Генерал коммуны - Евгений Белянкин

Чернышев не выдержал — встал, оделся. Вышел во двор. Небо затучило, ни звездочки, а тепло. С утра жди дождя. Слышно, как за выгоном тарахтит трактор. На зяби. За селом вспыхивали золотые зарницы. Вчера приказал жнивье жечь. И солому заодно. Хватит соломы. А не хватит — бог с ней, раз сейчас мешает. Трактористы стараются.

Постоял во дворе, выкурил папироску. Голова как будто свежее стала.

Да… Самому лезть в петлю нет смысла. Залезешь — затянут, тогда поздно будет… Пусть уж затягивают того, кто виноват…

Чернышев пошел в дом.

С решительным видом появился Чернышев наутро в правлении и тут же дал указание Клавдии Мартьяновой — немедленно сообщить в район самые точные сведения по зяби.

А через час его вызвал к телефону Волнов.

— Вы что, хотите нас перед областью опозорить? — слышались из трубки гневные слова.

— Я вас предупреждал, Петр Степанович, — отвечал Чернышев, голос его был спокоен, в нем была уверенность человека, сбросившего с себя груз нерешительности. — И Батова предупреждал, Петр Степанович. Ничего не поделаешь — нет партийного опыта у Русакова, нет политического чутья. Он не только меня подвел, не только мой авторитет подшибил, но и вам, собственно говоря, превеликую подножку подставил…

Василий Иванович был доволен. Теперь Волнов, конечно, сразу же соединится с Батовым, и все встанет на свои места. В конце концов нельзя же отвечать за чужие грехи…

Волнов действительно позвонил Батову, но того в кабинете не было, и к телефону подошел инструктор Персианов.

— Что ж вы из-под контроля упустили александровский колхоз? — укорил Волнов. — Зябь не пашут, хлеб не вывозят! Пошлите туда надежного человека.

Хоть Персианов и райкомовский работник, да по старой привычке откозырял Волнову:

— Слушаюсь, Петр Степанович, все будет сделано, как вы сказали.

«Слушаюсь, Петр Степанович» — это нравилось Волнову, Он не раз говорил Батову о том, что в райкоме сидит один дельный человек — это Персианов.

Но, поговорив по телефону с Персиановым, Волнов не выдержал и сам решил заняться александровским колхозом.

«Я им покажу, как допускать разрыв между темпами уборки и темпами пахоты зяби. — Волнов с видимым удовольствием повторял свои слова, — я им покажу…»

И тут, словно нарочно, словно только для того, чтобы вовсе испортить ему день, в дверь кто-то постучал, а затем и вошел — после кратких, но довольно шумных пререканий с секретаршей. Волнов поднял голову и… по кабинету к нему приближался Ярцев, не то чтобы враг, но человек, с которым ему сейчас не хотелось бы встречаться…

Когда-то Ярцев был главным агрономом Тамалинского совхоза, затем его разругали в газете и по настоянию Волнова сняли, как травопольщика. Некоторое время он занимал скромную должность участкового агронома на свеклопункте, теперь работал в Вишневом.

— Почему, товарищ Волнов, вы мне опять отказали в переводе в Тамалинский совхоз агрономом?

Волнов был так неприятно поражен, что не заметил, с чего начался разговор. И пришел в себя лишь при гневном и повторном требовании Ярцева восстановить его на прежней работе.

— Этих вопросов я не обсуждаю. Райком у нас есть, — по возможности твердо ответил Волнов.

— А раньше, когда снимал, когда стучал кулаками и разносил на совещаниях, имел право решать? — Ярцев насмешливо и ненавидяще глядел в глаза Волнову. Тот поежился, поймай взглядом нервно пульсирующие жилки на шее агронома, отвернулся к окну и, притворяясь равнодушным, даже зевнул.

— Что же ты молчишь?

— Что было, то прошло, — сказал Волнов. — Тогда с тобой, конечно, перегнули. Не я один… Да и повсюду перегибали. Ты, Ярцев, не меньше меня понимаешь в жизни. Ну что я? Кто я? Министр, что ль?

— Знаю, что не министр, — кривя рот в усмешке, согласился Ярцев. — Я это хорошо понимаю. Но ты тот, кто травил честных людей ради своего благополучия, тот, кто, получив диплом агронома…

— Уходи вон! — закричал, собравшись с духом, Волнов.

— Я уйду, — сказал Ярцев. — Можешь не выгонять. Но я пойду в райком и кое-что там напомню. И про пшеничку у Заячьей горы припомню — не тот предшественник… А ты как? Пойдет, я — начальник управления! А что вышло? Еле пять центнеров собрали с гектара. Ну, кто был прав?

Ярцев брезгливо смерил Волнова взглядом и, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета.

