Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

Роше усадил Симона рядом с собой на козлы и шепнул:

— Пока начальник полиции — несменяемый при всех режимах Фуше, не только стены, лошадиные хвосты имеют уши. Симон понимающе кивнул, узнав только, что они едут в монастырь Сен-Дени.

Там, оставив карету во дворе, они прошли на кладбище св. Маргариты, где Роше подвел Симона к не так давно насыпанному холмику без надгробной надписи.

— Он здесь, наш Шарль? — спросил Симон.

Роше усмехнулся, а потом вытер платком край глаза.

— Здесь мой сын, умерший от золотухи.

— Ты подменил его сыном? — почти с ужасом спросил Симон.

— Я их доставил вместе в одном гробу вон в ту часовню, видишь? Ночью поднял крышку гроба и перевел Шарля в дальнюю башню монастыря на чердак.

— Кто дал тебе карету?

— Баррас.

— Баррас? Как он мог?

— Он накрыл меня, когда я укладывал живого и мертвого мальчиков в один гроб, который заказал для дофина сделать пошире. Все равно тесно им было.

— И что же Баррас?

— Это хитрая бестия. Он пригрозил мне гильотиной и велел строго выполнять все его приказания. Шарль как он сказал, должен был отсидеть в башне шесть месяцев пока все не уляжется. Очевидно, считал, что его помощь зачтется если монархия будет восстановлена.

— И что теперь?

— Отвезешь его далеко в Нидерланды на ферму Наундорфа близ города Демфля. Ты привезешь туда «племянника умершего хозяина», который и будет теперь ее владельцем.

Путь по первому снегу был долог.

Когда же они достигли далекой фермы на чужой земле, им навстречу выбежала толстая хлопотливая фрау, которая заговорила на ломаном французском языке, помогая спуститься по подножке приехавшему, закутанному с ног до головы, о котором в пути Симон говорил, что: но больной чуть ли не чумой, и любопытные отскакивали как ужаленные.

— О. майн Готт! Какой есть приятный толстенький мальчик, — трещала фрау, раскутывая нового хозяина фермы. — Есть вылитый покойный господин Наундорф! Горожане Демфля будут иметь приехать сюда узнавать наследника старого друга. Совсем есть такой!

Узнав, что мальчик немного знает немецкий, она пришла в неистовый восторг, без конца болтая теперь уже по-немецки.

Симон накормил лошадей и, не задерживаясь, тронулся в обратный путь на козлах кареты, предоставленной дальновидным членом Директории Баррасом.

Новелла пятая. МОСТ СМЕРТИ ИЛИ СЛАВЫ

В Италию ведет мост смерти или славы.Лишь за бесстрашным по нему пройдут войска.Он герцогов и королей за горло сдавит.Отнимет все, накопленное за века.

Нострадамус. Центурии. I, 70. Перевод Наза Веца

Жозефина, красавица креолка, вдова казненного революционерами князя Богарнэ, встала с постели под балдахином первая и, накинув легкий пеньюар, подошла к зеркалу, любуясь своим смуглым отражением.

Вслед за ней встал с постели первый из директоров Директории Баррас, казнокрад и жизнелюб, расправил плечи и, пересев на стул с атласной обивкой, принялся натягивать на себя парадное одеяние, в котором приехал сюда поздним вечером.

— Пора завтракать, Поль, пройдем в столовую, — предложила Жозефина, переодеваясь в нарядный халат. Баррас послушно последовал за нею.

В просторной столовой, где на стенах висели картины с изображением убитой дичи вперемежку с оленьими рогами и головой кабана, хорошенькая горничная уже накрыла стол на троих.

Жозефина усадила Барраса на почетное место гостя, когда в столовую вошел красивый и возбужденный юноша, ее сын.

— Ба! — воскликнул он при виде гостя. — Сам господин Директор! Как же я не услышал, как вы подъехали?

— С добрым утром, молодой человек! Чтобы править такой страной, как Франция, лучше всего делать все бесшумно.

— Без пушек? — удивился юноша. — А как же Бонапарт?

— Вот он шумит, когда это нам требуется.

— Кстати, — сказала Жозефина, разливая чай, — расскажи, сынок, как ты побывал у этого Бонапарта.

— Генерал принял тебя? — спросил Баррас, отхлебывая кофе.

— Не то чтобы принял. Я прорвался к нему в кабинет, слегка порвав мундир адъютанта вот этим кинжалом, — и юноша показал висевший на поясе его мундира военного училища маленький кинжальчик.

— И генерал не арестовал тебя?

— Нет, увидев в дверях нас с адъютантом, он дал тому знак отпустить меня. Я подошел к Бонапарту и потребовал вернуть мне саблю покойного отца, горячо объясняя ему, что это для меня значит.

