Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий - Рафаил Нудельман

По ее мнению, далее с новорожденным «агаризмом» произошло примерно то же, что произошло с ранним христианством, в котором нашелся апостол Павел, круто повернувший новое учение, ранее ютившееся на обочине иудаизма, к другой, намного более широкой аудитории — с известными и судьбоносными историческими последствиями. Агаритяне тоже отвернулись от евреев, и агаризм тоже переименовал себя, став исламом, только мусульмане, в отличие от христиан, принялись расширять число приверженцев ислама не словом, а мечом. Не случайно вторая часть работы Кроне и Кука так и называется: «Агаризм без иудаизма». Вот как, на взгляд авторов, происходило становление ислама. Войдя в заветную Палестину, агаритяне с удивлением обнаружили, что основную часть ее населения составляют не евреи, а христиане, и это побудило их произвести переоценку приоритетов. По утверждению упомянутого епископа Себеоса, вскоре между евреями и арабами вспыхнул первый конфликт: евреи требовали, как й положено, в мессианские времена, тотчас приступить к восстановлению Храма, арабы, вместо этого, начали строить свою «Мечеть на скале». Одновременно они, в точном соответствии с предписаниями «реальной политики», стали сближаться с более многочисленными христианами: уже в 650 году калиф Муавия молился на Голгофе, в Гефсиманском саду, у могилы Девы Марии. Впрочем, так утверждает епископ Себеос, сам христианин, но вот и в письме некого Яакова из Эдессы тоже сообщается, что «агаритяне признают Иисуса подлинным Мессией».

Затем появляются данные и о сближении агаритян с палестинскими самаритянами, этими давними конкурентами иудеев в Палестине. Самаритяне, как и христиане, признавали основные принципы «Моисеевой веры», первоначально разделявшиеся также вторгшимися в страну агаритянами, и, стало быть, на этой основе можно было создать более широкий и сильный религиозно-политический союз. И вот этот-то переход от союза с евреями к союзу с христианами и самаритянами имел, по мнению Кроне, решающее значение для агаритян. Мало того, что такой союз освободил их от привязки к «Мессии из дома Давидова», т. е. к еврейскому Мессии (который в Моисеевом Пятикнижии, кстати говоря, не упоминался), — он позволил им наконец создать и собственную национальную религию. «Использовав веру Авраама для утверждения и определения себя, — пишет Кроне, — агаритяне взяли затем на вооружение христианский мессианизм, чтобы подчеркнуть, кем они не являются (евреями. — Р.Н.), и, наконец, заимствовали у самаритян доверие к одному только. Пятикнижию, чтобы выработать собственную религиозную доктрину».

Соответственно была переосмыслена и роль Мухаммеда: в религиозном сознании поздних агаритян он стал превращаться из «предшественника Мессии» в последнего в «цепи пророков», начатой Моисеем, т. е. в глашатая новой религии, а затем — возможно, под влиянием все тех же самаритян, он превратился в глашатая совершенно нового Закона, уже не Моисеева, записанного в Пятикнижии, а своего собственного, записанного в Коране (сложившемся, как и Пятикнижие, много позже описанных в нем событий). Тогда-то это новое учение и получило собственное название — ислам. Кроне считает, что и тут проявилось влияние самаритян. Слово «аслама» (восхождение) существовало и в иврите, и в арамейском, и в сирийском языках, но только у самаритян оно приобрело значение «покорность Богу». Это и стало самоназванием новой религии. Так «Исход» агаритян в Палестину и столкновение арабов здесь с самаритянами, христианами и евреями привели к становлению ислама как особой новой религии, которая принялась энергично (и насильственно) привлекать все новых, и новых сторонников.

Такова картина складывания раннего ислама и появления Корана, нарисованная Патришией Кроне. При всей своей впечатляющей убедительности и логичности, она тоже не стала последней в ряду гипотез, появившихся на Западе на эту тему. Исследования продолжаются, и гипотезы множатся, но теперь уже — под определенным влиянием работы Кроне. Так, в той же статье Александра Штилле, с которой мы начали наш рассказ, сообщается, как уже упоминалось вначале, о работе немецкого исследователя Люксенбурга «Сиро-арамейское прочтение Корана». Идеи этой работы напрямую примыкают к идеям Патришии Кроне. Люксенбург говорит, что многие трудности понимания Корана связаны с тем, что его рассматривают как чисто арабский текст, тогда как он возник под сильным влиянием арамейского языка, который был в те времена основным для ближневосточных евреев и христиан. Иными словами, поскольку Коран складывался в среде носителей арамейского языка, он не мог не испытать и влияния их религиозных идей в точном соответствии с тем, что утверждает Кроне. В качестве примера такого языкового влияния Люксенбург приводит известное изречение Корана о том, будто на том свете исламских самоубийц ждут девственницы, в тексте — «хур». Исламская традиция утверждает, что это слово якобы является сокращенной формой «хури», что означает «девственницы», и, соответственно, объясняет этот отрывок своим неграмотным слушателям как обещание сексуальных услад в раю, тогда как на самом деле, говорит Люксенбург, это арамейское «белый изюм», и именно так «хур» переводится в одном весьма уважаемом словаре раннего арабского языка.

