Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС - Юрий Прокофьев

А с другой — я сделал вывод: раз назывался Янаев (а я помнил его весеннее заявление о том, что он ни интеллектуально, ни физически не готов возглавить страну), значит, вопрос с Горбачевым согласован. Ни Янаев, ни Язов, по моему понятию, без договоренности с Горбачевым никаких действий предпринимать не стали бы. Слишком они ему верили и были законопослушны. Поэтому большой тревоги у меня не было. Я ушел от Шенина, вернулся в горком и лег спать.

Тревога появилась лишь утром. В 8.00 утра меня разбудил Крючков. Он посоветовал позвонить Лужкову и договориться о совместных действиях, чтобы в Москве не было беспорядков.

Я в то время еще не знал, что в Москву вводятся войска. Конечно, можно было предположить, что какие-то меры по охране правительственных зданий будут приняты. Но что введут в таком количестве войска и бронетехнику, не ожидал.

Лужков в 8 утра был уже на работе — он никогда в это время не приезжал. Я позвонил ему и предложил встретиться.

О моих отношениях с Лужковым и особенно об этом телефонном разговоре существует столько версий, что я позволю себе отвлечься от основного повествования и внести кое-какую ясность.

Знаю Лужкова давно, дважды его выдвигал. Правда, Юрий Михайлович не любит в этом признаваться, пишет, что его двигал Ельцин. На самом деле Ельцин поставил задачу сменить кадры в Моссовете. Председатель Моссовета Сайкин — бывший генеральный директор ЗИЛа, прекрасный инженер, но город и людей не знал. Ему надо было подобрать энергичную и профессиональную команду. Причем Ельцин настаивал: секретарей райкомов и горкомов партии не предлагать.

Стали думать, откуда брать кадры. Решили посмотреть среди председателей постоянных комиссий Московского совета. Лужков возглавлял комиссию по коммунально-бытовому обслуживанию, работая начальником научно-технического управления Минхимпрома. До этого он был директором объединения «Химпромавтоматика».

Я с ним побеседовал, мне он понравился. Порекомендовал Сайкину на должность заместителя председателя исполкома. Я тогда понял, что передо мной хороший администратор. И потом — он быстро приспосабливался к любым условиям. В то время хозяйственников заставляли иметь подсобное хозяйство. А у него на предприятии были машины, с помощью которых брали анализы воды и воздуха. Так он к ним присобачил ульи. Машина стоит, пчелы летают — собирают медок. Потом машина перемещается в другую местность — рощу или луг, там берут анализы — пчелы и там собирают мед. Вот таким образом он закрыл проблему собственного подсобного хозяйства: отчитался пчелами…

* * *

Последний разговор с Лужковым состоялся утром 19 августа 1991 года, когда опубликовали обращение ГКЧП, где было сказано о ликвидации всех неконституционных органов власти. Правительство Москвы именно таким органом и было, и я понимал, к чему это может привести.

Кроме того, что связаться с Лужковым меня попросил Крючков, я имел кое-какую идею. Нужно было очень быстро принять решение о преобразовании правительства в Исполнительный комитет: так было раньше. Может быть, даже не меняя людей. Тогда все остаются на местах, работают, и все приводится в соответствие с Конституцией.

Позвонил я Лужкову, попросил приехать. Он спросил: «На каком основании вы меня вызываете?» — «Я не вызываю вас. Просто хотел поговорить как коммунист с коммунистом (он в июле последний раз платил партийные взносы), обсудить, что надо предпринять, чтобы в городе был порядок». Лужков ответил, что не приедет, потому что отправляется к Ельцину.

Время было не для обид. Я резонно заметил, что это его право — советоваться с Ельциным, но попросил все-таки потом приехать ко мне. Лужков повторил: нет, не приедет.

После этого я позвонил в Моссовет Л.А. Белову — он исполнял обязанности Председателя Моссовета (Попова не было). Позвонил Б.В. Никольскому. Оба они приехали ко мне, и я их попросил убедить Лужкова принять решение трансформировать правительство Москвы в Исполком. Белов и Никольский согласились со мной, обещали переговорить с Лужковым.

Но когда Лужков вернулся от Ельцина, с ним вообще было бесполезно разговаривать. Мне позвонил Никольский, а потом Белов и сказали, что Лужков категорически против, что правительство Москвы останется, что это переворот и действия неконституционные. Сотрудничать практически отказался.

Эти мои переговоры почему-то полюбили «цитировать» иные мемуаристы. Особенно разошелся и, естественно, переврал Гавриил Попов. Я всегда считал, что он самый умный, самый хитрый, но и самый беспринципный политик.