Пораженный Волнов остался стоять на месте, крепко сжав тонкие губы: «Какая наглость! Вот оно — нанянчились! Русаков всем дорожку показывает… Вот с такими дай хлеб, войди в первую шеренгу. Расшаталась дисциплина совсем, а Батов поддакивает. Ничего, я еще силен, я еще могу… Посмотрим, кто под какой звездой в этой жизни ходит…»

Часа через полтора Волнов был на стане у механизаторов. Не дожидаясь, пока прибудет колхозное руководство, приказал Остроухову перебросить все трактора на зябь.

Недовольный, он сел в машину и поехал в правление. Но, увидев в стороне от дороги комбайн, приказал шоферу завернуть. Здесь он и встретился с Русаковым. Агроном — в простой спортивной куртке. Заметно осунулся. Обветренное лицо в темных пятнах, волосы разметал ветер.

Волнов невнятно поздоровался, разговор начал сразу в резких тонах.

— Опять отсебятина!..

Русаков не узнавал Волнова — таким злым он видел его впервые. Раздраженность, грубость, нежелание выслушать, понять… Тот ли это Волнов, который когда-то приглашал работать Сергея Русакова к себе в управление?

Сергей и не думал оправдываться — он хотел доказать свою правоту. Но Волнов был неумолим.

— Игнорировать район? Нет — этого не будет.

И, сев в машину, тотчас уехал.

На стану Волнов появился к вечеру. Каково же было его удивление, когда он узнал, что Русаков не выполнил его распоряжения: машины работали так же, как до его приезда.

— Как это понять? — резко бросил Волнов.

— Здесь я агроном, — твердо сказал Русаков, немного побледнев.

— Как ты? А район? А я?..

— В колхозе хозяин — агроном, Петр Степанович, — настойчиво и твердо сказал Русаков, — об этом ясно сказано в решениях…

Волнов на минуту опешил.

Отстраняю, — губы Волнова тряслись, желваки нервно подергивались. — Немедленно отстраняю тебя, Русаков, от работы. Мне не нужны самовольничающие, спесь свою можешь оставить при себе.

— Если вы имеете право на это. Но пора, давно уже, товарищ Волнов, считаться с колхозными агрономами.

Волнов в своем решении остался тверд.

— Немедленно отстраняю…

И он эффектно хлопнул дверцей машины.

Когда Волнов уехал, Тимоха Маркелов с опаской спросил Русакова, как быть далее.

— Работайте, как работали, — стараясь быть спокойным, сказал Русаков.

Тимоха Маркелов не стал допытываться подробностей, ему было все ясно; присутствуя при стычке Волнова и Русакова, он невольно подумал про себя, что Русаков и Волнов — два сильных характера и что, как говорится, коса на камень…

«Вот это парень, — поглядывая на Русакова, подумал Маркелов. — Кого? Самого Волнова не побоялся. И вправду говорят, весь в отца. Тот за колхоз в огонь шел, и этот… словом, тоже генерал».

И Тимоха Маркелов быстро зашагал к трактору.

«Чего там, честно… генерал… коммуны».

Посмотрев вслед «Волге», Русаков закурил, но, вспомнив слово, данное жене, бросил папироску, а затем снова стал шарить по карманам куртки и, когда убедился, что папирос нет, подошел закурить к Беднякову.

Вместо того чтобы отправиться домой, Русаков еще раз заехал к механизаторам, потом в бригаду Мартьянова, оттуда на ферму, в кузницу и к амбарам, где принимали сортовое зерно, но ездил просто так, чтобы успокоиться.

На душе по-прежнему было тягостно.

«Черт с ним, с Волновым, — подумал Сергей. — Уйду отсюда. Работы я, что ль, себе не найду? Поеду в Пензу, а то еще куда-нибудь… Да к черту все, уеду».

От амбаров Сергей направился домой пешком. Мысль об отъезде из Александровки становилась все тверже и тверже. Вот закончим уборку… А если хотят — и раньше уеду…

Перед выгоном его нагнал на машине председатель.

— Садись, — сказал он.

Сел. Оба молчали.

Чернышев как будто нарочно колесил с Русаковым по участкам. Может быть, он хотел так развеять мрачное настроение Русакова?

Перекидывались отрывистыми фразами. О Волнове ни слова, и о том, что произошло, — ни слова.

По дороге в первую бригаду Сергей увидел брата Ивана. Возбужденно-радостный, Иван замахал руками и закричал:

— Сын у тебя, Серега, сын!

Сергей растерялся, застыл, пораженный счастливой новостью.

— Чего ты стоишь, сын же у тебя, — улыбаясь сказал Чернышев, — садись в машину и жми на все педали.

— А вы?

— Пешочком дойду. Здесь до бригады три километра. Мне, старику, полезно.

33

Иван Русаков остановил комбайн, снял очки, вытер со лба пот и легко прыгнул на жнивье. Машины под зерно все не было. Ссыпай пшеницу хоть на землю.