Киндрэт. Кровные братья - Наталья Турчанинова

Тинейджер исчезал где-то в глубине квартиры, но я продолжал слышать его на кухне, где он звенел посудой, в соседней комнате, где постукивали, выдвигаясь, ящики, потом он появлялся и пояснял:

— Это мы на море прошлым летом. А это мы с приятелем из моего класса… Эту собаку мне подарили на день рождения в десять.

Я взял фотографию в простой деревянной рамке, где солнечный свет оседал тусклой позолотой на его волосах, а белая теннисная ракетка была расчерчена тонкими ромбиками тени от натянутой сетки.

— А. Это я на школьном турнире по теннису. Третье место.

Он снова скрылся на кухне, но через минуту выглянул и спросил чрезвычайно серьезно:

— Дарэл, ты пьешь кофе?

Мне нравился запах кофе, а кровь тех, кто его пил, приобретала пьянящий, очень приятный привкус.

— Сегодня не буду.

Лориан поразмыслил немного:

— У нас есть хороший коньяк. Хочешь?

Мальчишка был горд, что у него взрослый, серьезный гость. И он может предлагать ему серьезное угощение, а не чипсы или пепси, как школьным приятелям.

Я положил фотографию на полку, оглянулся. В комнате произошли некоторые изменения. На низком журнальном столике между двух кресел стояла бутылка коньяка, два бокала, тарелка с нарезанным лимоном.

Все как у «больших».

Видимо, на моем лице появилось насмешливое выражение, потому что он слегка покраснел. Показался глупым самому себе. Подумал, что я насмехаюсь над его попытками организовать встречу двух друзей, объединенных интересом к творчеству Вэнса. Рассердился и заявил нелогично:

— А ты вообще спал, как… летучая мышь!

Сравнение было таким метким, что я не сдержался и расхохотался во весь голос.

— Тише! Помешаешь соседям! Здесь слышимость знаешь какая!

Ему снова стало легко со мной.

Мы сидели в широких удобных креслах. Лориан, разговорившийся после рюмки коньяка, повествовал о своей жизни. А я слушал его с непонятными для себя самого жадностью и тоской.

В шестом классе он болел. «Ничего серьезного, но пришлось много пропустить, и я занимался дома». В седьмом впервые влюбился. «Но ей больше нравилось обсуждать наряды и своих подруг, а мне — заниматься физикой и играть в теннис».

Потом мы смотрели фото со встречи. Лориан с гордостью демонстрировал кадры, на которых я рядом с Вэнсом и Паула во всем своем фэриартовском великолепии.

— Красивая, — вздохнул мальчишка, рассматривая совершенное, надменное лицо девушки. — Она кто?

— Певица. Бывшая.

— Очень красивая.

Снова Вэнс. С ним красный от смущения и восторга Макс. Лориан. Я, на удивление спокойный, стою напротив Паулы, хотя именно в тот момент мне хотелось придушить ее.

— Хорошие фотографии.

— Мне тоже нравится. Макс здорово снимает. Пойдем, покажу альбомы Вэнса.

Комната Лориана оказалась маленькой, но уютной. Стены обклеены плакатами с изображением певца — обоев не видно. Стол, кресло, компьютер, узкий диван, шкаф с книгами. Целая полка отведена под записи Гемрана. В центре — диск с дарственной подписью. Стоит открытый. Так, чтобы любой мог увидеть размашистые слова с острыми углами букв. Кроме отсутствия инстинкта самосохранения подростки склонны к созданию идолов и поклонению им. Какое-то рудиментарное язычество.

Я снял с кресла футболку Лориана. (На ней красовалось название группы Вэнса, написанное ядовито-красным.) Огляделся в поисках места, куда ее можно переложить. Мальчишка поспешно выхватил у меня из рук раритетную одежду, аккуратно сложил, открыл шкаф, не глядя сунул на полку. Вытащил из-под подушки пульт, нажал на кнопку, включая музыкальный центр. Крошечную комнату наполнили мощные звуки органа и голос Гемрана. Лориан уменьшил громкость, забрался на кровать. Я сел в освободившееся кресло.

— Знаешь, — сказал он неожиданно, — а я ведь совсем ничего не знаю о тебе.

— Тебя это напрягает?

— Нет. Просто странно общаться с человеком, о котором известно только, что он эмпат и знаком с известным рок-певцом. Ну, еще его имя.

Я взял книгу со стола. Это оказалось не жизнеописание Британца, как можно было ожидать, а «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.

— Дарэл, иногда я очень странно чувствую себя рядом с тобой. Так, будто ты прекрасно знаешь, что происходит в меня в голове. Это реально?

— Да.

Он сидел в неудобной позе, подогнув ногу, упираясь рукой в подушку, и пристально, требовательно смотрел на меня. — Это, наверное, тяжело — постоянно чувствовать других?

— Тяжело.

— Сегодня, когда ты стоял на мосту и смотрел на звезды, мне показалось вдруг, что тебе нет дела ни до меня, ни до кого вообще на земле. И я испугался. По настоящему испугался, вдруг это правда.

— Это неправда.

Редкий дар у этого мальчика. Я чувствовал его искреннее внимание к собеседнику, доверие, желание разделить его проблемы. Таким же был я в человеческой жизни…

Он поднялся и со словами: «Подожди, я сейчас…» вышел из комнаты.

Теплый, мягкий свет, приглушенный голос Вэнса, который не мешал думать, удобное кресло. Я не собирался спать. Но двое суток без отдыха, тяжелая работа и теплая волна сочувствия, исходящая от мальчишки, отключила мой инстинкт самосохранения и стала тянуть в глубокую черную яму, без мыслей и сновидений.

Лориан не разбудил меня. Несколько мгновений он стоял рядом, не зная, что делать со спящим в кресле гостем. Но потом пожалел, не стал беспокоить. И я провалился в черноту окончательно.

Меня разбудила острая режущая боль в плече. Она вонзалась все глубже и глубже.

Я открыл глаза и увидел свет. Солнечный свет! Тонкий, как спица, луч солнца пробивался сквозь щель в гардинах и падал на мое плечо, прожигая, кажется, насквозь. День… свет… солнце!

— Черт! Черт!! — Я кубарем скатился с кровати в спасительную тень, разбудив своим воплем и своим ужасом Лориана, спавшего в соседней комнате.

— Дарэл, что? Что случилось? — Он появился на пороге, хлопая сонными ресницами. — Что с тобой?!

— Опусти жалюзи!.. Сделай что-нибудь! Этот свет убивает меня!

Он с ужасом смотрел на мое скорчившееся от боли тело, на длинный дымящийся шрам на плече и увидел наконец при дневном свете мое бледное лицо, сверкающие глаза, мои клыки… Лориан бросился к окну и рывком опустил жалюзи.

Полумрак, мягкий нежный полумрак коснулся обожженной кожи, ослепленных глаз. Стало легче. Я глубоко вздохнул, все еще слыша дрожь в своем дыхании, расслабился, поднял голову.

Подросток стоял, прижимая ладонь к горлу, и смотрел на меня огромными, откровенно перепуганными глазами. Растрепанный, в мятой одежде, босиком.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});