Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников

начали снайперы. Он схватил гестаповца за рукав и потащил к насыпи.

– Быстро на ту сторону, там нас пули не достанут. Быстрее!

Еще одна пуля зарылась в землю в метре от Боэра, вторая попала ефрейтору в голову, и на борт бронетранспортера брызнула кровь вперемешку с серым веществом. Кровь попала и на лицо Боэра. Гестаповца передернуло, он машинально начал вытирать лицо рукавом, но Сосновский схватил его за локоть и потащил вверх по склону. И когда они упали наверху среди изогнутых рельсов, в воздухе вдруг раздался шелест летевших мин. Разрывы взметнули землю и сухую траву в стороне от бронетранспортера. Сосновский сразу понял, что минометчики били в сторону, чтобы не зацепить своего и ценного немца. Трое солдат, не успев взобраться по насыпи, упали, прикрываясь бронетранспортером. Боэр суетился, у него дрожали руки, и он позволял тащить себя, старательно помогая, но все время падая на четвереньки. Кое-как Сосновский перетащил его через насыпь и свалился вместе с немцем вниз. Он понял, что трех оставшихся в живых солдат ждать бесполезно. Скорее всего, их перебьют снайперы или возьмут оперативники. Ни в коем случае их на другую сторону насыпи не пустят.

«Ну вот и все», – думал Сосновский, стараясь восстановить дыхание, чтобы снова поднять немца и тащить его в сторону реки. До нее было всего метров двести, и теперь он понимал, как Смерш построил свою операцию. Видимость обстрела будет сохраняться, и Сосновский должен как можно увереннее сыграть свою роль. Река, плот, ночь и… на этом плоту их пропустят через боевое охранение к немцам.

– Поднимайтесь, Йозеф, поднимайтесь, – торопил Михаил гестаповца. – Вон река и там спасение.

– Там солдаты, – стонал оберштурмфюрер, хватаясь за ногу. – Надо, чтобы они перебрались сюда…

– Они убиты, вы видели сами. А тех, кто еще жив, сейчас добьют русские. Вам надо спасать свою жизнь, поймите! Еще немного – и русские станут стрелять из минометов сюда. Они видели, как мы с вами скрылись. Еще минута для наведения орудий – и нам конец. Только в реке спасение!

– Нога, – простонал Боэр, пытаясь встать, но снова падая на землю. – Нога!

Сапог был цел, крови на штанине выше голенища офицерского сапога тоже не было. Глядя, как Боэр хватается рукой за подъем стопы, Сосновский понял, что немец во время падения или подвернул, или сломал ногу. Этого только не хватало! Но придется тащить его на себе. Очень захотелось выругаться по-русски, помянув недобрым словом и матушку, и всех тевтонских предков этого гестаповца, но Сосновский только стиснул зубы и взвалил немца себе на спину. Они шли к реке, Боэр старательно поджимал поврежденную ногу, чтобы она не касалась земли. Но когда он задевал ею кусты, то тихо вскрикивал и стонал.

Сзади постреливали, в воздухе то и дело проносились короткие очереди, за насыпью, где остался бронетранспортер, взрывались мины. Сосновский шел, вцепившись в руки Боэра, которыми тот обхватил за шею своего спасителя. Дышать было тяжело, но все равно надо спешить. Слишком долго находиться на открытом месте и не попасть под обстрел – подозрительно. Тем более что русские видели и немцев, и машину и даже перебили нескольких человек. Река, черт, как ты далеко! Хотелось упасть, спихнуть с себя немца и отдышаться, но Сосновский все тащил и тащил гестаповца. И когда до воды оставалась всего пара метров, он рухнул вместе со своей ношей в камыши.

– Господин майор… – хрипло зашептал Боэр и попытался схватить Сосновского за руку. – Господин майор! Вы спасаете меня, вы для меня делаете такое, что я не знаю, как вас отблагодарить!

– Заткнитесь, Йозеф, – отплевываясь, таким же хриплым голосом отозвался Сосновский. – Я солдат, и вы солдат. Неужели вы бы поступили на моем месте иначе? Дайте отдышаться, а потом я подумаю, как нам быть дальше. Река хоть может нас нести сама, нам не нужно передвигаться пешком… Эх, не вовремя вы ногу подвернули, теперь придется что-то придумывать.

– Да, безусловно! – заверил Боэр. – И я бы поступил точно так же! И я клянусь вам, что отблагодарю вас, это дело чести офицера!

– Ну-ну, – проворчал Сосновский, вставая на четвереньки.

Сейчас осмотреться. Чтобы нас не было видно в камышах со стороны, а потом надо найти обещанный плотик. Теперь он нам очень понадобится, чтобы тащить этого гестаповца. Но самое первое, что нужно сделать, – это осмотреть ногу немца. Приказав Боэру лежать и не шевелиться, Сосновский достал складной нож и стал осторожно разрезать голенище сапога сверху вниз. Немец вцепился руками в траву и со страхом смотрел, что делает майор Штибер. И, наверное, с еще большим страхом он боялся увидеть непоправимое, страшную рану, хотя сапог был цел и невредим.

Ветер трепал воротник гимнастерки, бил в лицо, и Шелестов все время пытался опустить голову ниже щитка открытой кабины. Как девушки-летчицы привыкли к такому постоянному напору воздуха во время полетов? А как они летают зимой? Постоянно обветренные лица! Но смотреть вниз и по сторонам все равно хотелось, хотя в ночи он из-за пасмурного неба не видел звезд, не видел внизу ничего, кроме черноты проносившегося леса. Поправив летные очки поверх кожаного шлема и застегнув до самого подбородка выданную ему в летной части кожаную куртку, он снова стал смотреть вниз, удивляясь тому, как можно во время полета ориентироваться в полной темноте, при почти полном отсутствии ориентиров.

И вот впереди и чуть левее он увидел огни. Они загорелись сразу: четыре огня квадратом и три огня в виде дорожки, которая вела к этому квадрату. Все, полет окончен, и молоденькая летчица-лейтенант Машенька с пушистыми ресницами точно вывела самолет на площадку в лесах, на партизанский аэродром. Вцепившись в борт кабины, Шелестов смотрел, как маленький тихоходный У-2 лег на крыло, уходя на круг. Маша снова улетела в ночь, но через несколько минут мастерски вышла точно на дорожку. Ясно, что в такие полеты отправляют настоящих мастеров летного дела в женском полку. Лишний круг – это шанс, что тебя засекут немцы. Мало что тебя, твой самолет, но и место в лесах, где ты появилась. Немцы сразу догадаются, что там партизанский отряд или хотя бы их аэродром. Значит, партизанам утром можно ждать удара артиллерии или бомбардировщиков. Шелестов улыбнулся. Девчонки, девчонки! А ведь в женском легком бомбардировочном полку все такие. Они же летают преимущественно по ночам. И бомбят, и громят врага! «Ночные ведьмы», как и прозвали их немцы. А ведь это, по сути, вчерашние школьницы, выпускницы аэроклубов, просто девчонки-комсомолки, которые ненавидят фашистов и рвутся сражаться за свою