Живём ли мы свой век - Фёдор

Люди молча расходились. И каждый с почтением оглядывался на старика. Виктор тоже собирался уйти, но старик окликнул его:

— Подойдите ко мне, добрый человек.

Виктор торопливо приблизился к старику.

— Меня зовут Курбан Махсум, а как зовут тебя, юноша?

— Я Виктор Сойкин, дедушка.

— Виктор — хорошо. Мой русский друг — Иван, а ты Виктор. Это хорошо. А как зовут твоего товарища?.. Олег Молдаванов?.. Да продлятся ваши дни в радости!.. Ты слышишь, юноша? Я говорю по-русски... У нас теперь многие говорят по-русски, а раньше... Я один знал ваш язык. Далеко вокруг не было человека, кто бы, как и я, умел говорить по-русски.

К старику подошла девушка, подложила под голову белую как снег подушку, укрыла старика верблюжьим одеялом. Старик взял её за руку, ласково погладил.

— Спасибо, Сония, внученька моя. Не пойдешь ли ты в город? Если пойдешь — принеси мне виноградный сок. Совсем немного — две-три бутылки.

Сония, как показалось Виктору, неохотно согласилась:

— Хорошо, дедушка. Я принесу тебе сок.

Виктор поспешил ей на выручку:

— Я сегодня пойду в город — принесу вам сок.

И повернулся к Сонии:

— Вы не возражаете?..

Девушка повела плечом. И мимолетно кинула взгляд на Виктора; он перехватил её взгляд и подивился большим, широко открытым синим глазам. У всех таджичек, которых он видел, глаза чёрные, и Сония от них мало чем отличалась: лицо смуглое, волосы и брови смоляные, а глаза... синие. Уж не померещилось ли ему?

Сония закрыла лицо платком и пошла вниз к белому стволу чинара. Виктор невольно на неё загляделся. Легкая и гибкая, она, казалось, не шла, а летела, Художник вспомнил рассказ Боймирзо. В оные времена здесь проходили легионы Александра Македонского — воины все были рослые и глаза имели синие. С тех пор и появились в горах Памира таджички с жаркими, как синий огонь, глазами...

Курбан-ака задремал. Виктор отыскал хозяина своего, Боймирзо, спросил у него, чем болен старик и нельзя ли ему помочь.

— Был доктор, ничего определенного не установил, видимо, время пришло умирать. Старость — никуда не денешься.

Виктор быстро засобирался в город. В двенадцатом часу он уже был в Нуреке, сразу зашёл на почту и послал телеграмму профессору Чугуеву: «Здесь кишлаке Чинар умирает старик возрасте сто двадцать лет врачи не находят никакой болезни говорят пришло время умирать нельзя ли помочь извините беспокойство Виктор Сойкин».

В гастрономе виноградного сока не оказалось. Не было его и в других магазинах. Тогда Виктор сел в рейсовый автобус, отправлявшийся в Душанбе. Там он купил целый ящик бутылок с виноградным соком. Потом зашёл в магазин художественного фонда, закупил всё необходимое для своих художнических занятий. Увязал поклажу, забросил на спину. Поздно вечером вернулся в Нурек. И отсюда, не теряя времени, двинулся в горы. Вначале ящик казался нетяжёлым — в нём было двадцать четыре поллитровых бутылки, но по мере того, как Сойкин поднимался в горы, ящик становился тяжелее. Виктор всё чаще останавливался, отдыхал.

В горах воцарилась ночь. Гул экскаваторов и тяжёлых самосвалов остался внизу, там, где сверкали тысячами огней город и стройка; в вышине над горами висела четырнадцатидневная луна. Вокруг звучала немолчная песня кузнечиков, цикад, где-то ухала не то выпь, не то горная сова. Виктор не испытывал страха; он ощущал светлое радостное чувство, от которого на сердце было легко и приятно. Вспомнил, что ещё вчера слышал знакомую боль за грудиной, а сегодня её нет, хотя и тащит на спине тяжёлый ящик. От этой мысли ему сделалось ещё легче и веселее, он лихо закинул за спину ящик и бодро зашагал вверх по тропинке.

Было уже за полночь, когда он пришёл в кишлак. У камня Курбан-аки не оказалось, дверь в его саклю была плотно прикрыта. Виктор поставил у двери ящик и сам отправился в свою саклю. Молдаванов, нагулявшись в горах, крепко спал. Виктор осторожно юркнул под одеяло. Уснул мгновенно и спал мертвецки до высокого и жаркого солнца.

В полдень Виктор нетерпеливо развернул свои покупки, приготовил большой холст, натянул на раму, потом стал разбирать тюбики с краской. Кто-то тронул его за локоть. Обернулся: Сония! Она смотрела на него удивленно и будто бы не узнавала.

— Вы художник?.. — Смутившись, инстинктивно прикрыла краем платка лицо, проговорила почти чисто по-русски: — У нас в школе есть картина. Хотите посмотреть?..

— Непременно посмотрю. А вы хорошо говорите по-русски.

— Дедушка Курбан-ака меня учил с детства. Он зовет вас. Сказал, чтобы пришли. Сейчас...

