Театр одного убийцы - Алексей Макеев

– Я из милиции, – проговорил он, доставая из кармана удостоверение. – Мне нужно побеседовать с Ириной Павловной Левицкой.

– Вот как? – почему-то удивилась женщина, осматривая сыщика с ног до головы. – А вы не похожи на милиционера. Скорее, светский лев или второразрядный актер.

– И что из этих слов можно считать комплиментом? – Гуров улыбнулся лишь уголками губ.

– Ни-че-го, – по слогам произнесла женщина и широко распахнула дверь. – Ирина Павловна – это я. Проходите, пожалуйста.

Гуров почему-то подумал, что именно такой и должна была быть супруга погибшего худрука: миниатюрной, сдержанной и немного архаичной. «Положение обязывает», как сказали бы французы.

Квартира четы Левицких оказалась довольно хорошо обставленной. Со вкусом и без излишеств. Хотя чувствовалось, что интерьером в большей степени занималась Ирина Павловна – в комнатах была масса всевозможных вязаных салфеточек, множество фотографий на стенах и милых безделушек в шкафах. И от всего этого квартира выглядела так, будто сороковые годы поселились в ней навеки. Если, конечно, не обращать внимания на телевизор, музыкальный центр и прочие чудеса современной техники.

Левицкая предложила сыщику сесть на софу.

– Ирина Павловна, я очень сочувствую вашему горю, но мне нужно кое о чем вас спросить, – произнес Гуров, и хозяйка квартиры коротко кивнула в ответ. – У нас есть подозрение, что Андрея Тихоновича убили из-за некоторых документов, которые у него имелись.

– Вот как? – перебила сыщика Левицкая. – А я думала, что следствие уже установило, кто и за что убил Андрея. Даже газеты трубят об этом.

– Газетам не всегда можно верить, – как можно спокойнее проговорил сыщик. – Еще ничья вина не доказана. Так вы разрешите мне поискать документы, интересующие следствие, у вас в квартире?

– Вообще-то я слышала, что для этого нужен ордер. – Левицкая пожала плечами. – Но сейчас это не важно. Вы же не Андрюшу в преступлении обвиняете. Пойдемте, я покажу вам тайник, где мой муж хранил всякую ерунду. Он, глупый, думал, что я о нем не знаю.

Хозяйка квартиры позвала сыщика за собой в спальню и распахнула платяной шкаф. Легким жестом отодвинув в сторону костюмы и платья, висевшие на плечиках, она на что-то нажала, а затем сняла с задней стенки фрагмент фанерной перегородки. За ним оказалась неглубокая ниша, в которой лежали потертый кожаный блокнот, тощая пачка долларовых купюр и довольно объемная связка писем.

– Андрюша был страшным ловеласом, – вздохнула Левицкая. – В молодости он не пропускал ни одной юбки. Да и с возрастом не успокоился. Это было чем-то вроде болезни. Поначалу я очень мучилась, а потом привыкла. И муж даже не догадывался о том, что я знаю обо всех его похождениях. Я его очень любила, если вы понимаете, что это такое…

– Понимаю, – кивнул сыщик. – Разрешите мне посмотреть?

– Конечно. Делайте что хотите. Ведь именно за этим вы сюда и пришли? – Последняя фраза прозвучала скорее утверждением, чем вопросом. И поскольку не требовала от Гурова ответа, то он и не прозвучал. – Ищите что хотите. А я пока пойду на кухню и приготовлю кофе. – Хозяйка квартиры вышла из спальни, оставив сыщика одного.

В первую очередь Гуров стал просматривать письма. Он надеялся найти в них хоть какое-нибудь упоминание фамилии директора театра, но сыщика ждало разочарование. Все письма просто пылали дикой, животной страстью и были адресованы исключительно Левицкому. Ни в одном из них не было ни слова о Воронцове.

Тогда сыщик взялся за записную книжку. Пролистывая ее, Гуров невольно покачал головой. Уже к букве "К" в ней набралось более двухсот женских имен и телефонов. Похоже, Левицкая была абсолютно права, когда говорила, что ее муж был болен. Неудивительно, что с его приходом весь театр заговорил о сексуальных домогательствах. Судя по всему, на это были более чем веские причины. Но в выяснении того, чем Левицкий шантажировал Воронцова, это никак не могло помочь!

Конечно, кто-то из тех женщин, имена которых были указаны в записной книжке, мог передать Левицкому какую-то компрометирующую информацию на директоpa. Но даже на выяснение их фамилий и адресов уйдет не одна неделя. А уж о том, какова вероятность найти среди массы женщин ту, которая дала худруку шанс шантажировать Воронцова, и говорить не хотелось!

