно поднял руки и похромал под конвоем туда, где темнела за наспех сооруженной оградой громадная масса таких же горемык, как он. Через несколько часов страх сменился жаждой и голодом, однако им не давали ни воды, ни пищи.

Сначала немцы провели обычную селекцию: отобрали и пустили в расход всех евреев, комиссаров и коммунистов. Затем они сформировали команду из наиболее здоровых и крепких пленных, способных выполнять тяжелую работу. В эту команду и попал Иван, потому что был он мужиком сильным, выносливым и жилистым. Под присмотром немцев они восстанавливали мост, разрушенный войной. Воды было много, а питаться приходилось овощами с заброшенных колхозных полей.