Кукольник - Родриго Кортес

— Матерь Божья! — не выдержал лейтенант. — Это еще что за чертовщина?!

На него гневно цыкнули, но Фергюсон и сам уже прикусил язык. Масштабы святотатства убийцы были просто немыслимы. Это дерьмо просто не с чем было сравнить!

— Как хорошо, что вы приехали, господин лейтенант, — тронули его за рукав.

Фергюсон обернулся. Рядом стоял констебль Кук.

— Ты ее уже осмотрел? — тихо поинтересовался лейтенант.

— Да.

— И что думаешь?

— Ритуальное убийство первой степени. Плюс глумление над трупом.

— Я не об этом, — покачал головой Фергюсон, сам себя оборвал и обвел всех вокруг начальственным взором. — Та-ак! А чего мы здесь стоим? Что вам тут — театр?! А ну разойдись! Остаться только свидетелям!

Толпа недовольно загудела, но, услышав про свидетелей, люди стали стремительно расходиться.

— Значит, так, констебль, — задумчиво произнес начальник отдела убийств. — Давай-ка займись этой мадам Аньяни вплотную, чтобы все, до мельчайших деталей, а я пока отвезу труп в покойницкую. Послушаю, что скажет мне доктор Крамер.

Джонатан видел все. Он внимательно и детально зафиксировал, как и кто отреагировал на обнаруженную у дверей однофигурную скульптурную композицию «Кающаяся блудница», и в целом остался доволен. Ни одна из шлюх мадам Аньяни, включая и саму мадам, не смогла не принять это произведение искусства на свой счет, а потому они все много и бурно молились. А это был хороший знак.

Подошедшие позже горожане скорее испытывали двойственные ощущения — от жалости до злорадства, но и для них до предела наглядный урок явно не проходил даром. Женщины большей частью плакали и крестились, а мужчины выглядели виноватыми, как если бы знали эту кукольную красавицу достаточно близко.

А потом подъехал какой-то крупный полицейский чин, и Джонатан развернулся, прошел два квартала по направлению к центру и забрался в поджидавший его экипаж с Платоном на козлах. Его грудь все еще переполняли сложные и противоречивые чувства, но он уже знал — все сделано верно, и результат не замедлит проявиться.

Никогда еще доктор медицины Иоганн Крамер не встречал ничего подобного. Во-первых, тело мертвой проститутки Дженнифер Гейз было выпотрошено. Словно курица! Во-вторых, оно было выпотрошено через естественные отверстия внизу, а в-третьих, все внутренние полости были плотно забиты пропитанной черной смолистой жидкостью рубленой травой.

Он попытался вытащить «начинку», но она так основательно склеилась, что после получаса бесплодных попыток доктор Крамер оставил эти потуги и начал диктовать полицейскому писарю то, что было наиболее очевидно. «Тело окоченело в позе „Кающейся Магдалины“ Тициана. Кровь спущена через сонную артерию. Иных прижизненных повреждений не наблюдается. В ноздрях и носоглотке во множестве обнаружено смолистое вещество черного цвета и, скорее всего, растительного происхождения».

— Как вы думаете, доктор, — тихо поинтересовался стоявший рядом начальник отдела убийств Джон Лафайет Фергюсон, — это сделал сумасшедший?

— И достаточно грамотный сумасшедший, — кивнул полицейский врач. — Это, конечно, уже не мое дело, но обратите внимание, кружева с платья были удалены, чтобы тело больше походило на художественный прообраз. Вместо платья, которое, как я понимаю, у нее было, — нижняя юбка. Комплекция у этой девушки, конечно, посуше, чем у Магдалины, но взгляните, как точно зафиксированы руки! А этот поворот головы! Такое мог сделать только настоящий знаток.

— А констебль считает это ритуальным убийством, — хмыкнул Фергюсон. — Тут неподалеку одному ниггеру с год назад точно так же кровь спустили.

— Я слышал об этой истории, — кивнул Крамер. — А потому оспаривать не стану. Но, по мне, это сделал белый. Вы мне можете назвать хоть одного негра, знающего «Магдалину» Тициана? Вот то-то же… Может, вам этот совет покажется бестактным, лейтенант, но на вашем месте я бы опросил местных художников и знатоков искусства. Ну, и еще всех белых на той плантации, где это уже проделывали.

Фергюсон сосредоточенно кивнул. Он и сам уже видел, что без этого не обойтись.

Джонатан вернулся домой, позволил Платону себя вымыть, с трудом добрался до кровати и рухнул на простыни.

