Собор под звездами - Дмитрий Леонтьев

Для большевиков это было как плевок в лицо: целые комиссии денно и нощно обсуждали поводы для закрытия кафедрального собора, а храм в это время белили, красили, ремонтировали мостовую, меняли электропроводку и систему водоснабжения… Именно тогда большевики приказали замазать золотые звезды на куполах… Слишком уж издалека виден был этот вызывающий «собор под звездами».

Странно, но отпущенного судьбой времени у штабс-капитана оказалось несколько больше, чем он рассчитывал. То ли крепкий организм солдаты был тому причиной, то ли спокойная обстановка храма сдерживала болезнь, то ли судьба берегла его для чего-то. За эти два года он узнал от священников историю собора, слышал много проповедей и имел возможность подолгу беседовать с клиром на богословские темы. Но особенно прекрасны были ночи в соборе. Когда усталые священники расходились, двери запирались за последними прихожанами, гасли свечи и большинство лампад, наступало волшебное время. Эти ночи чем-то напоминали ему Рождественские, столь ожидаемые им в детстве. Нарядная елка, блеск игрушек, приглушенный свет и ожидание какого-то огромного, светлого праздника. Шаги под сводами собора звучали слишком гулко, и он садился на ступени предела, размышляя обо всем на свете. Это были совсем иные мысли совсем иного человека. Теперь он все видел с совсем иной точки зрения, иными глазами. Если б у него была возможность, он прожил бы жизнь совсем иначе, но… История не имеет сослагательного наклонения. И все же он ни о чем не жалел. Собор вселял в него какое-то спокойное умиротворение и близость смерти уже не страшила. Ах, если б вот так можно было жить и жить… Обретенный Дом… Умные и доброжелательные люди вокруг… А там, за пределами этих стен — безумный и столь жестокий мир… Штабс-капитан впервые в жизни стал понимать монахов и философов-затворников…. Ему было уютно здесь. Впервые, за много лет…

Послышались грузные шаги и Касаткин невольно заулыбался, даже позабыв про тянущую в боку боль. Это, к вечернему чаю спускался отец Сергий-старший. Протодиакон Сергей Васильевич Крестовский был, пожалуй, самой красочной фигурой служителей собора. Огромного роста и соответствующей силы, с гривой черных волос и лохматой «разбойничьей» бородой, обладатель редкого по звучанию и не менее уникального по «громоподобности» баса, всегда веселый и даже чуть хулиганистый. Ранее он служил при церкви Семеновского полка, но после гибели настоятеля в подвалах «зиновьевской» ЧК, и закрытии церкви, был принят в Троицкий собор. До революции он был ответственным за благотворительные организации при церкви — ночлежный дом, столовую для малоимущих, два приюта и прочее, уничтоженное большевиками. «Старшим» его называли потому, что вторым диаконом собора был молодой диакон Сергий, не побоявшийся принять сан, в годы для церкви непростые. До этого он был неплохим коммерсантом в недолгое «непмановское» время, но неожиданно для всех, продал все имущество и надел рясу. Или, как он посмеивался: «Продал землю, что бы купить небо».

Собранный настоятелем клир вообще был «отборным». Для этого — увы! — были широкие возможности6 сотни замечательных священников и дьяконов остались не у дел, изгнанные из закрытых большевиками соборов и церквей. А теперь, под благовидным предлогом «паспортизации» их вообще изгоняли из города. Позже, историк А.А. Бовкало, проведя исторические исследования, подсчитает, что на 1 мая 1937 года в ведомстве митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), числилось 1262 священника, из которых 758 человек были расстреляны, судьбу около 300 человек установить не удалось, и все они, за редким исключением, подвергались арестам. В 1937 году в Ленинграде оставались открытыми всего 34 храма (25 — «тихоновских» и 9 — «обновленческих», в которых служило 79 и 43 члена притчта соответственно.) … А вскоре церквей станет вдвое меньше… Получить паспорт, позволяющий остаться в городе было практически невозможно. Кафедральному собору, как мог, помогал митрополит Алексий, чей предок — Лука Симанский, был когда-то одним из командиров Измайловского полка. И все же большевики подбирались к собору все ближе и ближе…

— Добрый вечер, отец протодиакон, — приветствовал вошедшего Касаткин. — Как служба?

— Народа полный собор! — довольно пробасил Крестовский. — Помяни мое слово, Дмитрий Ляксандрыч: ничего у большевиков не выйдет. Ни сейчас, ни через сто лет. Человек без Бога не может. Человек — создание разумное, а потому атеизм это для дураков. Во все века и времена люди знали о существовании Бога, а тут пришли какие-то «огрызки», и… «отменили». Вот просто взяли и отменили! Ну скажите на милость: есть у них разум?