Гуров разочарованно вздохнул и, еще раз пролистав книжку, вдруг заметил уголок бумаги, выглядывающий из кармашка кожаной обложки. Сыщик осторожно выудил его на свет божий и внимательно осмотрел со всех сторон. Листок был явно оторван от какой-то газеты. Причем, судя по тому, что он не успел пожелтеть, оторван совсем недавно. А на одной из его сторон были написаны семь цифр, очень напоминающих телефонный номер, но расположенных друг над другом:

"3862000".

Гуров удивленно посмотрел на них, чувствуя, что понимает их значение.

– А вот это может быть интересно! – проговорил он и, сунув листок в карман, выскочил из спальни.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Пулей пролетев мимо оторопевшей Ирины Павловны Левицкой, едва не пролившей себе на блузку обе чашки кофе, Гуров выскочил в коридор. Почти не останавливаясь, он извинился перед хозяйкой дома за свой поспешный уход, сославшись на срочные дела. И, едва выскочив за дверь, достал из кармана сотовый телефон.

Сыщик набрал номер своего кабинета в главке и судорожно ждал ответа, надеясь на то, что Станислав из-за природной неспешности не успел уехать на разработку своей версии. Так оно и оказалось. После пятого звонка Крячко поднял трубку и, кривляясь, проговорил:

– С вами говорит автоответчик. К сожалению, кто-то все-таки снял трубку. Поэтому после гудка слушайте следующее сообщение. – Станислав изменил голос. – Если звонит товарищ генерал-лейтенант, то полковник Крячко уже уехал на Магадан и больше не вернется. А если это ты, Лева, то какого хрена заставляешь меня, как мальчика, по лестнице вверх-вниз бегать?

– Чтобы ты лишний жирок сбросил. А то я в спортзале два дня не был, и ты туда носу не кажешь, – усмехнулся Гуров. – Слушай внимательно, Стас. Мчись в театр, забери оттуда Веселова и отправь его на Павелецкий вокзал. Скажи, чтобы потом проверил Курский. Я еду на Комсомольскую площадь и возьму на себя Ярославский, Ленинградский и Казанский вокзалы. На тебе остальные…

– И кого мы ловим? Бронепоезд из Ромашкова? – перебил друга Станислав. – Может, объяснишь по-человечески, что происходит? А заодно и откуда ты звонишь.

– Я на Гончарной улице, рядом с квартирой Левицкого, – ответил Гуров. – Похоже, я кое-что нашел!

– Просвети, о учитель! – взмолился Крячко. – Нет больше сил в темноте и неведении по свету бродить.

Сыщик рассмеялся и, спускаясь по лестнице вниз, кратко рассказал о своей находке. А затем и объяснил, почему посчитал цифры на обрывке газетного листа номером ячейки в камере хранения и кодом ее цифрового замка.

Догадаться об этом было нетрудно. Поначалу сыщик принял цифры на листке за телефонный номер, но почти сразу понял, что ошибается. Во-первых, если судить по содержанию записной книжки, Левицкий с удивительной пунктуальностью и аккуратностью вносил в нее телефонные номера своих подружек. И было крайне маловероятно, что он оставил бы номер какого-то телефона не вписанным в перечень своих побед.

Во-вторых, все телефонные номера были прописаны у Левицкого в строчку и разделены аккуратными черточками. А цифры на клочке бумаги записаны в столбик.

Ну а в-третьих, обрывок газеты был единственной бумажкой в многочисленных кармашках блокнота. Оторван от целого листа недавно и хранился в тайнике покойного. Это означало, что листок представлялся Левицкому очень важным. А в последнее время самым важным для худрука мог быть только шантаж Воронцова.

После этих умозаключений догадаться, что могут означать семь цифр, написанных столбиком, мог бы и ребенок. Они просто должны были обозначать место, где хранится компромат на директора театра! И первым, что пришло в голову Гурову, были камеры хранения. Верхние цифры – номер ячейки, а нижние – код замка. Тем более что они соответствовали текущему году. А это, наряду с набором даты собственного рождения, был самый распространенный шифр, используемый людьми в камерах хранения. Просто запомнить и невозможно ошибиться при наборе!

– Конечно, Левицкий мог использовать и камеры хранения аэропортов, но это маловероятно, – закончил свои объяснения Гуров, запуская двигатель «Пежо». – Думаю, он предпочел иметь материал под рукой. Чтобы при необходимости можно было легко пустить его в ход.

– А почему тогда ты едешь к трем вокзалам? – поинтересовался Крячко. – И Павелецкий, и Курский куда ближе к дому Левицкого, чем они.

– А потому, Стас, что Левицкий неспроста выбрал для кода замка текущий год, – усмехнулся сыщик. – Это самый простой вариант. И если покойник его использовал, то наверняка опасался за свою память. Можно забыть название вокзала, на котором снял камеру хранения, но вторых Трех вокзалов в Москве нет. Думаю, на одном из них и хранится компромат на Воронцова…