Курбан-ака лежал на камне, встретил Виктора вопросом:

— Зачем так много принес виноградного сока? Узнаю русский характер...

На лице его, ожившем и повеселевшем, летала счастливая дума — он что-то вспоминал давнее и хорошее.

— Послушай, сын мой, я хочу немного поговорить. Ты помнишь, я вчера назвал русское имя — Иван. Если ты пойдешь в сторону вон того красного камня — его так и зовут: Красный камень — то там, в маленькой, как ишачья спина, долине, живёт русский человек Иван. Он ещё совсем молодой, ему нет и ста лет — он мой друг. В начале века, да, в 1902 году, через наш кишлак проходил отряд русских солдат. Офицер похитил мою младшую сестру Хамдам. Я тогда поклялся вырвать её из когтей ястреба. Долго шёл по следу отряда, пришёл в русский город Самару. Ты знаешь, на Волге есть такой город?.. Там я нашёл свою сестру — она работала на кухне у богатых людей и тосковала по родному краю. Я выкрал её, но за мной увязалась погоня. Однажды ночью в русской деревне я постучал в окно крайнего дома. Дверь открыл молодой человек с русой курчавой бородой. Это был Иван. Он пустил нас на ночлег, а случилось так, что мы прожили у него четыре года. Так мы с ним встретились и стали друзьями. Вот видишь, как много я тебе рассказал. Я теперь устал, а ты приди ко мне завтра, и я докончу всё остальное. А сейчас подай мне бутылочку сока и иди по своим делам. Твой сок прибавляет мне сил. А вон... — Он показал глазами на подходившую женщину... — Она несёт мне куриный бульон. У меня сегодня хороший аппетит, а это значит — я ещё буду жить. Ступай, сынок. Да благословит тебя бог!..

Назавтра Виктор поднялся с рассветом, выпил кружку сырой ключевой воды, взял этюдник и отправился на старое место. И пока он устанавливал подрамник с холстом, приготовлял краски, воду, полоска неба над дальними горами заметно прояснилась и на востоке трепетно и нежно вспыхнули серо-розовые полосы. Зубьями гигантской пилы обозначился силуэт памирского хребта. Все было исполнено таинственного и радостного ожидания пробуждения природы.

Утренняя заря в горах Памира! Сердце какого художника не замрет при одном только упоминании об этом!..

Горизонт на востоке пламенеюще заалел. Виктор, опьяненный красотой, быстро набрасывал на холст мазок за мазком. Прошло часа два, когда за его спиной неожиданно прозвучал сочный бас Молдаванова:

Какая глубина!

Какая смелость и какая стройность!

Ты, Виктор, бог, и сам того не знаешь...

Сойкин ответил ему в тон:

Ба! Право? Может быть...

Но божество мое проголодалось.

Рядом с Молдавановым стоял Боймирзо. Он был в новом шёлковом халате, и Виктор, бросив взгляд на яркие орнаменты, рассеянные цветами по халату, тут же принялся набрасывать их на лист бумаги.

— А вот... мы позаботились.

Боймирзо протянул Виктору узелок. В нём был завернут ещё теплый завтрак.

Молдаванов раскинул на полянке коврик, и все трое на нём расположились.

— Ты, Виктор, — сказал Боймирзо, — теперь человек известный, весь кишлак знает о твоем путешествии в Душанбе и о том, что ночью принес на спине для Курбан-аки тяжеленный ящик виноградного сока. Такое у нас не забывают. Ты, Виктор, навсегда покорил сердца кишлачников. У нас такой закон: за добро платят добром. Мы думали, бабай умрет, — продолжал Боймирзо, — но нет, он сказал: хочу жить, не хочу умирать. Женщины готовят ему куриный бульон, а вот теперь... он пьёт и виноградный сок.

— Он мне рассказал историю... про свою младшую сестренку...

— О да, это очень романтическая история, и её многие здесь в горах знают.

— Но скажите, Боймирзо-ака, чем кончился его поход в Россию?.. Он остановил свой рассказ на том моменте, когда они остались жить в селе под Самарой.

— Иван подождал, когда сестра Курбан-аки подросла, и женился на ней, а Курбан-ака женился на сестре Ивана. Так они там жили, имели лошадей, много овец, валяли валенки. Курбан-ака слыл за большого мастера валять женские валенки из тонкой белой шерсти. И многие господа шли к нему с заказами. И он стал жить богато, имел русские расписные сани, рессорную карету и выездных лошадей. Но однажды они все решили переехать к нам в Чинар на постоянное житье. Приехали и поселились рядом. И так жили до революции. Потом тут у нас гуляли банды басмачей. Как стаи голодных шакалов, бросались на людей, убивали всех, кого подозревали в симпатиях к красным. Эти бандиты ранили Ивана, связали Курбан-аку и похитили их жен. Долго потом блуждал по горам Курбан-ака, искал жену и сестру, но нашёл их растерзанными басмачами. Потом... Иван-ака и Курбан-ака много лет ещё жили рядом — каждый в одиночестве, а в тридцатых годах, когда здесь снова появились банды басмачей, Иван ушёл в горы, построил там домик и... живёт до сих пор. Работает лесником и еще... мастерит красивые вещи из дерева.