— И что же ответил генерал?

— Он поднял на меня глаза от рукописи, над котором работал, пока я говорил, и сказал, что у меня плохая выправка и что перед ним надо стоять по стойке «смирно!».

— Подумать только! — возмущенно воскликнула Жозефина. — Так стоять князю Богарнэ перед этим выскочкой-артиллеристом, только три дня назад получившим назначение!

— Он назначен нами командовать армией Юга, — внушительно заметил Баррас. — И все-таки что же он ответил?

— Я долго стоял перед ним навытяжку, а он все писал, не поднимая глаз, а когда поднял, то словно пронзил меня взглядом и сказал: «Можете идти». Я не знаю почему, но я послушно повернулся и, чеканя шаг, вышел из комнаты. У меня было ощущение, что я не мог не повиноваться его невозмутимому голосу. Несмотря на произнесенные тихо слова, они прогремели для меня словно гром.

— А дальше было самое интересное, — вмешалась Жозефина. — Представьте себе, гражданин директор, этот солдафон, так обошедшийся с сыном самого князя Богарнэ, на следующее утро прислал нам саблю князя в новых роскошных ножнах…

— Но с гербом Богарнэ! — с гордостью заключил юноша, торопливо доедая бутерброд и вскакивая, чтобы не опоздать в училище, как он пояснил.

Когда он ушел, Жозефина задумчиво сказала:

— Какой странный человек, этот твой подопечный генерал Бонапарт.

— О, этот молодой генерал, поверь мне, далеко пойдет.

— Где ты его откопал?

— Раньше меня еще Огюстен Робеспьер отыскал капитана артиллерии, предложившего безумный план взятая контрреволюционной крепости Тулон, поддерживаемой английским флотом.

Жозефина налила Баррасу еще кофе, и тот продолжал.

— И этот капитанишка, став помощником начальника артиллерии революционных войск, умудрился, сосредоточив все пушки в одном месте, уничтожить ядрами все что было на важной высоте, и, захватив ее, стал грозить оттуда пушками английским кораблям. Англичане после первых разорвавшихся на палубах ядер снялись с якорей и покинули роялистов, а те, оставшись одни, капитулировали. Огюст Робеспьер добился у своего брата, в ту пору диктатора, присвоения двадцатичетырехлетнему капитану звания бригадного генерала, предложив тому командовать пехотным корпусом в войне с англичанами. И представь себе, этот, как ты сказала, артиллерийский выскочка, счел это оскорблением жреца богини войны артиллерии и предпочел уйти в отставку и бедствовать.

— Как же ты вытащил его вновь?

— Обстоятельства, моя дорогая, вынудили меня к этому. Помнишь 13 вандемьера, когда роялисты вооружили двадцать шесть тысяч плебсов, ненавидящих термидорианский Конвент и Директорию. А у меня, назначенного командовать парижским гарнизоном, было всего шесть тысяч человек под ружьем, да и воюю я успешнее в гостиных. Тут я и вспомнил о решительном артиллеристе, скакнувшем из капитанов в генералы в свои двадцать четыре года!

— Он так молод?

— Это не помешало ему, получив от меня свободу действий, сосредоточить все пушки в одном месте, как под Тулоном, и расстрелять в упор картечью двинувшуюся на Конвент вооруженную толпу черни. Паперть церкви св. Рока и прилегающая площадь превратились в кровавое месиво из растерзанных человеческих тел.

— Какой ужас!

— Но благодаря этому ужасу мы спокойно завтракаем в твоем роскошном особняке.

— И этого было достаточно тебе, чтобы доверить этому мяснику командование армией Юга?

— Наши армии на севере теснятся войсками австрийского императора, который не простил Франции казнь его дочери Марии-Антуанетты.

— Говорят, она была развратной.

— Не думаю. При твоем светском опыте ты знаешь цену таким слухам. Но нам нужен отвлекающий удар с юга по итальянским владениям Aвстрии. Лучшего генерала для этого, чем Бонапарт, я не вижу.

— Но он странный человек, судя хотя бы по рассказу о нем моего сына.

— Если хочешь, я сегодня же во время вечернего приема во дворне познакомлю тебя с ним.

— Боюсь, что он грубиян и невоспитан.

— Уверяю, тебе будет легче победить его, чем любому враждебному генералу.

— Ты так думаешь?

Вечером того же дня на приеме, устроенном Директорией, в огромном зале под сверкающими люстрами, огни которых отражались в мраморных стенах, толпилось много виднейших людей Парижа.

Среди разодетых дам с обнаженными плечами особенно выделялась смуглая Жозефина в черном бархатном платье с вызывающим декольте.