Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

Удар о воду был мягким, да и сама стихия приняла Добродея радостно, заключила в холодные объятья. Он забился, как пораненная рыба. Вода ударила в уши, захлестнула рот и потащила вниз. На грани сознания скользнула отчаянная мысль: «А может быть, и вправду… подводный владыка не прочь принять долг за своего подданного? Оттого и тащит вниз с такой силой…»

Острая боль пронзила голову, Добродея дернуло вверх. Он потянул руки к голове, смутно понимая — кто-то вцепился в волосы и вот-вот вырвет все, до последней волосинки. А вот как на запястьях железной хваткой сомкнулись ладони, уже не почувствовал, и молодецкий удар по спине, после которого вода единым потоком вырвалась из легких, — тоже.

Воздух глотал уже сам, каждый выдох сопровождался страшным, выворачивающим кашлем. Из носа, из глаз текло. Грудь разрывалась, а сердце колотилось о ребра с такой силой, что заглушало крики Лодочника. Еще отчего-то жгло щеки…

Когда железные руки отпустили, Добродей бессильно свалился на дно лодки, уперся ладонями в днище.

— Эх ты… — пробасило над ухом. — И как только умудрился на эту лодью забраться!

— Ба… батя жив?

— Батя твой поживее тебя будет! — ухмыльнулся Лодочник. — На берегу ждет.

— Но почему?.. Отроки, значит, обманули…

— Видать, обманули… И отроки, и корабельщики те… А ты-то… ты-то хорош! Веришь кому попало!

— Я…

Больше Добря говорить не мог. Тело разрывалось на части, в голове билась и гудела кровь. Зато Лодочник не умолкал ещё долго:

— Отец твой жив, вчера только в Русу прибыл. С ним трое артельщиков. Одного, говорят, по дороге потеряли. Я их в корчме встретил. Вяча твоего сразу узнал, похожи вы. И с тем, что в Киев шли, — ты угадал. Зато во всем остальном… — Лодочник вздохнул тяжко и, хотя знал, что мальчик если и слышит, то не очень-то понимает, продолжил: — Ты на будущее запомни, Добродей: чем больше и богаче город, тем меньше в нём человеческого. Не знаю, отчего так происходит, но всякий раз убеждаюсь в этой мысли.

Мне иногда кажется, будто каждый, кто перебирается в большой город, продает частичку души самой Морене и… становится злее. Не сразу, конечно, не сразу… Но добряки, вроде тебя, в больших городах не выживают.

Тебе предстоит долгий путь в Киев, и вряд ли этот город примет с распростертыми объятьями. Тебе придется заново учиться жить. Ты сам распорядишься собственной судьбой, но мне бы очень хотелось, чтобы твоя душа осталась в ведении светлых богов. Понимаешь, о чем я? То-то, смекай.

Добря не понимал, но искренне надеялся, что так оно и будет.

Часть вторая

Глава 1

Киев предстал очам артельщиков причудливым и лишенным всякого порядка скопищем постоялых дворов, раскиданным по высоким холмам на бреге и вглубь и вширь. Следы неизбежных пожарищ, видимые и с лодьи, убедили даже Добродея, что поселения неспроста так разбросаны — полверсты туда, полверсты сюда.

На пристани народу — тьма. Толпятся, галдят, спорят. Носильщики снуют туда-сюда, зато купцы держатся важно, а те, что одеты побогаче остальных, задирают носы так, будто сами князья или, на худой конец, родичи князей. Воздух пропитан запахом тины, древесины и крепкого пота.

Разинув рот, Добря рассматривал диковинные суда — как ему казалось, огромные, с лошадиными мордами на носу. Старательно вертел головой, пожирал взглядом иноземцев. Уходить с пристани не хотелось, поэтому шел медленно, постоянно останавливался, оглядывался. Со всех сторон доносились споры, разговоры, смешки и звон монет.

— Добря, не отставай! — крикнул отец, и мальчик пустился бегом.

Когда нагнал отца и артельщиков, в сердце всколыхнулся ужас, перед глазами промелькнули жуткие события в Русе.

— Смотри не потеряйся… — пробасил отец, словно мысли подсмотрел.

Добря кивнул и некоторое время действительно шел рядом, пытаясь не глядеть по сторонам.

Но как только выбрался из толкотни, снова замер. И даже присвистнул от удивления — вот уж, Киев! Дома тут ставят иначе, чем на Севере, постройки по большей части ветхие, некоторые даже перекошены. Отчетливо слышны крики петухов и собачий лай, изредка слуха достигают бабья ругань и детский плач.

Киев все же оказался много больше, чем Рюриков город.

— Конечно, — бормотал мальчик, — Киев-то давно стоит, а Рюрик свой город только-только строить начал.

В меру достатка владельца иное жилище пряталось за частоколом, а при иных не было и захудалой изгороди. Княжий терем, хоть и стоял далеко, разительно выделялся на этом фоне уже хотя бы тем, что его опоясывала какая-никакая стена, но весь двор, по прикидке Добри, не занял бы и десятины.

На широких улицах и площадях Добре слышалась иноземная речь, реже знакомая — славянская. И когда пару раз на мальчика недобро глянули встречные, струхнул. А если бы не артель, не отец с земляками, припустился бы зайцем.

«И сам чужой, и земля здесь чужая», — разочарованно подумал он.

Надежды на лучшее, посещавшие его ещё недавно, сами собой улетучились. Но отступать все равно некуда. Здесь — неизвестность, а в родных краях — точно кнут да петля.

— Бать, это кто? — не стерпел Добря и указал на чернявых всадников с копьями да щитами, проследовавших мимо.

Одежды на них были все из кожи и столь длинны, что прикрывали бедра, а шеломы круглые и верх шишкой.

— Это степняки. Хазары это, — как-то грустно пояснил отец и зашагал быстрее.

— А вон те, по всему видать, булгаре будут, — молвил Корсак и махнул в сторону.

— С чего ты взял? — не понял Вяч.

— Да кто ж ещё оставляет на бритой-то башке пучок волос, а потом его ещё, точно баба, в косу заплетает, — пояснил тот и протянул, словно бы вторя мыслям Добри: — А говорят-то все не по-нашенски.

— Да, славян тут едва ли половина будет. Но погоди, это все торговые улицы. Авось дальше образуется.

Добря, заслышав такое отцово пояснение, вновь повеселел и продолжил путь с все тем же необузданным любопытством. И снова отстал. С ужасом и благоговением рассматривал городские улицы. Суетливые киевляне с ворчанием и бранью обходили ротозея, кто-то пихнул в бок, да так сильно, что Добря едва не отлетел в сторону. По-осеннему холодный ветер бросал в лицо дорожную пыль, но юнец даже этого не замечал.

— Эй! Добродей! Тебя что же, за руку вести, как малолетнего?

И вновь мальчик опомнился, побежал, взбивая голыми пятками пыль.

— А что, если Осколод нас не примет? — пробубнил Корсак. Он нервно потер ладони, огляделся. В глазах этого силача Добря заметил тревогу, которая норовила вот-вот перейти в страх.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});