Черные алмазы - Мор Йокаи

Заметил он еще одну особенность: на некоторых страницах вместо фотографий были пустые места, прикрытые кусочками черной вуали. Это обстоятельство заставило его задуматься.

— Разумеется, ваша коллекция очень интересна, — сказал священник, перелистав весь альбом. — Но, собственно говоря, что все это значит?

— Я должна исповедаться! — шепнула графиня на ухо духовнику. — В этом альбоме заключены мои сумасбродства и грехи. Я поручила одному венскому торговцу предметами искусства присылать мне все фотографии мужчин с бритым лицом, где бы они ни появились. Среди этих портретов я ищу свой идеал. Ищу долгие годы. Иногда мне кажется, что я его нашла. Он захватил мою душу. Я буду ему принадлежать. Я называю его своим женихом. Ставлю портрет перед собой и часами мечтаю о нем. Мы разговариваем, рассказываем друг другу прекрасные истории, говорим нежные, ласковые слова, и пьянящее счастье обманчивой фантазии охватывает мое сердце. Глупо, конечно, но что-то шепчет мне: это грех. До сих пор я не могла решить, надо ли покаяться в этом, как в грехе, или умолчать, как о сумасбродстве? Как вы считаете, отец мой?

Господин Махок находился в затруднении. В объяснении к десяти заповедям в Библии, правда, говорится что-то о «грехе, совершенном глазами», но о фотографиях там не упоминается ни единым словом. Это следовало бы решить Вселенскому собору.

— Говори, дочь моя. Графиня продолжала исповедь.

— И когда я часами грежу перед избранным мною портретом, изображенный на нем человек является потом мне во сне. Словно небесное видение, возникает он предо мною, и мы бродим, взявшись за руки, по залитым потусторонним светом полям и цветущим лугам, где каждый листок бросает прозрачную тень и где все люди молоды и счастливы.

Графиня заплакала.

— Это грех?

Господин Махок с облегчением вздохнул. Он нашел название редкому грехопадению.

— Да, разумеется. Это чародейство. Но какое же придумать наказание?

— Я тоже так думаю, — поспешила опередить его графиня. — Свой грех я искупаю, сжигая в камине портрет того, кто явился мне во сне, а опустевшее место в альбоме прикрываю куском вуали.

Так вот откуда пустые места в альбоме!

Господин Махок нашел, что вид poenitentiae[34] избран удачно. Жертва очищения огнем! В Писании, правда, указан «козленок», но сойдет и фотография.

Теуделинда продолжала:

— Во время таких видений я обычно сплю глубоким сном. Моя душа оставляет землю и возносится на небеса, никаким земным чувствам я не подвластна, я превращаюсь в духа. Поэтому, как бы шумно ни было внизу, я ничего не слышу.

— Значит, ты, дочь моя, этой ночью не слышала беснования призраков, потому что находилась в мире сна и грез?

— Confiteor,[35] — шепнула дама, склонив лицо.

«Нечего сказать, хорош замок, — подумал про себя господин Махок. — Предки приходят сюда с того света служить мессу и кутить, а их живая племянница разгуливает по раю. В конце концов они могут делать, что им вздумается, на то они и графы.

Бедному человеку подобные экстравагантные выходки и в голову не придут. Но вот как поступить богобоязненному сельскому священнику, которому люди в сермягах каются только в заурядных грехах?» Он бы не возражал, если бы в таком сложном деле человек духовно более сильный навел вместо него порядок, а сам он понятия не имел, что делать с призраками графини — ни с искусителями, ни с соблазнителями. Один раз уже прогнали его прочь, а за другими ему и не угнаться! Лучше всего отступиться.

— Дочь моя! Покаяние, которое ты на себя наложила, правильное и внушено тебе свыше. Ты сожгла фотографию человека, явившегося тебе в последнем волшебном видении?

— Нет, — ответила графиня.

— А почему? — строго спросил священник, обрадовавшись, что все-таки нашел в грехе каявшейся нечто подлежавшее отпущению.

— Этот портрет нельзя бросить в огонь.

— Почему нельзя?

Вместо ответа графиня раскрыла в альбоме тайник и показала, что там было спрятано.

— Ах! — воскликнул священник, увидев портрет, который он тотчас же узнал.

Это была фотография аббата Шамуэля, главы безымянного, вернее носящего много имен монашеского ордена.

— Мой посредник получил распоряжение, — объяснила графиня, — присылать фотографии всех красивых мужчин с бритыми лицами. Сам того не зная, он совершил грех, прислав портрет духовного лица. Грех лежит на мне.

