Дата Туташхиа - Чабуа Амирэджиби

— Цель этого вероломного плана — скомпрометировав, отстранить меня от политической борьбы?

— Нет. Официальной целью плана была реквизиция литературы, арест и наказание виновных. Однако, если хотите правды, в основе плана — мое собственное отношение к вашей персоне. Я использовал служебное положение в своекорыстных целях, точнее, мои служебные интересы совпали с моими частными пристрастиями. Кстати, не буду скрывать от его сиятельства, от моей службы престолу и отечеству я имею и свою выгоду.

— На какую же выгоду вы рассчитывали в моем случае?

— Я сын своего племени и народа, раньше всего. Мое представление о своих обязанностях — отсюда. И отсюда же существование вне всяких партий. Я, живая частица моей родины, — одинок, как перст. И я хочу, чтобы вы приобщили мой народ к тем знаниям, которые созданы гением наших предков, и к тем, которые будут рождены вашим талантом, талантом людей ваших дарований и природой грузина. В близком будущем будет открыт грузинский университет, возродятся древние традиции накопления научных знаний и духовных сокровищ. Деятельность на этой ниве ваша и подобных вам людей принесет моему народу больше пользы, чем проповедь анархистских идей и тем более ваша смерть на поприще их насильственного насаждения. Я питал надежду получить для себя эту выгоду, господин доцент!

Обвиняемый долго разглядывал Зарандиа и, наконец, произнес:

— Зачем столько притворства? А если это не притворство, почему вы так откровенны в присутствии его сиятельства? Вас могут уволить из жандармерии — вы не боитесь этого?

— «На том стою и не могу иначе», — улыбнулся Зарандиа.

Этот разговор постепенно терял для меня интерес, так как-смысл его уже рассеивался в пререканиях. Продолжать

его, во всяком случае, присутствовать при нем мне больше не стоило. Откровенность сторон постепенно переходила в грубость. Мне не нравился вызывающий тон доцента. Кроме того, я понял, что расставленная Зарандиа сеть давала мне возможность без осложнений освободить доцента и доложить наместнику, что дело закончено.

— Господин доцент! — обратился я к подследственному. — Я подписываю ордер, и вы сейчас же отправляйтесь домой. Вы сочли нужным сказать нам, что ни на какие сделки и компромиссы не пойдете. Не думайте, что мы предложим вам что-либо подобное. Но мой долг вам сказать: мы никого не арестуем, не будем никого компрометировать, если стоящие за вашей спиной люди не используют ваше освобождение против нас. Надеюсь, моя мысль будет понята вами. Моим долгом будет так же предупредить вас: как только нам станет известно, что это условие не выполнено, мы незамедлительно начнем действовать, и репутация предателя навеки закрепится за вами. До свидания.

Чтобы придать рассказу завершенность:

Освобождение доцента и его соучастников все же было использовано против нас. Распространились слухи, благодаря которым за доцентом утвердилась слава героя, проницательного человека и самоотверженного борца. Тогда мы арестовали несколько выявленных в процессе следствия лиц и предали их суду. На этом процессе имя доцента прозвучало в нежелательной для него интерпретации. Вслед за этим были предприняты и другие шаги. В конце концов к нему был приклеен ярлык предателя.

Доцент не желал примириться с участью политического трупа, создал в Московском университете нелегальную группу анархо-синдикалистов и вскоре был сослан на Камчатку. Видимо, он воспользовался советом Зарандиа — подал в суд на ученика дважды: повторно провинился, умышленно навлек на себя кару и' добился политической реабилитации перед единомышленниками. Жаль только, что он оказался слабого здоровья, в ссылке заболел и умер.

Верю, он «не мог иначе».

Я говорил уже, что Зарандиа удачно провел это дело и удачно его проиграл. Я имел в виду этот его финал, хотя сам Зарандиа не считал дело проигранным.

А теперь — заключение, ради которого я и рассказал эту длинную историю. Время и ход событий подтвердили мои предположения. Причина действий Мушни Зарандиа проистекала исключительно из того, что он «не мог иначе». Это очевидно. Но здесь мне бы хотелось поделиться своими соображениями, о натурах подобного нравственно-психологического склада и об условиях, их формирующих. Чтобы не соблазниться отвлеченностями, не впасть в многословие и не затуманить суть своей мысли, приведу диалог, происшедший между мной и Мушни Зарандиа и проливающий свет на существо дела.

