Рубидий - Михаил Харитонов

— Что нет? — удивился профессор. — Я же вроде бы понятно объяснил...

— Нет. Я сам. Это ведь я её взял. Я и верну, — сказал Александр.

— И что вы скажете Бальзамо? — с иронией осведомился Преображенский.

— Что было, то и скажу, — пожал плечами Привалов, опять удивляясь себе: совсем ещё недавно ему бы показалось, что нужно что-то выдумывать, врать, и непременно изворачиваться, потому что он виноват, а виноватому полагается изворачиваться. Сейчас ему казалось странным, что он так думал.

— А вы не боитесь, что Бальзамо превратит вас в жабу, например? — прищурился профессор.

— Страшно, конечно, в жабу-то, — ответил Александр. — Но... бояться-то зачем? Теперь-то, — добавил он.

— Страх и боязнь вы тоже различаете? Неплохо. Что ж, к Бальзамо я вас перенесу, а то вам самому в отдел не пройти. Я могу ещё что-то сделать для вас? В смысле — быстро?

— Пожалуй, нет, — сказал Привалов. — Благодарю за всё.

— Что ж. Тогда удачи вам, Александр.

— Удачи, — сказал Люцифер.

Привалову ужасно хотелось спросить профессора о том, что он собирается делать дальше и куда направляется. Но теперь он понимал, что это не его дело — и если бы Преображенский хотел поделиться планами, то, наверное, поделился бы.

Видимо, что-то такое у него на лице отразилось, потому что профессор сказал — преувеличенно бодрым тоном:

— Ну, ну, не грустите. Бог даст, ещё свидимся как-нибудь... Готовы предстать перед Джузеппе Петровичем?

Александр кивнул и в следующую же секунду оказался в отделе Заколдованных Сокровищ с чашей в руке.

Бальзамо сидел прямо перед ним — на воздухе, без мебели. Сидел и ехидно улыбался.

Привалов запоздало сообразил, что маг такого уровня способен видеть суть вещей, а значит — всё знал и понимал с самого начала.

"Просто развлекался" — догадался он.

Бальзамо кивнул.

— Старикам бывает скучно, — сказал он. Его слова сопровождались смутной картинкой, проявившейся у Привалова в уме: какая-то южная местность, высокое дерево непонятной породы и старик с посохом, сидящий на камне и рассматривающий муравьёв, тащащих в муравейник жука, перебирающего лапками.

Александр вздохнул, склонился и протянул Бальзамо чашу.

Великий старец чуть нахмурил брови. Привалов понял, что он должен что-то сказать. И даже не важно что — Бальзамо всё знал и понимал — а как.

— Я оказался здесь случайно и не хотел, э-э-э, нанести ущерб, — начал Александр, тщательно подбирая слова. — Я взял чашу без спроса, но не для того, чтобы присвоить. Я возвращаю, что взял, и прошу меня простить за... за причинённые неудобства, — получилось очень коряво, но это было лучшее, что Привалов смог выдавить из себя.

На этот раз Бальзамо чашу взял, хотя и с таким видом, будто оказывает то ли величайшее одолжение, то ли величайшее снисхождение.

— Ты вернул не всё, — сказал он. — Тут нет четырёх капель. Где они?

— Одну каплю я уронил на журнал, — признался Александр. — Я не знал, что это такое, и сделал это... — он хотел сказать "случайно", но вовремя поймал себя и поправился: — ...по глупости. Две капли взяли профессор Преображенский и его сыч, без моего согласия, — сказал Привалов. — Одну выпил я.

— Это я знаю, — нахмурился Бальзамо. — И почему ты решил, что имел право выпить рубидий?

Александр почувствовал, как по спине течёт холодный пот. Он отлично понимал, что Бальзамо действительно способен превратить его в жабу. Или того хуже — в Сашу.

Привалов попытался собраться с мыслями. Правильный ответ был где-то рядом, но он не мог его высказать. Об этом нельзя было говорить, совсем нельзя. Это был запрет такой силы, против которой у Привалова не было ни метода, ни приёма.

Всё же он попытался:

— Вы получаете рубидий из людей, — сказал он, — а я тоже человек, из которого выжали рубидий. Меня не спросили, хочу ли я его вам отдать. Я своё вернул.

Бальзамо презрительно усмехнулся.

— Ты пытаешься сказать, — заметил он, — что рубидий добыт из твоего народа. Но не можешь, потому что я спрошу, что это за народ. Советский — так уже не говорят, у вас это вышло из обычая. А ничего другого ты сказать не сможешь. Вам запрещено быть народом, и вы на это согласились. Вы предали себя и своих предков. Поэтому вы заслуживаете того, как с вами обращаются. Но ты меня развлёк. Я дарю тебе эту каплю. Можешь теперь...

Тут Александра пробило. Он внезапно понял, что ему здесь было нужно на самом деле.

— Я очень прошу, — перебил он Бальзамо, подавляя в себе сразу два желания: встать на колени и бежать без оглядки. — Ещё одну каплю. Одну. Пожалуйста.

Великий старец приподнял бровь и посмотрел на Привалова очень внимательно.

— Хм-м-м... — протянул он. — Прав был этот ваш писатель насчёт милосердия и тряпок.[39] Хотя всё-таки странно. Почему именно он? Ты ему чем-то обязан?

— Нет, — признал Александр. — Просто... ну... остальные хоть как-то... С ним получилось очень паршиво, а я считал, что всё нормально... и теперь... ну в общем... вот.

— Неубедительно, — сказал Бальзамо.

Привалов вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. Решительно подтянул брюки и опустился на колени, склонив голову.

— Я очень вас прошу, уважаемый доктор, — сказал он. — Не для себя прошу.

— Хм, — протянул Бальзамо, щурясь. — В самом деле, не для себя просишь... и выгоды никакой себе не ищешь. Встань.

Александр неловко поднялся, машинально отряхнул брюки.

— Смотри на ладонь, — приказал волшебник.

Руку обожгло, и Александр успел увидеть крохотный пузырёк с красной каплей внутри. Он тут же зажал его в кулаке — и правильно сделал, потому что оказался в кабинете Кристобаля Хунты.

Они были все в сборе: сам Хунта, Володя Почкин, Эдик, Роман. Витька Корнеев сидел в углу на своём кресле с продавленным сиденьем и курил, пуская дым между колен.

Все молчали. Сесть Александру никто не предложил.

Привалов каким-то краешком сознания понимал, что сейчас ему должно быть очень плохо — от этих страшных взглядов и этого ужасного молчания. Настолько плохо, что он должен провалиться сквозь пол или превратиться в мокрицу. Но он ничего такого не чувствовал. Впрочем, не чувствовал он и праведного негодования. Это были просто люди, которые сумели когда-то обмануть его и отъели у него хороший кусок жизни. Они сделали это потому же, почему кошка ест мышей или оводы откладывает яички под кожу животным. Они были так устроены.

И ещё одно он почувствовал: они ничего толком не знали. Кроме того, что он, Привалов, сорвался с крючка. Вот это они чуяли — своим насекомьим инстинктом. И намерены были снова воткнуть в него свои крючки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});