Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

В ту ночь Фанфану снилось, что он выкупался весь! У Фаншетты была даже ванна! Ведь десять лет назад и его мать испытала упоительное чувство наслаждения богатством в ванне герцога Орлеанского, — припомните это! И не пойдет ли наш Фанфан тем же путем?

Проснувшись утром, Фанфан спросил себя, хватит ли у него смелости попросить разрешение выкупаться в этой ванне. В последние дни его видели, как каждое утро мчится он с двумя деревянными бадьями за водой к общественному колодцу. В аптеке купил порошок, который — растворенный в воде, — вполне прилично избавлял от грязи. Прокипятив одежду на заднем дворе, весь день он оставался нагим, — пришлось ждать, пока вся одежда высохнет. Потом, посягнув на свою добычу — деньги от Картуша — сшил у соседа-сапожника туфли. Гужон, Николя Безымянный и Святой Отец критическими взглядами следили за этими переменами. О будущем Фанфана они уже ничего хорошего и не думали, — боялись, что так он подастся в чиновники!

А Фанфан? Тот уже начинал волноваться: прошло уже четырнадцать дней, а нового приглашения не последовало! Гордость не позволяла ему мозолить глаза Фаншетте, и он скорее сквозь землю провалился, чем стал бы слоняться у магазина "Ля Фриволите". Но, будучи человеком решительным, на восемнадцатый день вновь посягнул на свою добычу: явился в магазин "Ля Фриволите" с фунтом драже! Галантно поздоровавшись (ведь он купил себе ещё и шляпу!) он преподнес драже мадам Колиньон, чтобы отблагодарить её как он сказал — за чудный прием. Столь отважная тактика была рекомендована ему братом Анже, которого весьма позабавили затеи Фанфана и особенно его элегантный вид. Скажем сразу, Фанфан сделал это ни ради бриошей, ни из-за шоколада, ни из-за ванны.

Разве мы только что не говорили о любви? Фанфану, не зная почему, хотелось плакать и смеяться, когда он думал о Фаншетте. А как при этом у него потели руки! И с той поры стрелял он не по облупленным тарелкам — нет, он стрелял в английских солдат! А когда на заднем дворе атаковал ирокезскую крепость, в мечтах с ним всегда была Фаншетта, которая осыпала его нежностями за безумную отвагу, выказанную в бою! А прочитав в "Газетт де Франс", что герцог Шартрский дает бал, он шел в мечтах туда с Фаншеттой, которая была потрясена, что они с герцогом — лучшие друзья, и Фанфан запросто величал того просто Шартром!

Но то, что ожидало Фанфана в этот день, превзошло все его ожидания: даже тот разговор, который четверть часа назад он в уме вел с королем Людовиком XV, заявив тому, что женится!

Ведь мадам Колиньон прежде всего поблагодарила его за драже, потом любезно обняла его и наконец сказала:

— Ты пришел как по заказу, милок, я уже собиралась послать за тобой.

Брат Анже предупредил Фанфана: мадам Колиньон будет растеряна, а драже заставит её сказать: "Ты как по заказу, милок, я уже хотела за тобой послать". И Фанфан спросил:

— Что же мне ответить на это, брат Анже?

— Ответь: "Мадам, я никогда не сомневался в верности нашей дружбы!"

И Фанфан так и ответил мадам Колиньон:

— Мадам, я никогда не сомневался в нашей верной дружбе!"

Мы уже говорили, что мадам Колиньон, в крещении Элеонора, было тридцать два? И что она была элегантна, гибка в талии, что у неё прекрасная грудь, веселое личико и все, что доставляет удовольствие многочисленным заказчикам? Нет? Так сейчас самое время!

— Входи, дорогуша, — сказала она Фанфану, — взглянем на нашу больную малютку

— Фаншетта больна?

— Ах, да! Лежит уже четырнадцать дней, боялись, как бы не оспа, но оказалось просто слабость… Поэтому она и не могла тебе дать знать, бедная малышка!

Фанфану — как бальзам на сердце! Значит, его не забыли, им не пренебрегли! Просто Фаншетта была нездорова! Фанфан готов был кричать от радости!

***

Дорогая малютка лежала в постели, бледная, но прелестная. Такая обворожительная, и бледная, и трогательная в своей бледности, с такой трогательной и усталой, но при этом задорной улыбкой, что Фанфан готов был… Бог мой, на что он был готов? Мы думаем, по меньшей мере взять Бастилию и положить к ногам очаровательной свидетельницы своих недавних подвигов! Но вместо этого сказал:

— Я принес тебе драже, оно помогает от слабости!

— Только не переедай конфет, дорогая Фаншетта! — заметила очаровательная Элеонора Колиньон и ушла, вызванная звонком какай-то заказчицы. Когда закрылась дверь комнаты, Фанфан услышал:

— От моей слабости ты лучшее лекарство, Фанфан!

Так приветствовала Фанфана немощная прелестница, взяв его при этом за руку и поцеловав ее!

Поскольку человек — существо смертное, нужно срывать цветы жизни и без размышлений отдаваться порывам момента! Не осенило ли Фанфана сказать это мадемуазель Колиньон прямо тогда? Мы охотно верим в это! И ещё в то, что четырнадцать дней в теплой постели, в теплой комнате, и бордоское вино, которое она получала, чтобы преодолеть приступы слабости, могут вызвать вполне определенные порывы!

И вот вам доказательство:

— Я тебя люблю, Фанфан, — вдруг заявила Фаншетта, и из глаз её брызнули слезы, что тогда было вообще в моде, а в этом случае ещё и уместно. — Все эти четырнадцать дней я только о тебе и думала!

— Клянусь святыми дарами, — воскликнул Фанфан, как раз читавший жизнеописание Генриха IV, с восторгом приветствуя эту новость, хотя и восприняв её как вполне нормальную вещь, и сообщил в ответ:

— Я тебя тоже! — услышав слабый, наполовину недоверчивый, наполовину удивленный шепот: — Правда?

— Гром меня разрази! — сказал Фанфан (все ещё как Генрих IV). — Чтоб меня черти взяли, если я лгу!

И на очередной вопрос, который всегда следует в таких ситуациях, и который был задан с ласковым и недоверчивым восторгом:

— Фанфан, я тебе нравлюсь? — ответил:

— Ты мне не веришь? — (он готов был изрубить в лапшу того, кто скажет Фаншетте, что это неправда). — Скажи, что веришь!

Фаншетта, глядя на него, уже не плакала и выглядела очень серьезной

— Верю! — выдохнула она. — Ты так прекрасно пахнешь, и в туфлях! Ах, погладь меня, любовь моя!

— С удовольствием. Но где? — в смятении спросил наш герой.

— Не знаю! — простонала она. — Любовь моя, мама уже с тобой поговорила?

— Нет! — голос Фанфана сел от избытка чувств. — О чем?

— Тогда спроси её сам! — вздохнула наша больная шельмочка, которую присутствие Фанфана настолько выводило из себя, что она уже начинала гладить его сама…

Когда Фанфан собрался уходить, Элеонора Колиньон, тихо прикрыв дверь за заказчицей, ласково ему улыбнулась.

— Вы собирались говорить со мной, мадам? — спросил он неуверенно, надеясь, что это смятение не заметно. — Мне только что сказала Фаншетта…