Удивительные покой и гармония, какие бывают, лишь когда все сделано действительно правильно, переполняли его сердце и переливались через край, наполняя этим покоем и гармонией дом, поместье, весь штат Миссисипи, а затем и всю вселенную до самых отдаленных из созданных Господом мест. Это и было настоящее счастье.

Лейтенант Фергюсон вцепился в дело, как английский бульдог.

В течение всего лишь часа после просмотра и сопоставления протоколов допросов он уже выявил некие недомолвки в показаниях мадам Аньяни. И тогда он лично нанес ей визит, затем энергично допросил «девочек» и мгновенно выяснил, что убийство Дженнифер Гейз странным образом совпало по времени с бегством некой Натали Жуковски. И после повторного, еще более жесткого допроса мадам выяснилось, что Натали вроде бы как совсем даже не Натали, а некая Джудит Вашингтон — беглая мулатка из соседнего с Луизианой штата. Это было настолько многообещающе, что лейтенант продолжал расследование с утроенной энергией. Насколько он знал, почти белые мулатки, коими столь часто любят козырять в «приличных домах», бывают достаточно образованны, чтобы знать все детали картин эпохи Возрождения, и еще достаточно дики, чтобы иметь связи с верованиями и обычаями предков.

Правда, зачем Джудит могла понадобиться столь сложная процедура бальзамирования тела, Фергюсон не понимал.

Здравый смысл подсказывал: максимум, что могло понадобиться беглой рабыне, так это новые, чистые от подтирок и дописок документы. Кроме того, женщина, пусть и мулатка, чисто физически не смогла бы проделать столь трудоемкую работу, а значит, у нее должен был быть сообщник-мужчина.

И вот тут лейтенант еще раз вспомнил про ритуальное убийство, о котором ему рассказывал молодой констебль.

Он вызвал констебля, детально расспросил его обо всех обстоятельствах дела и немедленно выехал на ферму мсье Леонарда де Вилля. Тщательно допросил самого фермера, затем переключился на немногих черных, требуя, чтобы они вспомнили детали ритуального убийства их товарища с библейским именем Соломон, но негры молчали как убитые, и лишь под конец его ждал неожиданный сюрприз.

— Я знаю, масса полицейский, кто это сделал с Соломоном, — задыхаясь от кашля, сразу сказал изможденный лихорадкой раб. — Это Аристотель Дюбуа. Старый такой ниггер. Я слышал, как он хвастался, что уже человек десять убил… даже белых.

— И где он теперь? — сделал стойку охотничьего терьера Фергюсон.

— Хозяин его продал. С полгода назад. Кому — не знаю.

Фергюсон нервно хохотнул, сунул рабу в награду остаток своей великолепной сигары и стремительно переключился на хозяина. Припер его к стенке, и тот почти сразу сломался. Да, был у того такой Аристотель; да, была у него склонность к побегам и непослушанию; нет, насчет конкретно этого убийства не знаю, а знаю только то, что он с полгода назад был убит своим новым хозяином, неким Джонатаном Лоуренсом, и, кажется, было за что.

Настроение у лейтенанта Фергюсона мгновенно упало. Если этот Аристотель Дюбуа действительно давно убит, концы обрывались. И единственное, что он мог еще сделать в этом направлении, — послать обычный запрос в полицию штата Миссисипи и ждать обычной отписки.

Джонатан приехал в Новый Орлеан еще раз только спустя неделю. Приказал Платону проехать мимо борделя и тихо, счастливо рассмеялся — салон мадам Аньяни более не существовал. Из резных дубовых дверей беспрерывно выходили озабоченные люди в деловых костюмах, а из открытых окон доносился почти беспрерывный начальственный крик.

Джонатан ткнул Платона стеком в спину, покинул экипаж, прошел несколько метров, заглянул в кафе и занял свободный столик. Заказал кофе с коньяком да так и замер, глядя в окно. Пожалуй, только здесь, в точности напротив разоренного гнезда порока, он всерьез задумался о глубинных причинах успеха своего творения.

Он понимал, что внешней, самой очевидной причиной столь бурной реакции зрителей на его высокохудожественные композиции является банальный страх. Но он уже прозревал и скрытые, действительные корни всего происходящего с ними.

Было совершенно очевидно, что в основе потрясения, прямо сейчас переживаемого всеми, кто успел увидеть его куклу, лежат две главные составляющие созданной Господом вселенной — симпатия и антипатия. Та самая симпатия подобного к себе подобным, что заставляет человека часами рассматривать картины, скульптуры и кукол, изображающих других людей. И та самая антипатия живого к мертвому, что возникает мгновенно, едва человек понимает, что кукла сделана из настоящего человеческого тела. Материал, который столь удачно использовал Джонатан, не оставлял равнодушным никого.