Случайный знакомый. Другая страна - Усова Юлия

А нынешней зимой Денис периодически падал с крыльца телекомпании — к счастью, без аппаратуры. Однажды он стоял лицом к входной двери и спиной к ступенькам, что-то оживленно рассказывая все тому же Коле. Вдруг, резко взмахнув руками, парень не удержался и загремел вниз. Николай потом признавался, что физически чувствовал, как у него начинают седеть волосы. И несколько раз Незнайка просто банально поскользнулся. Но апофеозом его подвигов было все же другое падение. Вернувшись со съемки, Денис вышел из машины и забыл достать из багажника штатив и что-то еще. Спохватившись, он подбежал к машине, открыл багажник и склонился над ним, доставая свое имущество. В этот момент водитель, не увидев парня, решил переставить машину поудобнее и тронулся с места. Потеряв опору, Денис свалился прямо в зияющий багажник. Правда, при всей неловкости и способности падать на ровном месте у Дениса было и счастливое свойство — он ни разу ничего себе не повредил.

Нынешний казус затмил все предыдущие глупости Незнайки и стал предметом всеобщего восторга. Насупившись, он отвернулся от хохочущих коллег и принялся возиться со своей камерой. А Саша Лукашин, хлопнув парня по плечу, укоризненно обратился к другому оператору, Паше:

— Уж кому-кому, а тебе, Пашка, совестно должно быть так ржать. Вспомни-ка свинью.

Павел действительно перестал веселиться и смущенно взглянул на Колю Мурашова. А тот засмеялся еще громче, Незнайка не выдержал:

— А что, что та свинья? Паш, расскажи!

Коллега-оператор только замотал головой, но Денис не унимался:

— Колька, ну ты расскажи!

— Изволь, — охотно отозвался Николай.

История со свиньей была известна только в отделе новостей и произошла в начале зимы, так что Денис ее не знал. Николай с Пашей по приглашению губернских чиновников от сельского хозяйства отправились на съемки в дальнее село. Там был. какая-то необыкновенная свиноферма, и несколько питомиц местных колхозников заняли призовые места на престижных международных выставках. И вообще, по рассказам чиновников, свиньи на этой ферме жили значительно лучше, чем многие граждане нашей страны.

В общем, ребята потащились на край географии делать репортаж о титулованных хрюшках — все ж таки престиж малой родины, а не жук начихал. Кроме того, действительно было интересно сравнить быт крестьян с условиями проживания свинок. Оказалось, что и те и другие живут весьма неплохо, получаю на ферме рабочие приличную зарплату, а в селе даже до сих пор процветают Дом культуры, библиотека и даже музыкальная школа.

Но дело было не в этом. Проникшись стараниями телевизионщиков, притащившихся за тридевять земель в эту деревню, добрый руководитель этого хозяйства загрузил в багажник их машины здоровенную свиную тушу. Вернулись в город они довольно поздно и обнаружили, что туша-то целая, непорубленная. Делить добычу отправились к Николаю.

А месяца через полтора нелегкая вновь занесла сьемочную группу в том же составе в то же хозяйство. И вновь они уехали не с пустыми руками. Вернувшись на телекомпанию, Пашка решил позвонить жене. Набрав номер, он одним духом выпалил:

— Привет, я вернулся. У нас тут опять труп, так что я домой попаду не раньше чем часа через полтора — будем опять расчлененкой заниматься.

Недоговорив, он позеленел, изменился в лице и тихо-тихо положил трубку.

— Паша, что с тобой? — поинтересовался Николай, которому до смерти хотелось поскорее попасть домой.

Сдавленным голосом Пашка ответил:

— Коля, давай быстро отсюда валить, пока ОМОН не приехал. Я не туда попал! Вдруг там телефон с определителем — прикинь, как человек отреагирует!

Те из ребят, кто не слышал об этой истории, рыдали от смеха. А Яна, спровоцировав эту массовую истерику, спокойно уселась за свой стол и включила компьютер. С полчаса она не отрываясь смотрела на экран, раскладывая простейший пасьянс. Он никак не желал сходиться, да и немудрено — меньше всего Янку занимала сейчас эта игра. «Наверное, все-таки надо ему позвонить… В конце концов, мужское самолюбие — это такая идиотская вещь, которая мешает всем, но с которой надо считаться. У мальчика свои игрушки, и глупо пытаться их отнять, — рассуждала она, лениво передвигая карты на мониторе. — Если уж он так не хочет звонить первым, не надо его заставлять. Может, у него дикие комплексы и он просто боится, что я его пошлю подальше? Впрочем, не с его внешностью комплексовать… Вряд ли ему часто приходится получать отказ от девушек. Поди, толпой за ним бегают! И что, я собираюсь к этой толпе присоединиться?! Нет уж, мистер Самолюбие, не дождетесь!»

