Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш

мудрого и благожелательного творца.

Последние научные открытия представляли угрозу для христианских доктрин. Некоторые физиологи и биологи пытались объяснить организмы в чисто материальных терминах, без необходимости в божественном замысле. Геологические пласты и окаменелости предоставили доказательства того, что возраст Земли намного больше, чем библейская хронология. Самокорректирующаяся небесная механика Лапласа, казалось, тоже обходилась без участия Бога, рассматриваемого как «Творец, правитель и хранитель мира».

В Великобритании в 1820-х и 1830-х годах радикальные научные теории перекликались с инакомыслящими религиями и народными волнениями. В качестве контрмеры англиканские натурфилософы опубликовали «Бриджуотерские трактаты» – серию книг, призванных показать, что наука вполне совместима с консервативным протестантизмом. Серия была оплачена за счет наследства, полученного от графа Бриджуотера (возможно, для очистки совести после жизни в качестве бонвивана; на его портрете, хранящемся в Даремском соборе, бокал вина, который он когда-то держал в руках, закрашен). Серия книг посвящалась демонстрации «могущества, мудрости и благости Бога, проявленных в творении».

Восемь Бриджуотерских трактатов были хорошо приняты в Соединенных Штатах. Самый известный из них, «Астрономия и общая физика» Уильяма Уэвелла, математика, астронома, философа и англиканского священника из Кембриджа, посвящен гармоничному взаимодействию физических законов Земли и Солнечной системы. Их неразрывное единство демонстрировало бесконечное предвидение Бога. Уэвелл посвятил одну главу рассказу Лапласа о формировании Солнечной системы, придумав фразу «небулярная гипотеза». Хотя эта теория ассоциировалась с безбожным французским материализмом, Уэвелл счел ее совместимой с божественным творением.

Несмотря на то, что Уэвелл приложил немало усилий, чтобы доказать красоту и силу Божьих законов, он все же настаивал, что математика и физика бесполезны до определенного момента, особенно в попытке понять «первопричину» Вселенной. Если «мы установим физическими доказательствами, что первый факт в истории мира – это свет, мы все равно будем вынуждены предположить, даже в силу нашего естественного разума, что прежде, чем это произошло, «Бог сказал: да будет свет». Творение являлось чудом до и вне системы законов».

По мнению авторов трактатов, Бог мог приостановить действие этих законов. В своем труде «Геология и минералогия со ссылкой на естественную теологию» Уильям Бакленд объяснил перерывы в летописи окаменелостей – вымирания и появление новых видов – как последовательные моменты творения божественного чуда, выходящего за рамки предсказуемых законов. Но даже регулярный порядок в природе был обусловлен божественным действием: без постоянного управления Бога хрупкое равновесие между всеми вещами нарушилось бы. Даже материя – инертная, пассивная и мертвая – потеряла бы согласованность.

Хотя «Бриджуотерские трактаты» придали новый импульс естественной теологии, они не приглушили споры эпохи и не заставили замолчать оппозицию. Они также не привели к окончательному воцарению христианского здравого смысла. Одним из любопытных последствий естественной теологии в стиле Бриджуотера стала вера в разумную жизнь на других планетах, или «множественность миров»: если Бог действительно всемогущ, его сила и предвидение должны выражаться в творениях на других планетах, столь же затейливых, как и на нашей. Уэвелл отстаивал эту позицию (но позже изменил свое мнение), как и Джон Гершель, который утверждал, что «великолепные тела, рассеянные в бездне космоса» созданы не «для освещения наших ночей», а для того, чтобы обеспечить «другие расы одушевленных существ». На самом деле, «Лунная мистификация» Ричарда Локка, в которой Гершель якобы наблюдал лунную цивилизацию, изначально задумывалась как сатира на эту протестантскую ортодоксию.

Хотя привычки естественной теологии – поиск божественной причины за каждым природным искусством – могут показаться нам упрощенными и трудоемкими, в начале девятнадцатого века ее аргументы воспринимались большинством англоязычных читателей как убедительные и назидательные. Чарльз Дарвин, родившийся, как и По, в 1809 году, хотя и сделал больше, чем кто-либо другой, чтобы подорвать это движение, был знаком с аргументами в пользу замысла, приводимыми Пейли и бриджуотерскими авторами. Отпечаток естественной теологии прослеживается на протяжении всего «Происхождения видов» в восхищении Дарвина искусными «адаптациями» органических приспособлений к окружающей среде, даже если они больше не являются божественным промыслом.

По также был очарован естественной теологией, хотя и испытывал беспокойство и временами негодование. Последние тома «Бриджуотерских трактатов» появились, когда он работал в Messenger. Он отметил седьмой, написанный преподобным Уильямом Кирби, и назвал обзор этой серии в London Quarterly «одним из самых восхитительных эссе, когда-либо написанных». По отрецензировал пятую книгу, посвященную физиологии, написанную Питером Марком Роджетом, известным сегодня благодаря своему тезаурусу. Хотя Роджет продемонстрировал многие аспекты живых существ, которые наводили на мысль о замысле Всевышнего, По счел его слишком избирательным – если провиденциальная цель какого-то признака казалась неясной, Роджет просто пропускал его, пренебрегая «всеми описаниями структур, связь которых с конечными причинами не может быть четко прослежена».

По также яростно отметил собственный экземпляр «Трактата», автором которого был шотландский политэконом преподобный Томас Чалмерс, посвященный психологии и морали. Он не согласился с утверждением Чалмерса о том, что привычка противостоять жадности, похоти и гневу в конечном итоге приведет к «окончательному избавлению от их вмешательства». По нацарапал карандашом на странице своей копии: «Ошибка: антагонистический мотив всегда присутствует, чего не скажешь о случаях, когда дурные привычки преобладают на фоне угасшей совести». Другими словами, По считал, что сопротивление пагубным наклонностям приводит в лучшем случае к временной победе, импульсы или «антагонистические мотивы» всегда остаются. Напротив, уступка греховным наклонностям может привести к их постоянной победе. Чалмерс отмечал, что при «побуждении к преступлению» совесть «впадает в состояние оцепенения», что позволяет преступнику без колебаний совершать злодеяния. Исходя из пуританских рассуждений Чалмерса, зло считалось сильнее добра.

По постоянно возвращался к главным вопросам «Бриджуотерских трактатов». Столкнувшись с каким-либо набором фактов или следом улик, он искал в них замысел, план, причину или намерение и спрашивал, что эти факты могут рассказать о преступнике, заговорщике или творце, оставившем след. Он заимствовал их язык научно выверенной возвышенности и их очарование хитросплетением природных конструкций.

Однако для По многие ответы естественной теологии оказались пустыми. Где божественная мудрость или благость в тенденции Вселенной к хаосу и распаду, проявляющейся в землетрясениях и вулканах, в кораблекрушениях и пожарах, в агрессивных инстинктах животных и в готовности людей причинять вред другим, а иногда и себе? Доказательства против гармоничного замысла было особенно трудно игнорировать в его грубой и неустойчивой республике, построенной на рабстве и краже коренных земель, постоянно подвергавшейся угрозе экономических потрясений и беззакония – несмотря на то, что его соотечественники регулярно взывали к Провидению.

Как и подавляющее большинство его современников, По не сомневался в том, что природа свидетельствует о божественном промысле. Но он осмеливался задаваться вопросом, так ли мудр и благосклонен этот творец, так ли гармонично и упорядоченно его творение, как это принято считать в