— Боюсь, что они знают, что Бог есть, — сказал Касаткин. — Даже наверняка знают…Это ведь не «атеисты», батюшка. Атеистам безразлично: есть Бог или нет… Это — «богоборцы». Они столько натворили за свою жизнь, что сейчас им смертельно хочется, что б Бога не было…. Вот они и пытаются Его «убить»… Боятся…

— А я про что говорю? — пожал плечами протодиакон. — Дурни! Как можно без Бога? Это без конечностей прожить можно, а без Бога — как без головы… Вот у них головы-то и посносило… Человек всю жизнь к Богу идет, и после смерти с Ним встречается. А если атеистом помрешь, то что? «Здесь похоронен атеист, одет хорошо, а пойти — некуда»? Вокруг собора, как падальщики кружат… А собор какой славный: самый светлый, самый солнечный собор Петербурга — не символично ли это? Помните, как трактуется символ Откровения: «жена облаченная в солнце» — «слава гонимой Церкви». Вот как пророчества и в частных случаях сбываются…

— Да, храм солнечный, — улыбнулся Касаткин, вспоминая. — Помню, как первый раз пришел на службу в собор с полком. Мое место было в пределе Марии Магдалины, и служба как раз на день ее памяти пришлась… И вот какая конфузия случилась… Солнечно, все в храме блестит и от икон отражается, даже когда в императорских покоях караул нес — и то так солнечно не было… И вот все солнечные зайчики словно решили на мне попрыгать. От барельефа, что Скрижали Завета изображает, прямо на меня свет падает — там же большая поверхность, гладкая, почти как зеркало…. А от латунной задвижки дымохода, что на втором ярусе, такой свет отражается, словно я под прожектором стою… По окончании службы ко мне священник подходит и грозно так спрашивает: «Ты почто, служивый, мне два часа рожи корчил?! Или тебя от молитв корежит?! Что б я этого больше не видел!»… И смех и грех…

В дверь заглянула перепуганная свечница:

— Отец Сергий! Там опять хулиганы в соборе! Бесчинствуют… Прихожан задирают… Комсомольцы, наверное…

— Пойду, гляну, — грузно поднялся протодиакон. — Ты, Дмитрий Ляксандрыч, лучше здесь оставайся… Ни к чему тебе лишний раз… Да и выглядишь ты что-то… не очень…

Касаткин пару минут колебался, но все же последовал за священнослужителем.

И как раз успел застать начало провокации. Один из троих безобразничавших в храме мужиков, повернувшись на замечание отца Сергия, с размаху залепил протодьякону пощечину.

Отец Сергий аж губы закусил от обиды, но сдержался.

— Это за что мне? — спросил.

— Хочу посмотреть, как ты теорию в жизнь воплощаешь, — нагло улыбнулся мужик. — В Писании сказано: «ударили по правой щеке, обрати и другую».

Опешившие поначалу от такого бесчинства прихожане начали окружать обидчиков с видом отнюдь не «всепрощающим», но тут протодиакон мощной затрещиной, опрокинул наглеца навзничь.

— А еще там сказано: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет», — ровным голосом пояснил отец Сергий. — Евангелие от Матфея.

-Отец Сергий! — окликнул его вбежавший в храм настоятель. — Вы что делаете?!

— Писание толкую, — кротко ответил протодьякон. — Мог бы с историческими примерами и богословскими подробностями, но… так доходчивее.

В собор уже входили чекисты, словно только и ждавшие этого инцидента. К удивлению собравшихся, задерживать никого не стали, только переписали имена участников конфликта и нескольких свидетелей, после чего удалились. С ними ушли и зачинщики скандала.

Настоятель, который взглядом уже не только отчитал, но практически отпел, непокорного протодьякона, сделал к нему шаг:

— Вот что, отец Сергий…

— Простите, отче… Просто я его знаю… Это Мордехай Симонюк… правда, теперь он зовется «товарищ Гурин» … Чекист… Я его еще пацаненком знал, он в соседнем дворе жил…Если б я ему… не отвесил, то прихожане бы их помяли, а ведь это явная провокация была… Они бы так и так своего добились: иконы бы крушить стали, или еще чего… Вопрос лишь в том, кого за это на Литейный потащат: меня или прихожан… Вот я и выбрал… Если б прихожане вступились это можно было бы трактовать почти как бунт, а так всего один дурак-протодьякон в ответе…

Настоятель вздохнул и немного поник. Касаткин давно заметил эту интересную особенность: в обычной жизни настоятель был добр, улыбчив, очень внимателен, и внешне походил на убеленного сединами ученого или доктора, но выходя в богослужебном одеянии, преображался неузнаваемо: был торжественно-строг и величественен. Касаткин невольно сравнивал его с Александром Суворовым: фельдмаршал тоже в обыденной жизни был добродушен и прост, но когда доходило до дел ратных… И судя по тому, как погрустнел настоятель, Касаткин понял, что «атака на крепость» мятежного протодьякона — отложена…