Возмущенно фыркнув, Яна бросила пасьянс и отправилась пить кофе. На полпути её перехватил Эдик:

— Соколова, ты сегодня собираешься сюжет делать или как?

— Да ладно тебе, сейчас сделаю, — небрежно отмахнулась Яна от надоедливого редактора.

— Когда это — сейчас? — начал закипать Эдик. — Проканителишься до обеда, потом народ со съемок набежит, опять очередь в монтажную будете занимать и локтями друг друга отпихивать! А сейчас монтажер в носу сидит ковыряет! Давай, давай, давай! Потом кофе попьешь, успеешь!

Несмотря на вопли Эдика, Яна все же сначала налила себе кофе, не спеша сжевала печенье и только потом уселась просматривать отснятый материал. Она попробовала заставить себя быть внимательной, однако успеха её старания принесли мало. Вместо откормленных физиономий депутатов перед ней постоянно маячило совсем другое лицо — чуть резковатые скулы, серые глаза, немного насмешливая улыбка на четко очерченных губах. Максим… «Вот черт, — недовольно поймала себя Яна на мыслях о новом знакомом. — Как шестиклассница, честное слово! Соколова, перестань корчить из себя полную дуру и начни работать. А потом можешь позвонить этому красавчику, раз уж он тебя волнует. Такие вопросы решаются очень легко, и ты это прекрасно знаешь».

Однако звонить она так и не стала. Кое-как закончила работу и отправилась домой гораздо раньше, чем обычно, причем в совершенно растрепанных чувствах.

Яна с головой нырнула в шкаф и вытащила оттуда ворох одежды. Бросив на пол всю охапку, она уселась рядом и принялась придирчиво рассматривать свои шмотки. Часть она отбросила подальше, некоторые вещи удостоились более аккуратного обращения и были отложены на диван. Над остальными Яна оцепенела в глубокой задумчивости. Ещё с обеда она твердо решила в очередной раз начать новую жизнь. «Заняться собственной внешностью, пересмотреть гардероб, а то таскаешься в одном и том же, — сурово диктовала она сама себе. — И следи за лексиконом, а то от тебя грузчики с Петровского рынка шарахаются, если ты нс в духе…»

Яна, кроме того, твердо решила постараться быть более женственной, не пить ничего крепче джин-тоника и быстренько найти нового любовника, непременно не похожего на людей из ее обычного окружения. Собственно говоря, все остальное должно было стать лишь подготовкой к этому последнему пункту ее планов. Быть нежной, романтичной, где-то даже скромной — и чтобы рядом был сильный, сдержанный мужчина. Надежда и опора, так сказать, каменная стена и все такое прочее. Правда, работа её не способствовала особой нежности и романтичности…

Ладно, о работе надо пока забыть. Нужно собой заняться, а не зависать над всякими глупостями. Яна вытащила из оставшейся кучки вещей черную майку с глубоким вырезом и задумалась: будет ли она ее еще носить или лучше сразу выбросить? От этого важного занятия её отвлек заверещавший телефон. Яна уже открыла рот, чтобы вслух выразить своё отношение к несвоевременному звонку и к тому, кто пожелал пообщаться с ней в самое неподходящее время, но тут же опомнилась. Она же решила нс ручаться, быть женственной и сдержанной! Поэтому, максимально изящным движением сняв трубку, девушка нежно пропела:

— Я слушаю…

Однако ее старания пропали даром. Слышны были лишь короткие гудки. То ли связь прервалась, то ли трубку бросили. Яна с честью выдержала и это испытание на пути к новой жизни и ругаться не стала. Естественно, все эти далеко идущие планы были не более чем дурачеством — или почти были им. Яна периодически решала начать «новую жизнь», тщательно следила за собой, наводила блеск в квартире и вообще меняла образ жизни, насколько это было возможно. Но вот надолго ее никогда не хватало. День-два, самое большее — неделя, и она вновь возвращалась к своему безалаберному существованию.