Полиция - Ю Несбё

Он взглянул на часы. Пятнадцать минут двенадцатого. Он проспал больше часа! Как это могло произойти? Антон почувствовал, как успокаивается сердце. Наверное, все из-за стресса последних недель. Дежурства, отсутствие режима. Лаура и Мона.

А что его разбудило? Еще один звук?

Он прислушался.

Ничего. Только звенящая тишина. И смутное воспоминание о том, что мозг зарегистрировал нечто показавшееся ему тревожным, навевающее воспоминания о том, как он спал в их доме у реки в Драммене. По реке прямо под его окнами проносились лодки с грохочущими моторами, однако мозг их не регистрировал. Но стоило только скрипнуть двери в спальню, как Антон уже подскакивал. Лаура утверждала, что это началось после драмменского дела, после того как они нашли у реки юного Рене Калснеса.

Он закрыл глаза и снова распахнул их. Господи, да он же чуть опять не заснул! Антон поднялся, но его так замутило, что он был вынужден сесть обратно. Поморгал. Чертов туман, он словно окутывал все органы чувств Антона.

Он посмотрел вниз, на пустой стаканчик из-под кофе, стоявший у стула. Надо бы сходить и сделать себе двойной эспрессо. Нет, черт, капсулы же кончились. Тогда надо позвонить Моне и попросить принести ему чашечку, она ведь скоро должна зайти к пациенту. Он достал телефон. Ее номер был записан как «ГАМЛЕМ КОНТАКТ НАЦБОЛЬНИЦА». Эта была мера предосторожности на случай, если Лаура захочет проверить список разговоров в его мобильном и обнаружит частые беседы с этим номером. Текстовые сообщения он, конечно, стирал сразу после прочтения. Антон уже собирался нажать кнопку вызова, когда его мозгу удалось идентифицировать это.

Посторонний звук. Скрип двери в спальню.

Тишина.

Неправильным было отсутствие звука.

Не было писка. Звука машины, регистрирующей удары сердца.

Антон вскочил на ноги, пошатываясь, добрался до двери палаты и распахнул ее, пытаясь отогнать тошноту. Потом уставился на зеленый монитор машины. На плоскую мертвую линию, тянущуюся через весь экран.

Антон подбежал к койке и посмотрел на бледное лицо пациента.

Он слышал, как по коридору в его сторону кто-то бежит. Наверное, у дежурного сработала сигнализация, когда машина перестала отсчитывать удары сердца. Антон автоматически опустил руку на лоб мужчины. Теплый. И все же Антон повидал достаточно трупов в своей жизни, чтобы отбросить сомнения. Пациент был мертв.

Часть III

Глава 11

Похороны пациента прошли быстро и организованно, людей проводить его пришло немного. Священник даже не пытался сказать, что мужчину, лежащего в гробу, очень любили, что он прожил достойную подражания жизнь и заслуживает попадания в рай. Он сразу перешел к разговорам об Иисусе, который, по его утверждению, присудил всем грешникам walk-over.[25]

Пришедших было так мало, что их не хватило для переноски гроба, поэтому он остался стоять у алтаря, пока публика выходила из церкви Вестре-Акера в снежную метель. Львиная доля явившихся на похороны, а точнее, четверо были полицейскими. Они сели в одну машину и поехали в только что открывшийся бар «Юстисен», где их ждал психолог. Они стряхнули снег с ботинок, заказали пиво и воду в бутылках, которая была ничуть не чище и не вкуснее воды из ослоских кранов. Они подняли тост, обругав покойного, как и положено, и выпили.

— Он умер слишком рано, — сказал начальник отдела по расследованию убийств Гуннар Хаген.

— Слегка рановато, — произнесла руководительница криминалистического отдела Беата Лённ.

— Чтоб он горел долго и ярко, — подхватил рыжеволосый криминалист в замшевой куртке с рюшами Бьёрн Хольм.

— Как психолог, ставлю вам диагноз «отсутствие контакта с собственными чувствами», — произнес Столе Эуне, поднимая бокал с пивом.

— Спасибо, доктор, но наш диагноз — «полиция», — ответил Хаген.

— Отчет о вскрытии… — начала Катрина. — Мне кое-что показалось неясным.

— Он умер от инсульта, — сказала Беата. — Удар. Такое случается.

— Но он ведь вышел из комы, — вступил Бьёрн Хольм.

— Это может в любой момент произойти с любым из нас, — ответила Беата бесцветным голосом.

— Спасибо за информацию, — сказал Хаген, ухмыляясь. — Но теперь, когда история умершего закончилась, предлагаю взглянуть в будущее.

— Способность быстро побороть травматические явления определяет людей с низким интеллектом. — Эуне отпил из бокала. — Просто чтобы вы знали.

