За крокодилами Севера - Анатолий Онегов

Так река Мелеча и дала мне первые уроки нового для меня спиннинга, а настоящее испытание моих блесен-игрушек пришлось на Алтайскую горную реку, неистовый Чулышман, где на крошечный белый «мепсик» с крючком, опушенным черным перышком, ловил я красавцев-хариусов, а на узенькую желто-зеленую колеблющуюся блесенку из того же финского набора выловил своего первого в жизни тайменя… Эту блесну со следами зубов алтайских тайменей после встречи с Чулышманом я больше не брал на рыбалку — она, как и моя красная «скнятинка», теперь только в «музее», как память о горном Алтае, да и вся эта коробочка с блеснами, привезенными из страны Суоми, подсказавшая мне путь к современному спиннингу, теперь чаще остается дома, чем путешествует вместе со мной. Но зато по зиме, когда мои рыболовные дороги на время приостанавливаются, эта коробочка, эти блесенки-игрушки, нередко появляются передо мной на письменном столе, и тогда я снова и снова вспоминаю и своих хариусов, и своих тайменей, и тот белый «мепсик» с красными точечками по лепестку, с которым начинал я свою безынерционную снасть и который все-таки пришлось, как дань Алтаю, оставить на дне Чулышмана…

Вот так на смену моему серебряному «шторлеку»-удаче и пришла легкая, изящная безынерционная снасть. И эта полная замена одной снасти на другую произошла у меня все-таки не на реках тверской земли, не на Алтае, а на европейском севере, на таежных озерах, заваленных вдоль и поперек разным лесным ломом и заросших травой. Здесь-то моя прежняя инерционная снасть работала безотказно. Леска 0,6–0,7 миллиметров позволяла блесне продираться через любые подводные заросли, а то побеждать и непроходимые завалы: если уж не удавалось тут тралить коряги, то на худой случай я расплачивался за вызволенную блесну лишь разогнутым крючком.

Конечно, было очень трудно сразу от прежней надежной снасти перейти на крошечные блесенки и тонкую леску и поверить, что этот тщедушный вращающийся лепесток способен работать в таких же тяжелые условиях… Вот здесь-то и помогла мне одна интересная блесна, чем-то напоминающая собой наш ширпотребный «атом»…

Этот, подаренный мне «атом» тоже был легкой блесной, тоже требовал безынерционного спиннинга, но все-таки выглядел немного «покрепче», посолидней «мепсов»-игрушек, а потому и стал этот мой «атом» первой блесной, с которой я при помощи безынерционной снасти и приступил к таежным озерам, чтобы раз и навсегда, решить для себя: примет или не примет наша русская северная вода снасть, изобретенную для прозрачных горных рек.

Эту колеблющуюся блесенку «атом», выполненную, как и некогда мой знаменитый серебряный «шторлек», из посеребренного металла, прислал мне из города Кирова поэт Павел Маракулин… Прислал с благодарностью за внимание к его творчеству, прислал вместе с книжечкой стихов, где были и стихи о рыбной ловле… Получил я посылочку из Вятской земли, прочел стихи, порадовался за автора, а к блесне-подарку отнесся, честно говоря, прохладно… Во-первых, форма известная, магазинная. Во-вторых, чем-то эта блесенка напоминала мне мой недавний «шторлек», и эта память будто тянула в сторону от блесен-игрушек, созданных в стране Суоми,

Нет, не думал я тогда никак, что именно эта блесенка будет со мной неразлучно несколько лет подряд, что именно она, чем-то походившая на мой прежний «шторлек»-удачу, и станет именно той разлучницей, которая навсегда отведет меня от прежней легендарной блесны и прежней инерционной снасти.

Был мой «вятский атом» раза в два легче моего прежнего тридцатиграммового «шторлека», он прекрасно забрасывался против ветра и удивительно играл в воде — точно подчиняясь моему желанию, обходил камни, перепрыгивал через коряги и шустро проскакивал через заросли рдестов. Слишком больших рыб на эту блесну я не ловил, но на щук среднего размера этот «атом» действовал безотказно.

Пожалуй, мне пришлось бы долго перечислять те таежные озера, на которых мы побывали вместе с этой блесной. Правда, во время таких походов случались у нас и потери: два «вятских атома» я все-таки подарил-оставил северной воде. В первом случае подвел меня иностранный фирменный карабинчик. Блесна была соединена через карабин с поводком, щука, схватила блесну, пошла в сторону и, видимо, надавила челюстями на карабин. Тот раскрылся, поводок с леской вернулся ко мне обратно, а щука с блесной ушла в глубину.

Вторую блесну я зацепил за корягу. Отцеп легко опустился вниз по леске, остановился. Я попробовал отцепом отбить крючок от коряги, но у меня тут ничего не получилось. Обратно отцеп не поднимался. Оставалось вытягивать отцеп вместе с блесной. Шнур отцепа выдержал, но леска лопнула… Оказалось, что отцеп не прошел вниз по поводку, и теперь поводок вместе с блесной остались на дне.

Блесну было жалко, Я пометил место, вернулся сюда вместе с сыном, с ластам и маской. За блесной мы долго ныряли, но нашу блесну, нашу «белую маракулину» так и не нашли…

Да, эта наша блесна имела свое имя… Дело в том, что у нас не было особого желания давать своим блеснам какие-нибудь завораживающие имена вроде «пун-яуб» или «гейнец-блинкер». Да и не думали мы никогда долго, как назвать нам ту или иную блесну. Но, сделав, например, желтую вращающуюся блесенку, мы с сыном чуть ли не в один голос назвали ее почему-то «Анютой»… И эта наша «Анюта» и сейчас всегда с нами. Мы сделали таких блесен много и, попав на неизвестный водоем, где приходится рисковать блесной, первой разведчицей в тайную для нас воду мы и направляем нашу простенькую, нашу милую «Анюту». И, честно, слово, наша блесна нас никогда не подводила и частенько работала никак не хуже, чем фирменные вращающиеся лепестки.

Следом за «Анютой» дали мы имя и тому «вятскому атому», который подарил нам поэт Павел Маракулин…

Как-то разбирали мы с сыновьями блесны, гадали сообща перед завтрашней рыбалкой, кому с какой блесной начинать на утро трудиться на озере. Один из нас выбрал себе «Анюту», а другой объявил вслух, что он предпочитает на этот раз всем другим блеснам белую Маракулина…

Произнесено все было правильно — речь шла о белой блесне, подаренной нам П.П. Маракулиным, но произнесено было сокращенно — было опушено слово «блесна», вот и получилось попроще: «белая Маракулина». А потом в разговорах-общениях о слове «блесна» мы забыли совсем и осталась с нами дальше просто «маракулина» или «белая маракулина». Да, простит нас Павел Павлович Маракулин, но так уж получалось, что подваренная им блесна настолько вошла в нашу жизнь, что получила от нас вот такое, многое говорящее нам имя…

Но все в жизни не вечно… Прошло сколько-то лет и «белая маракулина» перестала нас особо интересовать. Нет, мы не бросились куда-то в другую сторону, не искали сами каких-то новых: блесен, но так получилось, что досталось мне вдруг несколько редких блесен — вращающихся лепестков французской фирмы «Мепс».