Теперь становится понятно, почему книга Люксенбурга так долго не могла найти издателей даже в Европе — хранители исламской, веры не любят, когда им указывают на сознательное и целенаправленное перетолкование ими священного текста или напоминают, как это сделал в своем романе Салман Рушди, о «запретных сурах». И не только не любят, но и готовы любой ценой подавить такое «кощунство». Даже великого египетского писателя Нагиба Махфуза как-то раз пырнули ножом за то, что одна из его книг кому-то показалась не совсем «правоверной». А человека рангом пониже, палестинского ученого Сулимана Башара, вообще вышвырнули из окна второго этажа — за невинное утверждение, что ислам сформировался постепенно, а не вышел сразу из уст Боговдохновенного пророка. Фанатизм ревнителей Корана сравним разве что с фанатизмом вдохновленных им террористов-самоубийц.

Где уж ученым в таких условиях изучать становление ислама и Корана?! Приходится скорее удивляться тому, что хоть что-то в этом направлении все-таки делается. И совсем даже небезынтересное «что-то». Как мы и пытались показать это в нашем очерке.

Часть 3

НЕРАЗГАДАННЫЕ ЗАГАДКИ БИБЛИИ

ГЛАВА 1

ЗАГАДКИ КУМРАНА

Недавно на экранах телевидения промелькнуло интервью с Изхаром Хйрщфельдом, профессором Еврейского университета в Иерусалиме. Оно было приурочено к выходу новой книги Хиршфельда, посвященной раскопкам в Кумране и т. н. свиткам Мертвого моря. Книга вышла пока только на иврите, по-английски она еще лишь рекламируется, но объявление о ее предстоящем выходе в свет уже сопровождается в каталоге издательства жирной красной звездочкой и большим восклицательным знаком — единственными на весь длинный перечень других книг по соответствующей теме. «Книга профессора И. Хиршфельда», — говорится в коротенькой аннотации, — «переворачивает все прежние представления историков о Кумране».

Пытаться пересказать, не будучи специалистом, «все прежние представления историков о Кумране» было бы, по меньшей мере, самонадеянно. К счастью, это и не требуется. Чтобы понять смысл «переворота в представлениях», о котором возвещает аннотация, достаточно припомнить лишь самые основные факты.

Речь идет о том самом Кумране — древнем еврейском поселении вблизи Мертвого моря на полпути между Йерихо и Эйн-Геди, — в пещерах вокруг которого в середине прошлого века были найдены знаменитые рукописи и фрагменты, написанные (частично на иврите, частично на арамейском) в период от II века до н. э. и до I века н. э. и содержащие поистине бесценный материал для понимания иудаизма того времени и зарождавшегося тогда христианства. Они-то и называются «Свитками Мертвого моря», или иногда еще — «Кумранскими рукописями». Понятно, что находка таких материалов не могла не всколыхнуть научный мир, и она его действительно всколыхнула, да так, что волны этого толчка не утихают вплоть до нынешнего дня. Книга профессора Хиршфельда — еще одно тому подтверждение. Другим подтверждением этого могут служить споры, вспыхнувшие вокруг публикации статей израильских археологов Ицхака Магена и Юваля Πелега, в которых они недавно подвели итоги своим 10-летним раскопкам в том же Кумране. Широкому читателю эти «кумранские сенсации» вряд ли известны, и поэтому представляется интересным о них рассказать.

История обнаружения, собирания, публикации и анализа свитков Мертвого моря изобилует не только поразительными научными открытиями, но и живописными деталями поистине приключенческого толка. Достаточно было бы припомнить, как впервые и совершенно случайно обнаружил эти свитки арабский пастух, как бедуины продавали их историкам «по сантиметрам», как израильские специалисты через цепочку подставных лиц добывали эти библейские документы на иорданских базарах, как тайком вывозились эти драгоценные документы из Палестины, как распознавались и склеивались уцелевшие кусочки в сплошные тексты… но все это многократно описано в популярных книгах, количество которых тянет уже на приличную библиотеку. Мы же здесь хотим поговорить о другой стороне этой истории: о стороне не столько. научной и даже не столько приключенческой, сколько — скандальной. Даже дважды скандальной. Ибо мало того, что значительная часть собранных с таким трудом и важных для всего тйучного мира свитков и их разрозненных фрагментов долгие десятилетия укрывалась от глаз специалистов-историков, так еще и собранный в Кумране археологический материал до сих пор им во многом недоступен. Как это может быть? — наверняка спросите вы. Попробую объяснить.