* * *

К 10 часам утра меня вызвали на заседание Секретариата ЦК. Вел его Шенин, рассказал то, что я уже знал ночью. Стали спорить: когда собирать пленум ЦК. Большинство настаивало собрать на следующий день и определить свою позицию, а пока ограничиться телеграммами в регионы, чтобы сохранить спокойствие. В том случае, если ГКЧП будет действовать в рамках Конституции, оказывать ему всяческую поддержку. Телеграмму подписал Шенин.

Но вообще наблюдались растерянность и непонимание: что, зачем и как надо делать. Большинство членов Секретариата ЦК не участвовали в мартовских совещаниях и не были в курсе всех закулисных действий. И Шенин вел себя «чисто информативно», позицию свою конкретно не определял.

Вернулся к себе. Собрали партийный актив, членов ГК, секретарей РК партии. Я выступил в принципе в поддержку мер, которые вводились в стране, поскольку, если прочитать «Обращение к народу», любой здравомыслящий человек его поддержал бы. В конце я сказал, что если в дальнейшем действия будут осуществляться в конституционном поле, а начало вроде обнадеживает, то мы будем поддерживать, а если нет, партийная организация поддерживать не должна.

Почему я сделал такую ремарку? У меня вызывало недоумение введение совершенно необоснованно такого большого количества войск. Это прежде всего.

И еще — вроде бы частное: у Горбачева был лишь радикулит, и ссылаться на его болезнь в такое время неправомерно. Если хотели наводить порядок законным путем, надо было вести разговор о том, что президент практически самоустранился от руководства страной, в тяжелый период ушел в отпуск, отказался возвратиться в Москву, хотя к нему приезжала представительная делегация. Вот поэтому до решения сессии Верховного Совета СССР власть передается вице-президенту. Это было бы понятно, все было бы нормально. А здесь я увидел попытку слукавить, схитрить. Это сразу же меня насторожило.

* * *

В середине дня 19 августа стали поступать тревожные сообщения: эмиссары Моссовета разъезжают по заводам, призывают к забастовкам, к выходу на улицы, манифестациям.

Вызвало тревогу и то, что ГКЧП взял под контроль СМИ, причем довольно неуклюже закрыв все, кроме партийных изданий. Была закрыта и радиостанция «Эхо Москвы». Но приехал заместитель министра связи Иванов с автоматчиками — станцию открыли. Автоматчики встали у входа, и станция стала призывать граждан к оружию, к защите Белого дома.

И опять у меня возникли вопросы: почему такая несогласованность в действиях? Почему никаких мер не принимается?

А самую главную тревогу вызывала возможность возникновения в городе волнений. Мне сообщали, что настроения жителей Москвы разделились. Много войск — значит все может произойти. Не хотелось повторения Баку, Вильнюса и Тбилиси.

Звоню Лужкову — с ним не соединяют. Соединили с Янаевым, и я высказал ему все свои сомнения по телефону. Он предложил: «Приезжай в Кремль. Мы сейчас будем это обсуждать».

Вот так я впервые оказался на заседании ГКЧП. Сам навязался, напросился туда. Приехал. Обсуждали пресс-конференцию, которая будет проходить. Слушали сообщение министра иностранных дел А.А. Бессмертных о реакции за рубежом. Предлагали собрать послов, но он сказал, что все необходимые указания послам даны. Как в таких случаях делается, подтвержден внешнеполитический курс Советского Союза и нынешнего коллективного руководства.

Бессмертных вел себя очень спокойно, по-деловому, как и положено дипломату в чрезвычайных ситуациях. Большинство же присутствующих пребывало в растерянности. Я не знаю, как они договаривались, но по той информации, что я имел, Ельцина на аэродроме должны были встретить Павлов и Язов, принять совместное решение, с утра ввести чрезвычайное положение и договориться о его невмешательстве.

Но утро было совсем другое. Ельцин поехал к Белому дому. Его выступление с танка. Призывы, Указы в отношении ГКЧП. Поэтому и наблюдалась растерянность, так как совсем непредвиденно обозначился фронт противостояния. Ельцин тогда уже объявил о созыве Верховного Совета РСФСР.

Решался вопрос: как быть? План по вводу чрезвычайного положения не реализовывался. По большому счету, и плана-то этого не существовало. Были принципы введения чрезвычайного положения: один маршрут туда, другой сюда; в такое-то время то-то, в такое-то — это. Но даже этого ничего не сделали.