— Ты и с ним ходила во сне под руку по райским кущам?

— Меа culpa,[36] — простонала графиня, прижимая руки к груди.

У священника возникла спасительная мысль.

— Само небо подсказало тебе мысль не бросать в огонь эту фотографию, как все прочие. Тем самым ты нашла лекарство от своей душевной болезни. Само провидение послало тебе этот портрет, ибо после тщеславных мирских мечтаний ты обрела истинный идеал и под его руководством даже в этом мире сможешь обрести блаженство. Его возвышенный характер и священный сан изгонят прочь из твоего сердца все нечистые земные помыслы и поведут тебя в счастливые обители чистой благости уже не во сне, а наяву. Он обладает достаточной духовной властью, чтобы изгнать из замка всех призраков, будь то искусители или соблазнители, ибо происхождение у них у всех одно.

Победитель дьявола

Графиня сдалась на уговоры господина Махока и отважилась уполномочить своего духовного лекаря на принятие мер, кои он сочтет нужными. В тот же день духовник послал приглашение находившемуся в Пеште аббату Шамуэлю.

Аббат Шамуэль был человеком весьма известным, из тех священнослужителей, которых зовут вольнодумцами. Он состоял в дружеских отношениях с выдающимися либеральными деятелями, и посвященные лица знали, что передовые статьи оппозиционного толка, подписанные буквой Ш., принадлежат его перу. В обществе он был любезен и остроумен, веселья никогда не нарушал. Выделялся он и в научных кругах, элита посещала его чтения, они, правда, не отличались глубиной, но всегда блистали остроумием. И вдобавок его неустанно бранили ультрамонтанные[37] газеты. А однажды полиция даже произвела у него в доме обыск, сама не зная для чего. Все это поддерживало благоприятную репутацию господина аббата Шамуэля; популярность его в глазах общественного мнения возросла еще больше после того, как его портрет появился в иллюстрированной газете: на фотографии он выглядел статным и представительным, у него был высокий открытый лоб, мужественное, выразительное лицо, густые брови и смелые глаза. Лишь одна черта, характерная для всех священнослужителей, выдавала его профессию: своеобразно приподнятые уголки губ придавали его лицу не лишенное обаяния благостное выражение, делавшее его похожим на зрелого амурчика. В остальном ничего поповского в нем не замечалось. Его фигуре с развитой мускулатурой мог бы позавидовать даже гладиатор.

Словом, он был известен всей стране как священнослужитель либерального толка, который и властям осмеливается говорить правду в лицо.

Поэтому преподобный отец Махок питал к нему величайшее почтение. Он, как и большинство бедных сельских священников, немного мог сделать для своей родины, хотя однажды такой случай ему представился. Вместе с батальоном гонведов он побывал в двадцати сражениях, проповедуя солдатам любовь к родине, за что и был даже приговорен к смерти, но потом помилован, и казнь ему заменили десятью годами тюрьмы; пять лет он отсидел, закованный в тяжелые кандалы, и раны на ногах от оков до сих пор не зажили.

Но хвастаться господин Махок стеснялся, ведь все это такие пустяки по сравнению с заслугами столь великого мужа, как аббат Шамуэль, который, смело публикуя начальную букву своего имени, отваживается писать либеральные статьи в газеты! В наше-то время! Москалей задирать, в жерла пушек заглядывать, стоять под эшафотом — все это мелочи! А вот ссориться в наше время с грозной полицией — это действительно геройство!

Итак, господин Махок беспредельно высоко ставил таланты аббата Шамуэля, свою же былую отвагу полагал совсем исчезнувшей. Да-а, пятнадцать лет срок немалый! В особенности если пять из них приходятся на такую повинность, когда время засчитывают вдвое.

Несколько дней спустя приглашенный гость явился в приход господина Махока. Священник рассказал ему обо всех обстоятельствах дела, о которых можно было сообщить, не нарушая тайны исповеди графини. Рассказал и об истории с призраками. К ней, правда, уже примешивались его собственные впечатления.

Господин Шамуэль, снисходительно посмеиваясь, выслушал рассказ.

— Пожалуйста, смейтесь надо мной, ваше высокопреподобие, но, прошу вас, не издевайтесь над графиней, она весьма дорожит своими призраками, — смиренно сказал священник.

Господин аббат заставил его подробно описать расположение замка, как и куда ведут двери комнат и лестниц, особенно детально расспросил об их бегстве с ризничим через решетчатую дверь подземелья.