Печальный демон Голливуда - Анна и Сергей Литвиновы

А там приказала себе забыть о дочери. Ясно, что Ирочку никогда ей не отдадут. И даже видеться не позволят. Разве если случится чудо и Егор Ильич и Галина Борисовна – оба! – умрут. Но и тогда девочку скорее отправят капитоновским бабкам-дедкам или даже в детский дом сдадут, чем вернут матери. И закон, и власть, и общественное мнение – все на стороне Капитоновых. И Кире надо смириться. Плетью обуха не перешибешь.

Кира постаралась в качестве компенсации своей старой, загубленной жизни все-таки построить судьбу заново. Сошлась с вдовым облезлым учителем, которого звали Прокофием Игнатьичем Первомайским. Переселилась к нему сюда, в этот самый домик. Тогда это еще не город был, а хутор Косая Щель. А вскоре ребенка с Первомайским прижила – ее, Марину. Чтобы было кому за второй дочкой смотреть, пока родители на работе (тогда ведь длительных отпусков по уходу за младенцем не предоставлялось), выписала из станицы мать. И сама трудилась страховщиком, на хорошем счету на службе была.

Однако едва наладившаяся семейная идиллия пошла в итоге прахом. Однажды, когда Марине было семь лет и уже в космос слетал Гагарин, случилась беда. Учитель Первомайский погиб. Да ведь как глупо! Торопился в школу к первому уроку. Опаздывал. Общественный транспорт тогда сюда, в Косую Щель, вообще не ходил. Учитель буквально бежал вниз, под горку, по длинной улице Сакко и Ванцетти. И на ходу бутербродиком, что дала ему с собой Кира, перекусывал. И вот кусок хлеба с колбасой попал не в то горло, Первомайский закашлялся, вздохнул судорожно и… задохнулся. И не было никого рядом на улице, и никто не смог ему помочь.

После скоропостижной смерти мужа Кира сорвалась с катушек. (Так, во всяком случае, сказала Ирине уже довольно пьяная сестра.) Она стала выпивать и даже, как понимает Марина теперь, погуливать. А младшую дочку бросала на бабку – свою мать. Постоянной темой Кириных застольных разговоров стала судьба старшей дочери, которую у нее якобы украл московский высокопоставленный номенклатурный работник, член ЦК.

Примерно в этом месте рассказа воодушевленная сначала явлением Ирины (а пуще коньяком) сводная сестра стала путаться, перескакивать с предмета на предмет, и оттого речь ее сделалась не слишком понятной. А вскоре даже неинтересной.

– Ну и че она могла с ним поделать, с папаней твоим приемным? Плетью обуха не перешибешь. Они всегда – такие, как он! – на коне были. И при Сталине, и при Хруще, и при Лене, и при Путине.

А потом сестренку сводную совсем развезло.

Ира вышла из домика.

На вольном воздухе она почувствовала себя лучше. Норд-ост по-прежнему не утихал, и по низкому небу с дикой скоростью неслись космы облаков. Понемногу смеркалось, в городе и на кораблях в бухте один за другим зажигались огни. Ирина быстро пошла по улице под гору. Странно, но она чувствовала себя свежей и отдохнувшей.

В гостинице она заглянула в Интернет – как современный человек, Ирина Егоровна всюду путешествовала с лэптопом – и обнаружила в своей почте неизбежное письмо от Эжена. После ее бегства он писал ей ежедневно, а то и по два раза на дню. Депеша была стандартной. Разнообразием муж не страдал.

Мамочка, где ты? Прошу тебя, вернись. Не дури. Твое поведение опасно.

Но кроме того, в почтовом ящике она нашла неожиданное. А именно – имейл от дочери. Анастасия электронного адреса матери не знала, никогда ей ни строчки не писала. И то, что девочка вдруг проклюнулась, могло означать лишь одно: к ней обратился Эжен. Похоже, они встретились.

Ирина Егоровна проверила свою догадку. И впрямь, эпистола от мужа отправлена сегодня в 13.17 по московскому времени. Но у них в Америке в сей час было начало пятого утра. Сроду Эженчик не вставал так рано. (Или – не ложился столь поздно.) Похоже, он здесь, в России, раз живет по местному времени?

Беглянка даже не стала читать письмо от дочери: подождет.

Она быстро собрала чемодан. Всю жизнь принимала решения стремительно. За эту способность ее и на работе в министерстве ценили. Как-никак начальницей отдела была. Умела отбыть в любую командировку на первом же самолете.

Вот и теперь: не прошло и четверти часа, как Ирина Егоровна выписалась из гостиницы. Она не попросила вызвать ей такси. Давным-давно, двадцать лет назад, когда они с Эженчиком только организовали свой побег (обокрав предварительно братскую чехословацкую компартию), он преподал ей несколько уроков наблюдения и контрнаблюдения. Они даже потренировались по его настоянию. И Ирина накрепко запомнила правила: такси из гостиницы не вызывать. Ловить на улице и никогда не садиться в первую машину.

