Жизнь и приключения Николаса Никльби - Чарльз Диккенс

С этими словами он отпустил первый класс заниматься экспериментами в области практической философии и бросил на Николаса взгляд и лукавый и недоверчивый, как будто был не совсем уверен в том, какое мнение мог Николас составить о нем.

— Вот как мы ведем дело, Никльби, — сказал он, помолчав.

Николас чуть заметно пожал плечами и сказал, что он это видит.

— И это очень хороший метод, — заметил Сквирс. — А теперь возьмите-ка этих четырнадцать мальчишек и послушайте, как они читают, потому что вам, знаете ли, пора приносить пользу. Бездельничать здесь не годится.

Мистер Сквирс произнес эти слова так, будто ему внезапно пришло в голову, что он не должен разговаривать слишком много со своим помощником или что его помощник сказал слишком мало в похвалу учреждению. Дети расположились полукругом перед новым учителем, и вскоре он уже слушал их монотонное, тягучее, неуверенное чтение тех захватывающе интересных рассказов, какие можно найти в наиболее древних букварях.

В таких увлекательных занятиях медленно проходило утро. В час дня мальчики, которым предварительно отбили аппетит кашей и картофелем, получили в кухне жесткую солонину, а Николасу было весьма милостиво разрешено отнести его порцию к его собственной кафедре и там съесть ее с миром. После этого еще час дрожали в классе от холода, а затем снова приступили к учению.

После каждой поездки в столицу, совершаемой раз в полугодие, мистер Сквирс имел обыкновение собирать всех питомцев и делать своего рода отчет касательно родственников и друзей, им виденных, новостей, им слышанных, писем, им привезенных, векселей, по которым было уплачено, счетов, которые остались неоплаченными, и так далее. Эта торжественная процедура всегда происходила в середине следующего дня после его приезда — быть может, потому, что мальчики после напряженного утреннего ожидания обретали, наконец, силу духа, а быть может, потому, что сам мистер Сквирс черпал силу и непреклонность из горячительных напитков, которыми обычно услаждался после своего раннего обеда. Как бы там ни было, учеников отозвали от окна, из сада, конюшни и коровника, и они оказались в полном составе, когда мистер Сквирс с небольшой пачкой бумаг в руке и с двумя палками вошел в комнату и потребовал тишину, а вслед за ним вошла миссис Сквирс.

— Пусть только какой-нибудь мальчишка скажет слово без разрешения,кротко заметил мистер Сквирс, — и я шкуру с него спущу.

Это предупреждение произвело желаемое действие, и немедленно воцарилось мертвое молчание, после чего мистер Сквирс продолжал:

— Мальчики, я побывал в Лондоне и вернулся к своему семейству и к вам таким же сильным и здоровым, каким был всегда.

Следуя обычаю, ученики при этом обнадеживающем известии выкрикнули слабыми голосами три раза «Ура». Какие там «Ура»! Это были вздохи.

— Я видел родителей некоторых учеников, — сообщил Сквирс, перебирая свои бумаги, — и они так обрадовались, услыхав о том, как преуспевают их сыновья, что отнюдь не предвидится, чтобы эти последние отсюда уехали, о чем, конечно, весьма приятно поразмыслить всем заинтересованным лицам.

Две-три руки поднялись к двум-трем парам глаз, когда Сквирс произнес эти слова, но большинство молодых джентльменов, не имея никаких родственников, о которых стоило бы говорить, остались совершенно равнодушными.

— Мне пришлось испытать и разочарования, — с очень мрачным видом продолжал Сквирс. — Отец Болдера не доплатил двух фунтов десяти шиллингов. Где Болдер?

— Вот он, сэр! — отозвалось двадцать угодливых голосов. Право же, мальчики очень похожи на взрослых.

— Подойди, Болдер, — сказал Сквирс.

Болезненный на вид мальчик, у которого руки были сплошь усеяны бородавками, покинул свое место, чтобы подойти к кафедре учителями устремил умоляющий взгляд на лицо Сквирса; а его лицо совсем побелело от сильного сердцебиения.

— Болдер, — начал Сквирс очень медленно, ибо он обдумывал, на чем его подцепить. — Болдер, если твой отец полагает, что потому… Позвольте, что это такое, сэр?

С этими словами Сквирс приподнял руку питомца, схватив за обшлаг рукава, и окинул ее многозначительным взором, выражавшим ужас и отвращение.

— Как вы это назовете, сэр? — вопросил владелец школы, награждая Болдера ударом трости, чтобы ускорить ответ.

— Я, право же, ничего не могу поделать, сэр, плача, ответил мальчик.Они сами собой выскакивают. Я думаю, это от грязной работы, сэр… Я не знаю, что это такое, сэр, но я не виноват.

