Барочный цикл. Книга 8. Система мира - Нил Стивенсон

Его собеседник, что-то пробормотав, вцепился в стол и с трудом оторвал себя от стула.

— Увидимся через неделю! — сказал Джек.

Гость ничего не ответил, только повернулся и, стараясь держаться лицом к стене, зашаркал к выходу.

Одни надзиратели готовы были сразу вскочить и вести Джека назад в «замок», но другие ещё не прикончили свою выпивку. Джек только что заказал всем присутствующим по порции и не успел даже притронуться к новой кружке. Уволакивать его прямо сейчас было бы невежливо. Поэтому Джек по-прежнему сидел, обмениваясь рукопожатиями и любезностями с теми заключёнными, которым хватило духа подойти к его столу; он даже чмокнул в щёчку какую-то девицу с «общей стороны», судя по виду — воровку. Однако через несколько минут за соседним столом произошло какое-то движение. Во всё время беседы Джека с гостем там сидели двое вольных: один помоложе, здоровенный, другой — неопределённого возраста (из-за парика и поднятого ворота), но того сухощавого телосложения, которым обычно обладают счастливцы, сумевшие обмануть старость. Рослый остался сидеть, только повернулся так, чтобы видеть Джека уголком глаза. Худой встал и пересел в угол. Он держал кружку — заказанную Джеком! — но не пил, а сжимал её обеими руками, чтобы они не так сильно дрожали. Его трясло от ярости. Нет, от желания задушить Джека Шафто.

Джек изрядное время забавлялся, разглядывая нового гостя, прежде чем тот сумел пересилить гнев и заговорить.

— Как долго вы нашёптываете эти… эти гнусные измышления в уши сэра Исаака Ньютона? — спросил он наконец.

— Столько, сколько у меня есть доступ к его ушам, — отвечал Джек. — То есть примерно два месяца. Вот уж чего не ждал! Важные люди из кожи вон лезут, чтобы подкатиться к Айку хоть с полсловечком. Кто бы мог подумать, что он станет жадно слушать какого-то бродягу? Однако с тех пор, как он заковал меня в кандалы, мне легче залучить его к себе, чем королю Англии. Щёлкну пальцами — и вот он здесь, готов слушать часами.

— После скончавшегося маркиза Равенскара, — сказал Даниель, — Исаак Ньютон — мой самый старинный друг. Вернее, он был моим другом, пока вы своей ложью не сделали его моим ярым и опасным врагом.

Джек фыркнул.

— Видел я, какие вы друзья, когда вы приходили сюда на переговоры со мной двадцать восьмого июля. Айк весь трясся от подозрений. О нет, он подозревал не вас, а всех вообще. Я знал, что довольно нескольких моих слов, и можно брать его тёпленьким. А теперь вы враги. Мне до этого — как до мух, вьющихся сейчас над верблюжьими задами в Каире. Ваш старый друг, враг, или кто уж он вам, хочет меня четвертовать. Человек, который рвётся со мной это проделать, чернокнижник или алхимик прямиком из старых побасенок! Чёрт побери! Как эльфы и тролли, эта публика хиреет и скоро повыведется совсем. Им это так же ясно, как вам и мне! Но если мы видим, что они вымирают, и говорим про себя: «туда им дорога», Айк и его компашка воображают, будто их конец станет своего рода Апокалипсисом, последним и окончательным торжеством. Такие, как он, приходили болтать языком в наши бродяжьи становища, и мы от нечего делать в шутку им поддакивали. Как трактирщик пользуется тем, что пьяниц тянет к спиртному, так и я пользуюсь жаждой Айка заполучить Соломоново золото. Трактирщику надо кормить семью, мне — выручить себя и мальчишек. И мне глубоко плевать, если в итоге Клеркенуэллский монетный двор вигов накроют, а вас и ваших учёных собратьев притащат сюда в цепях.

— Отлично. Всё ясно. Каковы ваши условия?

— Джимми, Дэнни, Томба и я свободными людьми отправляемся на корабле в Америку.

— Принято к сведению, — отвечал его собеседник. — Впрочем, есть сложность, на которую я должен вам указать.

— Моя кружка лишь наполовину пуста, доктор Уотерхауз, а вы ещё не притронулись к своей, так что времени предостаточно. От вас требуется одно: отбросить намёки и выложить всё начистоту.

— Предположим, что побег осуществим, и вы окажетесь на корабле, идущем в Новый Свет. Однако она туда не отправится.

Джек открыл было рот для очередной колкости, но внезапно лицо его посерьёзнело.

Он довольно долго хранил молчание, потом сказал:

— Не может быть, чтобы вы говорили о том, о чём, мне кажется, вы говорите.

— Знаю, что в это трудно поверить, — отвечал Даниель.

— Допустим… допустим всё то, чего я не готов допустить. Остаётся вопрос: почему она выбрала в посредники вас?

— Вопрос исключительно разумный, — сказал Даниель. — Ответ: выбрала неона. Я действую по поручению другого лица: подруги указанной дамы.

— Тогда не очень-то хорошая эта подруга, — заметил Джек. — Настоящая подруга не полезла бы латать то, что давным-давно порвано. Подруга! Ха!

— И всё же, — не уступал Даниель, — упомянутая подруга попросила меня навести справки. Она молода, верит в силу истинной любви, и прочая, и прочая.