В ту пору произвела сенсацию гибель в Атлантическом океане большого пассажирского парохода и большинства его пассажиров. Судно пошло ко дну всего за какой-нибудь час. Именно в этот краткий промежуток времени на борту парохода произошла история, которая получила резонанс хотя и комический, но несравненно более широкий, чем сама трагедия. Когда пароход шел ко дну и все было охвачено паникой, некий коммивояжер ухитрился не только вывести из истерики и успокоить незнакомую ему даму лет тридцати пяти, но и сбыл ей корсет изготовления мадемуазель Бриньон, а вместе с корсетом мясорубку новой конструкции. Из двухсот пятидесяти человек в живых остались лишь одиннадцать и среди них коммивояжер со своей выручкой и дама, представьте, со своим корсетом и мясорубкой.

— Как бы вы трактовали эту историю, Мушни? — спросил я своего подчиненного, отдыхая после одного утомительного совещания.

— Это и смешно, ваше сиятельство, и в высшей степени занимательно. Я бы объяснил подобные явления односторонностью натуры, преобладанием в ней какой-либо одной черты. Такие люди являются в мир весьма редко. Не знаю, какое имя им больше всего пристало бы, но догадываюсь, каким путем они появляются. — Зарандиа сделал усилие, собираясь с мыслями, и продолжал — Возможно, в будущем наука сможет создать, подобно периодической системе Менделеева, систему нравственных качеств человека. Установят, что существует столько-то и столько-то уже известных свойств, скажем, любовь, ненависть, доброта, злобность и еще много других, а столько-то и столько-то клеток таблицы на время останутся пустыми. Пройдет время, и для каждой клетки найдутся свои жильцы. — Зарандиа остановился и взглянул на меня.

— Продолжайте, Мушни. Я слежу за вашей мыслью.

— Думаю, что у нормального новорожденного есть зачатки всех нравственных свойств.

— Вы говорите именно о нормальном новорожденном?

— Да. Об исключениях и аномалиях скажу позже. Нормальный новорожденный наделен в зачатке всеми нравственными свойствами, и следовательно, возможностью их развития, формирования, совершенствования.

— Согласен с вами.

— У одного и того же новорожденного разные нравственные свойства выражены с разной силой, пусть эти свойства только-только завязываются. Потенция одних свойств — больше, других — меньше. Если среда не вызывает убыстренного и усиленного развития какой-либо одной черты, нужно думать, что из этого новорожденного сформируется личность вполне нормальная, в которой все ее первоначальные задатки будут уравновешены друг другом. Теперь об исключениях и отклонениях. Можно предположить, что родится такой человек, у которого особенно будут сильны зачатки, скажем, алчности, жадности, стяжательства, а завязь противоположных свойств будет слаба, немощна. Возможно такое?

— Конечно, возможно.

— Возможно и другое. Человек попадает в такие условия роста и развития, в которых бурно разовьются его сильные задатки, а слабые ослабнут еще больше, заглохнут, сойдут на нет.

— Возможно и это.

— Тогда путь, на который станет и по которому пойдет человек, сформировавшийся подобным образом, не вызывает сомнения, граф?

— Я понимаю вас.

— Мы говорили о коммивояжере и поклоннице корсетов и мясорубок. Такие «не могут иначе», а почему — это мы уже поняли. Как именовать подобных людей, я и в самом деле не знаю, но откуда и каким путем они появляются, я, кажется, начинаю понимать и об этом вам уже сказал. Они — плод влияния сильно действующей среды на безнравственные задатки. Когда человек таков, он и на тонущем корабле выведет незнакомую особу из истерики, чтобы всучить ей корсет. А сама эта особа, справившись со своей истерикой и ободренная возможностью заполучить корсет и мясорубку редкого достоинства, успокоится и купит все, что ей положено купить. Эту мясорубку, — увлеченно продолжал Зарандиа, — она еще привяжет к поясу и бросится с ней в воду. Везение всегда на стороне подобных людей — они из всех злоключений выходят невредимыми.

Возможно, он и сам не знал, что принадлежал к подобным людям. Аномалия и среда действовали в одном, благоприятствующем этой аномалии направлении. Зарандиа — «не мог иначе».

Наконец-то я установил это его свойство, и согласно методу двойника ту же причину действия я должен был предположить в Дате Туташхиа, чтобы искать эту причину в его преступлениях, как тайный знак и признак, как неимитируемую печать его противозаконных поступков…