Торговка - Дарья Истомина

В ВОСе было мощное издательство, куда позже перешла Рагозина и где издавали не только книги по Брайлю, но и обычные книги для зрячих. Нина Васильевна рассказала, что рядом с каждым слепым и слабовидящим работали не меньше десятка вполне нормальных тружеников и тружениц. Там она и служила до пенсии. Как сотрудница она умудрилась, правда, не совсем законно, оформить ее досрочно. Так что недаром она мне показалась слишком уж моложавой.

Рагозина была словоохотлива и мила, так и лучилась приязнью, но я уже видела, какой она может быть отчаянно-резкой и беспощадно-грубой, и ее приветливость отнесла на счет того, что я для ее Катеньки — начальница и работодательница. Поэтому со мной необходимо дружить, хотя бы для того, чтобы я не пилила ее чадо.

Перед дверью в комнату Рагозиной-младшей она неуверенно потопталась:

— Вообще-то Катюша не очень любит, когда я на ее территорию без нее вторгаюсь… Сердится, когда я что-нибудь трогаю!

Я удивилась, что Катерина может на кого-то сердиться, но Нина Васильевна уже толкнула дверь и отвела плотную занавеску.

Ощущение было такое, что я попала в какой-то совершенно другой мир, абсолютно не совпадающий с тем, что за стенкой. Всему остальному соответствовало здесь только небольшое кабинетное фортепиано Красного дерева, даже по виду старинное; громадное, под потолок, зеркало в черной источенной жучком раме и платяной шкаф типа стоячего бабушкиного сундука. Все прочее было до опупения необычным — просто потому, что я никак не ожидала увидеть такое здесь, у этих затюканных и не очень удачливых особ. Низкая модерново-плоская и дорогая кровать татами. Классные циновки под ногами и мохнатые макраме на стенах разного плетения и цвета — явно иностранные. В кресло брошено настоящее полосатое мексиканское пончо, над постелью — здоровенная «под пергамент» сувенирная карта Карибского моря с изображениями палящих из бомбард пиратских галионов и фрегатов, якорей, черепов и тесаков. Выше — несколько украшенных бисером и перламутровыми раковинами масок каких-то не то африканских, не то азиатских божков. А на стеклянных полках аккуратно расставлено вообще черт знает что: от чучела омара, головы Нефертити в натуральную величину из коричневой керамики и немецких пивных кружек с валькириями до совершенно страховидной вырезанной из сандалового дерева зверюги со свиноподобным рылом, орлиными крыльями, львиным туловом и пастью крокодила. Эта страшила величиной с цыпленка вцепилась когтями в панцирь какой-то демонической черепахи и пыталась отломать ей башку с рогом.

— Это такая священная птица Гаруда, — пояснила Рагозина. — Катенька с острова Бали привезла… Туземцы на этот ужас с клыками молятся, ну как наши на икону…

— А что она там делала, ваша Катенька? — наконец, придя в себя от полного обалдения, тупо спросила я.

— Как что? Отдыхала!.. Наши туристы живут там в таких пальмовых бунгало, золотые пески, аквапарк, катание на дутиках, экскурсия на коралловые рифы с аквалангом…

Только теперь я увидела на шкафу пару вишневого цвета кожаных чемоданов в авианаклейках и саквояж из той же коллекции, видеокамеру на телевизоре и гантели на полу. И все это барахлишко не какого-нибудь нехилого нового русского, а именно ее, этой стеснительной полушкольницы. Так и не сумевшей выкарабкаться в студентки.

— Понимаете, Маша, — не без гордости и удовольствия наблюдая за мной, сказала Рагозина. — У нас с дочерью с восьмого класса так повелось: год мы вкалываем… («Ну, положим, вкалывает не она, а ты!» — подумала я), экономим на всем, откладываем. Потом выбираем, куда поедет Катя, договариваемся с турфирмой… Если заранее заказ на поездку делать, то обычно дается скидка. Ну а когда туго было, я продавала кое-что из обстановки… («Так вот на что карельскую березу ухнули!» — догадалась я.) Но зато у Кати теперь настоящий кругозор… Целый мир открывает! Что она со мной тут видела? Стены эти? Я-то в командировках по службе хоть где-то побывала, теперь ее очередь. Логично?

— А она мне говорила, что ей и пальтишко справить не на что… Потому и вазу на продажу приволокла…

— Вообще-то мы не очень афишируем наш образ жизни, — усмехнулась Нина Васильевна не без иронии. — Соседи вообще меня полоумной считают. На картошке и капусте из Журчихи зимуем, зато Катька как лето — то в Испанию, то в Египет… А вазу эту я ее заставила продавать. У самой не получилось, я в переходе с нею стояла… Нам именно в эту неделю задаток внести надо было. Так поездка обойдется почти в два раза дешевле, если сейчас авансировать Катьку на декабрь. Спасибо, что вы нас выручили, Маша! Катя еще в Италии не бывала. Мы решили, что она в Рим поедет на католическое Рождество. Представляете, папа римский, молебны, елки со свечами возле собора Святого Петра, Дева Мария… и все такое прочее… Думаете, Катька где сейчас? Я в объявлении прочла, что по дешевке продается краткий курс итальянского языка на пластинках. Ну, она и поехала по адресу… Что ей, безъязыкой, по Риму блуждать? Пусть хоть немного разговорный подучит…

Я промолчала. Все еще никак не могла представить, что Катерина Рагозина — та, которая в лавке, и владетельница всего этого добра, живущая какой-то совершенно другой жизнью и не обмолвившаяся о ней ни словом, — одна и та же серенько-скромная пугливая тихоня. Так кто из нас актриса и темнила? А может, она попросту развлекается тем, что я ей снисходительно покровительствую и благодетельствую и в глубине души даже посмеивается надо мной? Или нет? И я злобствую оттого, что все это — не мое и не со мной? А она элементарно воспитанная, замкнутая, серьезная девчушка, которая бережет свое, заветное, и не распахивает душу нараспашку перед каждой любопытствующей, потому что по-другому не может?

Рагозина-старшая уже открыла стенной шкаф и показывала мне две полки, где сидели куклы, от замусоленного тряпичного урода с оторванной головой до вполне сохранившихся пупсов, космонавтов и мальвин. Это были Катькины игрушки, которые сохранила мать. Тут же лежали несколько толстенных альбомов с фотолетописью жизни Катерины Рагозиной — от момента выноса из роддома смешного свертка в кружевах, откуда смотрело бессмысленное личико величиной с кулачок, до тощей, как спичка, первоклашки с горбом ранца за спиной и бантами величиной с лопасти вертолета.

Слава богу, разглядывание снимков прервал звонок в наружную дверь, и мать впустила Рагозину. Та вошла в переднюю с пакетом грампластинок и какой-то книжкой в руках. Это была совершенно другая Катя, со вкусом приодетая, строгая, повелительная и небрежная, истинная хозяйка этих чертогов и всего, что в них. Мать заученно подносила ей домашние тапочки и помогала снять тонкий пыльник, когда она увидела, что я стою в дверях ее комнаты. Лицо ее почти не изменилось, дрогнуло лишь на мгновение, но я поняла, что она неприятно поражена тем, что видит меня здесь, и не просто поражена, а с трудом сдерживает всплеск досадливой злости и на меня, и на мать. Но она немедленно взяла себя в руки, и в глубине ее глаз будто опустилась непроницаемая, тускловато-безразличная, серая завеса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});