— Да, как в пьесах! — воскликнул Джек. — Я не про циничные комедии времён Реставрации, но про старые пьесы, которые смотрел в детстве.

— Тогда была более простая эпоха.

— Конечно. Хотя сам я не так глуп, чтобы верить в подобные слащавые выдумки, я знаю, что юные дамы, чрезмерно любящие театр и Итальянскую оперу, могут на время поддаться опасному влиянию, пока годы и опыт не вправят им мозги. Я готов считать, что приславшая вас юная дама просто глупа и нисколько не злонамеренна.

— Ей будет крайне лестно узнать, что Король бродяг так думает.

— Не надо поддевать меня, доктор. Разговор очень непростой даже и без ваших шпилек. Я готовлюсь сообщить нечто весьма важное для передачи любительнице лезть не в свои дела: женщина, о которой идёт речь, когда-то давно пообещала мне, что я не увижу её и не услышу её голоса, пока не умру. А она от своих слов не отступается.

— Отсюда следует, что если вы не умрёте, а сядете на корабль, идущий в Новый Свет, вы не сможете её увидеть и поговорить с ней, — заметил Даниель.

— Да, воистину горькая участь, — сказал Джек, — но так было двенадцать лет, и ещё несколько годиков без неё меня не убьют, в отличие от дальнейшего пребывания в Лондоне.

Флитская тюрьма. Р анний вечер 5 октября 1714

Естественно предположить, что любая тюрьма, если в неё углубиться, с каждым кругом становится страшнее и страшнее, подобно Дантову аду. Мимо Флитской тюрьмы (автономного города с населением почти в тысячу душ) Даниель ходил, сколько себя помнит. Собственно тюремное здание (сгоревшее в 1666 году, заново отстроенное в 1670-м) насчитывало почти двести пятьдесят футов в длину от «бедной стороны» на юге до часовни на севере. В ширину оно имело сорок футов и столько же в высоту (достаточно для пяти этажей с низкими потолками, если считать за первый полуподвал). Однако это здание, при всей огромности, так же нельзя было спутать со всей тюрьмой, как, например, принять Белую башню за весь Тауэр. Флитская тюрьма, какой с детства знал её Даниель, представляла собой город площадью шесть акров, четырёхугольный, если смотреть на него в плане. Вблизи она выглядела как те причудливые чудовища, которых наблюдал под микроскопом Гук, то есть казалась в тысячу раз больше из-за своей сложности и постоянного копошения. Её западная граница проходила прямо по берегу Флитской канавы. С севера территория тюрьмы охватывала всю Флит-лейн, а здания на северной стороне улицы — уже нет; арестант мог идти по мостовой, касаясь рукой стен, но если он входил в дверь, это считалось побегом и влекло за собой финансовые последствия для смотрителя. То же относилось к улицам Грейт-Олд-Бейли и Ладгейт-хилл (совпадавшими с восточной и южной границами), хотя в последнем случае всё осложнялось тем, что тут тюрьма выпускала из себя три длинных тонких щупальца в такое же количество дворов на южной стороне Ладгейта. Такова была территория площадью шесть акров, почему-то называемая «правилами», по которой некоторые арестанты могли прогуливаться без цепей и без охраны при условии, что у них есть «Ордер на взыскание суммы долга, вменяемой данному арестанту, с оговоркой на обратной стороне, аннулирующей настоящий документ в случае, если не будет предпринят побег». Эта и другие меры безопасности по древней традиции хотя бы теоретически позволяли всем, кого посадили за долги (то есть большей части обитателей Флит), перемещаться, а иногда и селиться вне здания тюрьмы, но внутри «правил», почти неотличимых от других лондонских трущоб. Понять, что вы в тюрьме, можно было лишь по странной особенности некоторых субъектов: в пределах шести акров они ходили, как все, а на пограничных улицах — бочком, опасливо, чтобы неверный шаг или дорожное происшествие не выбросили их за невидимую черту и не сделали беглыми.

Система эта, как и все другие в Англии, постепенно сформировалась за шесть столетий, прошедших с норманнского завоевания. Когда норманны сюда пришли, они обнаружили участок земли площадью около акра, по форме напоминающий отпечаток конской подковы. Подкова упиралась в реку Флит (тогда, надо думать, чистую и журчащую), а выгнутой стороной была обращена на восток. Каким-то образом она получила привилегированный юридический статус: епископ Лондонский повелевал всеми окрестными землями, кроме этого акра. Объяснение названной странности, вероятно, уходило корнями в те времена, когда косматые англы рубили друг друга боевыми топорами, но давно никого не интересовало. Важно было одно: каким-то образом эта странность вылилась в нынешний статус подковообразного участка как тюрьмы Суда общих тяжб, Канцлерского суда, Казначейского суда и Суда королевской скамьи. До упразднения Звёздной палаты Флит служила в таком качестве и ей, так что какое-то время здесь держали Дрейка (ещё до Даниелева рождения). Тогда это было куда более интересное место и куда более выгодное для смотрителя. Теперь Флит стала почти исключительно долговой тюрьмой. Имелись некоторые исключения из правил, которые в последнее время сильно интересовали Даниеля. Однако, прежде чем заниматься отклонениями, ему надо было изучить норму.