Тайна двух чемоданов - Роман Ронин

мягко говоря, совсем невелико, и точно понять, сколько именно людей внутри, оказалось невозможно. Но разведчики знали, что чекисты зафиксировали посадку трех пассажиров, и понимали, что наблюдатели должны пребывать в уверенности: в автомобиле ничего не изменилось, потому что измениться не могло. Поэтому Курихара тщательно разыгрывал в оставшиеся пять минут поездки спектакль: наклонялся к якобы сидящему рядом собеседнику, чтобы поведать ему что-то на ухо, аккуратно поворачивал укрепленную на переднем сиденье куклу, имитируя движения себя самого, только что занимавшего это место, пару раз даже взмахнул рукой для убедительности. Шофер же Стефанович лишь молча смотрел вперед, крепко сжав челюсти и стараясь ехать с уверенной средней скоростью, не торопясь, но и не задерживаясь – все должно было выглядеть абсолютно естественно, как всегда.��Когда вторая машина прошелестела шинами по пригородному шоссе вслед за первой, тщательно проинструктированный Накаямой Ватануки, пригнувшись, перебежал дорогу вслед за ним. Вдвоем они быстро, все время оставаясь в тени огромных деревьев, зашагали вдоль реки к пустынному до полного безлюдья в эту прекрасную пору дачному поселку.��Подойдя к старой водокачке, стоящей со времен расквартированных здесь в прошлом веке артиллерийских складов, Накаяма сделал знак рукой Ватануки, и тот отстал. Оглянувшись всего лишь через мгновенье, военный атташе не обнаружил инспектора: на месте, где он стоял, никого не было и, насколько взгляд человека мог проникнуть в сгущающийся мрак, нигде не было никого. Накаяма удивленно оглядел все вокруг, но заставил себя сконцентрироваться на выполнении операции. Неприятное чувство зависти к профессионализму Ватануки, которого он, как любой офицер, служащий «в поле», считал паркетным щелкуном, выскочкой и карьеристом, укололо самолюбие подполковника, и хара его похолодела. Однако думать о подобной ерунде настоящему разведчику было некогда, и он, аккуратно ступая, направился в сторону полуразрушенной конюшни на берегу реки – туда, где находилось условленное место встречи с агентом по кличке «587» по варианту «2», то есть не в городе, а здесь, в Серебряном Бору.��Спрятавшись в углу оставшегося без крыши и выгоревшего сверху до высоты среднего человеческого роста стойла, Накаяма притих. Ужасно резало глаза: местные отдыхающие явно использовали бывшую конюшню в качестве общественного туалета, и заморозки еще не успели изничтожить накопившуюся за лето вонь. Подполковник аккуратно, стараясь не создавать даже движения воздуха, поднес рукав к носу. Дышать стало полегче. «Вонючие русские варвары, – думал разведчик, – всё изгадят. Такое красивое место и так опошлить. Неужели им запрещают строить нормальные туалеты? Почему надо делать это везде и называть вот ЭТО словом “общественное”? Впрочем, надо бы уже привыкнуть: если видишь в этой стране что-то общественное, будь готов влипнуть в дерьмо. Другое дело у нас: приятный кипарисовый дух, очарование старого некрашеного дерева, журчание водопада… Вот что такое по-настоящему общественный! А общественные онсэны – курорты на природных горячих источниках! Русские, да и вообще белые, не умеют даже разделять удовольствия: идут в баню с женщинами, и там же, в бане, с этими же женщинами совокупляются! Какая дикость, право слово… То ли дело у нас – есть такие специальные онсэны, где вместе с красивыми женщинами, разумеется, обнаженными, достойные мужчины – тоже, в своем естественном виде, степенно сидят вместе в горячих минеральных ваннах. И ни у кого даже мысль не возникает, что такое соседство должно сопровождаться или завершиться непристойными действиями. Как можно?! Отдохновение души и тела, погруженных одна в другое и все вместе в горячую ванну – вот истинная цель посещения бани. Наслаждение духа, а не насыщение плоти – вот что отличает цивилизованного японского человека от дикого европейского варвара. А здесь…��Говорят, что где-то тут, в Серебряном бору собираются русские поклонники европейской сексуальной революции. Кажется, их называют “коллонтаевцами”, поскольку именно мадам Коллонтай, ставшая теперь послом Советского Союза в Швеции, якобы была зачинателем движения поклонников свободной любви в дикой России. Но дикость есть дикость. Свободная любовь превратилась в свальный грех, для совершения которого эти безумные русские объединяются в таком прекрасном, но совершенно не оборудованном общественными туалетами месте, и, по своему обыкновению, пьют и гадят вокруг, доводя разумную идею (у нас-то эта свободная любовь существует тысячелетия!) до полного дерьма».��Накаяма расстроенно прикрыл слезящиеся от вони глаза и вспомнил дипломатический прием в японском посольстве в Стокгольме, где ему однажды довелось встретиться с Александрой Коллонтай. «Ужасная фамилия – не произнести: Короронтаи, старая страшная женщина, фанатка-большевичка – какая там может быть любовь?» – продолжил было расстраиваться военный атташе, но услышал где-то совсем рядом хруст ветки и замер. Мысли о женщине с непроизносимой фамилией и общественном русском дерьме мгновенно покинули мозг профессионального разведчика. Его разум абсолютно очистился. Слух обострился настолько, что воспринял все звуки вокруг сразу, вместе и – абсолютно отчетливо. И, судя по этим звукам, веткой хрустнул не Ватануки. Тот затаился бы оступившись, замер. Этот же человек шел неторопливо, но спокойно и уверенно, не обращая внимания на тот легкий шум, который создавал в тихом вечернем лесу, шел прямо на спрятавшегося в вонючем углу подполковника японской разведки.��Накаяма инстинктивно чуть подался назад и вжался в холодную мокрую стену красного кирпича. Дыхание его стало беззвучным, глаза закрылись почти полностью. В мертвой тишине хорошо было слышно, как неизвестный подошел прямо к тому углу, за которым прятался военный атташе, и остановился. Долго, минуту сохранялась полная тишина. Затем раздался стук опускаемой на землю сумки, шорох и шелест ткани, а потом раздалось мощное жизнеутверждающее журчание. Если бы этот некто видел в тот момент лицо японского разведчика, он наверняка тут же прекратил бы свое занятие, а может быть, и наоборот, не смог бы остановиться еще долго – уж очень страшен был лик подполковника Накаямы. Глаза превратились в две узкие, крепко сжатые щелочки, сведенные под острыми углами к переносице, побелевший до хряща нос напоминал клюв мифической летучей собаки тэнгу, а уши от гнева, казалось, увеличились и окончательно придали подполковнику сходство с какой-нибудь буддийской статуей.��Когда, наконец, журчанье смолкло и раздались успокоительные звуки, возвещающие, что в ближайшее время оно не повторится, подполковник Накаяма открыл глаза и отлип от стены. Тень человека перед ним дрогнула и так же уверенно, как приближалась к конюшне перед случившимся, двинулась обратно. Хриплым голосом японский разведчик произнес пароль: «Что-то не ловится сегодня». Причем от волнения трудное русское «л» опять не удалось, не выговорилось не менее трудное «ви» и в результате подполковник выдавил из себя что-то вроде «Что-то не робится…». Но и этого хватило. Тень обернулась и назвала отзыв: «Не та погода, денька через три будет клев». Агент 587 вышел на явку.��Луна никак не могла растолкать тучи, сгустившиеся над Москвой-рекой,