Хаген ненадолго задержал взгляд на психологе и продолжил:

— Я думаю, хорошо, что мы собрались здесь, а не в конторе.

— Да, кстати, а чего мы сюда пришли? — спросил Бьёрн Хольм.

— Чтобы поговорить об убийствах полицейских. — Хаген повернулся. — Катрина?

Катрина Братт кивнула и покашляла.

— Коротко о деле, чтобы и психолог был в курсе, — сказала она. — Двое полицейских убиты. Оба на местах совершения нераскрытых в прошлом преступлений, в расследовании которых они принимали участие. Что касается убийств полицейских, то у нас до сих пор не было ни следов, ни подозреваемых, ни предположительных мотивов. Что касается давних убийств, мы исходим из того, что они были совершены по сексуальным мотивам, на месте их совершения были найдены кое-какие технические улики, но ни одна из них не привела к конкретному подозреваемому. То есть на допрос вызывались многие, но постепенно они один за другим выпали из этого дела — кто из-за алиби, кто из-за того, что не соответствовал психологическому типу. А вот сейчас один из них вновь выставляет свою кандидатуру…

Она вынула что-то из сумочки и положила на стол так, чтобы всем было видно. Это была фотография мужчины с обнаженным торсом. Дата и номер на ней свидетельствовали, что это так называемая чернильная фотография — снимок заключенного, сделанный полицией.

— Перед вами Валентин Йертсен. Половые преступления против мужчин, женщин, детей. Первый раз его привлекали к ответственности, когда ему было шестнадцать. Он тискал девятилетнюю девочку, которую обманом заманил покататься на лодке. Через год на него заявила соседка. Она утверждала, что он пытался изнасиловать ее в подвальной прачечной.

— И как он связан с Маридаленом и Триванном? — спросил Бьёрн Хольм.

— Пока совпадает психотип, и, кроме того, женщина, предоставившая ему алиби на момент совершения убийств, только что сообщила нам, что соврала. Она сделала так, как он ей велел.

— Валентин сказал ей, что полиция пытается осудить его, хотя он невиновен, — добавила Беата Лённ.

— Ага, — протянул Хаген. — Из-за этого он может ненавидеть полицию. Что скажешь, доктор? Такое ведь может быть?

Эуне задумался с явным интересом.

— Конечно. Но общее правило, которого я придерживаюсь, когда речь идет о человеческой психике, гласит, что возможно все, что можно себе представить. Плюс еще кое-что, что невозможно себе представить.

— Пока Валентин Йертсен отбывал срок за нападение на несовершеннолетних, он изнасиловал и искалечил женщину-дантиста в Иле. Он опасался мести за это и решил бежать. Для того чтобы сбежать из Илы, не надо быть волшебником, но Валентин хотел сделать так, чтобы все подумали, будто он умер, и не стали бы его искать. Поэтому он убил соседа по тюрьме, Юдаса Юхансена, избил его до неузнаваемости и спрятал труп. Когда Юдас не явился на перекличку, его объявили сбежавшим. Потом Валентин угрозами заставил тюремного татуировщика нанести копию собственной наколки с лицом демона на единственное уцелевшее место на трупе Юдаса — на грудь. Он пообещал убить татуировщика и всю его семью, если тот когда-нибудь кому-нибудь об этом расскажет. В ночь своего побега Валентин переодел Юдаса Юхансена в свою одежду, положил его на пол в камере и оставил дверь открытой, чтобы любой мог туда попасть. Когда на следующее утро обнаружили труп того, кого приняли за Валентина, никто особо не удивился. Это было более или менее ожидаемое убийство заключенного, которого ненавидели больше всех остальных. Все было настолько очевидно, что у трупа даже не сняли отпечатков пальцев и, уж конечно, не провели анализ ДНК.

На некоторое время за столом воцарилась тишина. Вошел какой-то посетитель и хотел было присесть за соседний столик, но под взглядом Хагена переместился вглубь помещения.

— Ты хочешь сказать, что Валентин сбежал и живет-поживает, — подытожила Беата Лённ. — И что это он совершил как давние убийства, так и убийства полицейских. И что мотивом последних убийств стала месть полиции как таковой. И что он использует места совершения своих старых преступлений для совершения новых. Но за что конкретно он мстит? За то, что полиция делает свою работу? Тогда немногие из нас остались бы в живых.

— Я не уверена в том, что он мстит полиции как таковой, — сказала Катрина. — Надзиратель в Иле рассказал мне, что к ним приходили двое полицейских и расспрашивали некоторых заключенных об убийствах девочек в Маридалене и Триванне. Они разговаривали с самыми жестокими убийцами и рассказывали больше, чем спрашивали. Они указали на Валентина как на… — Катрина сделала паузу, — растлителя детей.