— Болдер, — сказал Сквирс, засучив рукава и поплевав на ладонь правой руки, чтобы хорошенько сжать трость, — ты — неисправимый негодяй! Последняя порка не принесла тебе никакой пользы, и мы должны узнать, поможет ли еще одна выбить это из тебя!

С такими словами и ни малейшего внимания не обращая на жалобный вопль о пощаде, мистер Сквирс набросился на мальчика и отколотил его тростью, прекратив это занятие лишь тогда, когда рука у него устала.

— Вот так-то! — сказал Сквирс, покончив с этим делом. — Три сколько хочешь, не скоро сотрешь. О! Ты не можешь не реветь? Не можешь? Выкинь его за дверь, Смайк.

На долгом опыте слуга убедился в том, что нужно повиноваться, а не мешкать; поэтому он вытолкнул жертву в боковую дверь, и мистер Сквирс снова водрузился на свой табурет при поддержке миссис Сквирс, которая занимала другой табурет, рядом с ним.

— Ну-с, теперь посмотрим! — сказал Сквирс. — Письмо Кобби. Встань, Кобби!

Мальчик встал и очень пристально воззрился на письмо, пока Сквирс мысленно делал кз него извлечения.

— О! — сказал Сквирс. — Бабушка Кобби умерла, а его дядя Джон запил — вот и все новости, какие посылает ему его сестра, если не считать восемнадцати пенсов, которые как раз пойдут на уплату да разбитое оконное стекло. Миссис Сквирс, дорогая моя, не возьмешь ли ты деньги?

Достойная леди с весьма деловым видом сунула в карман восемнадцать пенсов, и Сквирс с великим хладнокровием обратился к следующему мальчику.

— Следующий — Греймарш, — сказал Сквирс. — Встань, Греймарш!

Мальчик встал, и школьный учитель, как и в первый раз, просмотрел письмо.

— Тетка Греймарша с материнской стороны, — сказал Сквирс, усвоив его содержание, — очень рада слышать, что ему так хорошо и счастливо живется, и посылает почтительный привет миссис Сквирс и считает, что она — ангел. Равным образом она считает, что мистер Сквирс слишком добродетелен для этого мира, но, впрочем, надеется, что ему будет дарована долгая жизнь, дабы он продолжал свое дело. Хотела бы послать две пары носков, о которых просили, но испытывает недостаток в деньгах и потому посылает вместо них религиозную брошюру и надеется, что Греймарш возложит свои упования на провидение. И прежде всего надеется, что он будет стараться во всем угождать мистеру и миссис Сквирс и смотреть на них как на единственных своих друзей; и что он будет любить Сквирса-младшего и не сетовать, если на одной кровати спят пятеро, на что не посетует ни один христианин. Ах, — сказал Сквирс, складывая бумагу, — какое восхитительное письмо! И какое трогательное!

Оно было трогательно в том смысле, что ближайшие друзья тетки Греймарша с материнской стороны имели веские основания видеть в ней не кого иного, как его родительницу. Однако Сквирс, не касаясь этих деталей истории (о чем было бы безнравственно упоминать перед питомцами), продолжал свое дело, вызвав Мобса, после чего встал другой мальчик, а Греймарш вернулся на свое место.

— Мачеха Мобса, — сказал Сквирс, — слегла в постель, услыхав о том, что он не желает есть сало, и с тех пор очень больна. Она хочет узнать с ближайшей почтой, к чему же он придет, если привередничает, брезгая пищей, и как смеет он воротить нос от бульона из коровьей печенки, после того как его добрый наставник призвал на этот бульон благословение божие. Об этом ей стало известно из лондонских газет — не от мистера Сквирса, ибо он слишком снисходителен и добр, чтобы восстанавливать кого бы то ни было против других людей, и Мобс даже представить себе не может, как она была огорчена! К своему сожалению, она отмечает его недовольство, каковое является греховным и отвратительным, и надеется, что мистер Сквирс его высечет, чтобы привести в лучшее расположение духа. С этой целью она приостанавливает также выдачу ему его карманных денег — полпенни в неделю — и отдает миссионерам ножик с двумя лезвиями и пробочником, купленный ею специально для него.

— Угрюмость никуда не годится! — сказал Сквирс после зловещей паузы, в течение которой он снова послюнявил ладонь правой руки. — Надлежит поддерживать в себе веселое и бодрое расположение духа. Мобс, подойди ко мне!

Мобс медленно двинулся к кафедре, вытирая глаза в предвкушении веских для того оснований; и вскоре он вышел в боковую дверь после таких веских оснований, какие только могут выпасть на долю ученика.