Река - Кетиль Бьёрнстад

— Веришь или нет, это ничего не меняет.

— В таком случае, по тебе этого не заметно.

— Правда? — Она грустно улыбается. — Придется над этим поработать.

Через час мы идем по круто уходящей вверх Мелумвейен. Я несу маленький рюкзак, в нем лежит бутылка белого вина и два стакана. И еще плитка шоколада. Что думают встречные, те, которые знают нас обоих и смущенно здороваются с нами? Кто мы, мать и сын, двое друзей, объединенные общим горем? Может ли кто-нибудь принять нас за любовников, хотя между нами семнадцать лет разницы? Врач с социалистическими взглядами и смешной одинокий студент-пианист.

Эта мысль смущает меня. Наверное, главным образом потому, что я не могу до конца осознать эту разницу в возрасте. Особенно когда вижу Марианне. Даже ее походка напоминает мне об Ане. Но Марианне не назовешь юной и самоуверенной студенткой-пианисткой. Она опытный врач-гинеколог. Придерживается радикальных взглядов. Борется за право женщин на легальный аборт. Вдова. Потеряла дочь. Она пытается вернуться к жизни, и я, ее жилец, лишь один из инструментов, который она выбрала. Это налагает на меня особую ответственность. Я осторожно вхожу в ее мир, боясь что-нибудь уронить из-за своей импульсивности или неосторожности, из-за чувств, которые набегают на меня, как внезапные волны. Даже когда я вижу и сознаю ее возраст, я не перестаю думать о ней как о женщине, искать следы, которые могли бы привести меня обратно в мир Ани, где царят большие неодолимые чувства и где все может случиться.

Марианне замечает, что я думаю о чем-то, не имеющем к ней отношения, и чуть-чуть отстраняется от меня. Она держится так же робко, как держалась Аня, однако излучает силу. Мы идем к остановке трамвая, погруженные каждый в свои мысли, и вместе с тем помним о присутствии друг друга — немного странная пара. Наше молчание не так естественно, каким оно было недавно в тишине кухни. Но это длится до тех пор, пока мы не садимся в трамвай, чтобы проехать небольшое расстояние до Грини. Когда трамвай проезжает по мосту через Люсакерэльву, мы оба смотрим в одну и ту же сторону — на Татарскую горку, которая высится посреди реки, словно острый каменный нос. Марианне быстро пожимает мне руку, ибо знает, что сейчас я думаю о маме, о ее разжавшейся руке, которой она держалась за камень, о течении, подхватившем и понесшем ее к водопаду, об отце, успевшем ухватить маму, но выпустившем ее, потому что я крепко держал его, понимая, что уже поздно и что я не хочу, чтобы они погибли оба.

И все. Только короткое пожатие руки. Я с благодарностью смотрю на Марианне. И нам пора выходить.

Я украдкой поднимаю глаза на ярко-синее безоблачное сентябрьское небо.

К счастью, ястреба там нет.

Первые километры до Эстернванн мы идем молча. Иногда нам встречаются знакомые Марианне. Это относительно молодые люди, супружеские пары или пары, живущие в гражданском браке. Возможно, эти женщины были ее пациентками? И она советовала им сделать аборт? Просвещала их в важных вопросах секса? До сих пор я почти не думал, что ее работа очень важна, что она гинеколог, связанный с Союзом врачей-социалистов, что она нашла свой путь, она — радикал и оппозиционер, она каждый день принимает женщин, стоящих перед выбором, они тревожатся, радуются, не знают, что им выбрать, у них были важные личные причины прийти к ней, они чего-то боятся или на что-то надеются.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она, когда мы поднимаемся по крутому склону от озера Эстернванн.

— О том, что я слишком мало знаю о твоей работе.

— Приятно, что ты это сознаешь, — говорит она. — Вы, парни, как правило, отделываетесь слишком легко.

— Ты имеешь в виду беременность?

— Да. — Она кивает. — Желанную и нежеланную. Когда Союз врачей-социалистов откроет в будущем году лекторий для сексуального просвещения, интересно будет посмотреть, сколько парней придет к нам. Но они должны прийти!

Я вдруг вспоминаю Аню, она многого не рассказала мне о своей матери. Не любила говорить о ней. Была папиной дочкой.

— Аня много знала о твоей работе?

— Мы с Бруром, оба, были членами Союза врачей-социалистов. Уже в самом названии союза кроется желание вести просветительскую работу. Ане волей-неволей приходилось быть в курсе наших дел. Разве она тебе ничего не говорила про мою работу?

— Мы больше говорили о музыке, — признаюсь я.

— Папина дочка, — трезво констатирует Марианне.

На дороге не так много гуляющих, как я опасался, может быть, потому, что сегодня суббота. Нас окружает красивый осенний лес.