Таксист, пойманный по правилам конспирации, отвез Капитонову-старшую на автостанцию. А еще через полчаса она договорилась с бабкой в платочке, что арендует у нее комнату в квартире в центре города за пятьсот рублей в сутки.

Ирина понимала, что если Эжен (а пуще – его бывшие начальники) серьезно возьмутся за ее поиски, уловку с частной квартирой они разоблачат быстро. Но она получит хотя бы выигрыш во времени. В лучшем случае – сутки. А больше ей и не надо. Жаль, сводная сестренка слишком рано заснула, и еще много чего осталось у нее выведать.

Устроившись на новом месте, Капитонова-старшая открыла письмо от дочери.

Мамочка! (Отчего-то показалось, что дочь торопится, хотя, конечно, как мог передать это чувство не почерк, а строгий шрифт?) Мне сказали, что ты сильно больна. (Значит, и впрямь они повстречались с Эженом. Больше никто о болезни не знал. Да и кому в мире есть до нее дело!) Не расстраивайся, что твое заболевание вернулось. (Дочка оказалась верна советской традиции не называть страшный недуг по имени.) Один раз мы все вместе справились с ним. Поборем и сейчас! (Ну, это вряд ли.) Я бы хотела, мамочка, как можно скорее повидаться с тобой. Пожалуйста! Не надо скрываться! Я буду ждать тебя! Позвони, напиши, найди меня! Целую крепко, твоя Настя.

А ниже – целый список телефонов: два мобильных, офисный, домашний. Еще один электронный почтовый адрес.

«Нет, моя красавица, не стану я тебе отвечать. Пока не пришло еще время нам встретиться. Хотя повидаться напоследок хочется. И с тобой, и с внучком, Николенькой. Но с вами – только по дороге в аэропорт, не раньше. Если уж умирать – хотелось бы в комфорте. А не на грязных простынях какой-нибудь расейской провинциальной больнички».

Сантиментов, порой свойственных эмигрантам, Ирина Егоровна была напрочь лишена. Никаких соплей типа: я хочу, чтобы мои косточки лежали в земле отчизны. Глупость это все. Какая разница, где будет гнить твой остов? В мифы о загробной жизни Ирина Егоровна Капитонова, член ВЛКСМ с тысяча пятьдесят девятого года и член КПСС с тысяча девятьсот семидесятого, никогда не верила и верить не собиралась.

«Итак, завтра опять встречаемся со сводной сестрой. А потом – вперед, в Москву, и скорей домой, за океан. Дома стены помогают – не только жить, но и помирать».

* * *

Незадолго до полуночи Ирина Егоровна прогулялась до банкомата и сняла с двух своих золотых карточек максимально возможную сумму. Получилось по сто пятьдесят тысяч рублей с каждой. Выпила в баре ни на что не похожий коктейль «отвертка» и в пять минут первого повторила операцию. Теперь у нее имелось шестьсот тысяч рублей наличными. Не самая плохая сумма для провинциального российского городка – пусть даже портового.

На обратном пути к бабке подумалось, что ее карточки, обналиченные в банкомате, тоже след. Остается надеяться, что у русских нет системы электронного скрининга. А если даже есть – им неоткуда раздобыть метки ее кредитных карт. Разве ж американцы станут делиться!

Наутро Ирина, наученная вчерашним опытом общения с новообретенной сестрой, первым делом купила в центральном гастрономе выпивку, закуску и торт. Ветер стих, и погода стояла великолепная. Солнце шпарило вовсю, и Капитонова даже расстегнула свою куртку. Потом поймала такси и приказала ехать на гору.

Сестра, как показалось Ирине, ее ждала. В домишке царил относительный порядок. Во всяком случае, постель была застелена, а посуда – вымыта. Форточка открыта. И грязный мохеровый свитер сменен на пуловер – без двух пуговиц, зато чистый.

Винно-продуктовые дары были восприняты с благодарностью – однако как должное.

– Садись, сестренка, – радушно приветствовала Марина гостью. Ирине показалось, что благостность хозяйки объясняется тем, что она уже успела с утра похмелиться. Пахло алкоголем от нее, во всяком случае, крепко – или она за свою жизнь успела насквозь проспиртоваться?

– Давай ты теперь рассказывай, – предложила она. – Про семью свою, отца приемного. Правда ли он такой сволочью был, как наша с тобой мамаша родная сказывала?

Что ж, Ирина была не против. Она поведала, как отец рос по службе, как строил, в прямом и переносном смысле, все вокруг себя: квартиру и дачу, промышленные гиганты и новые города, своих домашних и отношения с ними. Рассказала и о том роковом дне одиннадцатого марта восемьдесят пятого года, когда внеочередной пленум ЦК утверждал на должность генерального секретаря товарища Горбачева – а в их квартире на Большой Бронной убивали приемных мать и отца. Не скрыла и то, что в убийстве ошибочно обвинили сожителя дочери – Арсения. И как тот отсидел три с лишним года – а потом отыскал настоящего убийцу.