— Наверное, сейчас самое время поговорить о важном? — спрашиваю я.

Она быстро пожимает и отпускает мою руку.

— Давай подождем, — просит она. — Это в любом случае причинит мне боль. Поговорим об этом, когда дойдем до вершины.

— Ты все еще считаешь, что нам надо об этом поговорить?

— Спасибо, что ты об этом подумал, Аксель. Да, думаю, надо. Ты был близким другом Ани. Ты ее любил. Она истаяла и умерла у тебя на глазах. Только не торопи меня, дай мне время. Дай вдохнуть свежего воздуха.

Мы поднимаемся по длинному склону и делаем вид, что просто гуляем. Но ведь мы не гуляем. Я замечаю, что Марианне запыхалась больше, чем я, она в плохой форме. Она останавливается на повороте, и я уже знаю, что ей надо.

Она сворачивает самокрутку. Я достаю спички и свои сигареты с фильтром. И мы оба закуриваем.

В это время возвращается ястреб. Высоко-высоко. У нас за спиной.

Но Марианне его не видит.

И мы идем дальше через лес. Проходим узкую тропинку в том месте, где дорога сворачивает налево. Я думаю обо всем, о чем мы говорили с Аней в прошлый раз, когда шли здесь, обо всем, что они с отцом держали в секрете. О стратегии, разработанной ими для ее карьеры. О том, чтобы она брала уроки у Сельмы Люнге. Чтобы никто не знал о ней, пока она вдруг не явится и, обойдя нас всех, выиграет Конкурс молодых пианистов.

Тогда было лето. Начало июня. Ане было шестнадцать лет. В воздухе витала надежда. Между мной и Марианне вдруг возникает что-то гнетущее. Я чувствую, как она напряжена. Мне не хочется торопить ее. Однако я целенаправленно веду ее на вершину Брюнколлен. Есть нечто, имеющее отношение к Ане и Бруру Скуугу, что мне необходимо узнать и постичь прежде, чем я смогу спокойно жить дальше. Марианне умна. Она знает, какие ходят слухи. У людей свое мнение о случившемся. Но никто не хочет говорить об этом. Не только мы с Ребеккой. Во всяком случае, по-настоящему. Разговоры об Ане и Бруре Скууге всегда гаснут сами собой, не успев начаться.

Мы подходим к кафе. На лужайке перед домом расположилась группа студентов. Как и в прошлый раз, я слышу их раньше, чем вижу. И сразу узнаю их. Те же самые студенты! Компания из Рёа! Они сидят перед кафе с бутылками пива и водкой. У них рюкзаки и спальные мешки, как и тогда. Их праздник в разгаре.

Я резко останавливаюсь.

— Этого не может быть! — говорю я.

— Чего не может быть? — спрашивает Марианне. Она выглядит рассеянной, словно готова погрузиться в свой мир.

— Мы видели их в прошлый раз, когда были здесь с Аней!

— Студенты любят ночевать на Брюнколлен, — говорит Марианне.

— Да, но я помню, что тогда нам с Аней было неприятно. Они как будто раздевали ее глазами. В них было что-то грубое и похотливое. Они нас даже напугали.

Марианне кивает:

— Да, теперь я это вижу.

В это время один из студентов кричит. Это тот же, что обращался к нам в прошлый раз:

— Эй, привет! Мы уже встречались!

В прошлый раз мы с Аней были далеко от них и могли им не отвечать. Сейчас мы с Марианне проходим рядом, чтобы оказаться по другую сторону вершины на том месте, которое я знаю, — на смотровой площадке.

— Я помню, — коротко говорю я.

— Вы успели с тех пор пожениться? — спрашивает другой. Он уже изрядно набрался.

— Это другая дама, — отвечаю я как можно дружелюбнее.

Марианне толкает меня в бок:

— Не надо с ними разговаривать!

Но студент словно проснулся:

— Говоришь, другая? Таких лакомых девиц не забывают!

Парни обмениваются взглядами и пялятся на Марианне Скууг. Я вижу, что ей это неприятно. Один из них подходит к нам ближе, в руках у него бутылка пива.

— Оставьте нас в покое, — говорю я.

Он не обращает на меня внимания. Его интересует только Марианне.

— Такую не забудешь, нет!

Я злюсь. Студент ведет себя откровенно вульгарно. Должен ли я сказать им, что это мать той девушки, которую они видели год назад? Рассказать, почему мы пришли сюда?

— Оставьте нас в покое, молодые люди, — резко говорит Марианне и предостерегающе поднимает руку. Я никогда не слышал, чтобы ее голос звучал так властно. — И удачного вам дня! — прибавляет она.

Это действует. Студент подтягивается. Он почти раскланивается перед нами.