Время "Ч" - Хулио Травьесо

У въезда в Эль-Кобре солдат, угостивший его ромом, вновь обратился к нему:

— Если хочешь, оставайся с нами в казарме, — предложил он, пьяно ухмыляясь.

— Да нет, мне дальше надо.

Машина обогнула здание казармы и остановилась на выезде из поселка. Хенеросо вышел и постоял с минуту, глядя вслед удалявшейся зигзагами машине. Затем обследовал свои карманы. Четыре песо — все, что у него было. Предстояло преодолеть еще 967 километров — ровно столько оставалось до Гаваны.

4

После штурма несколько врачей, сотрудников Красного Креста, могильщиков оказались свидетелями зверской расправы, учиненной военщиной над участниками нападения на Монкаду. Ниже мы приводим показания некоторых из них:

«Меня зовут Хосе Мануэль Дьес. В то время я был радистом и в ночь на 26 июля 1953 года нес дежурство на радиостанции министерства связи. Дежурство начиналось в одиннадцать вечера и заканчивалось в семь утра. Без двадцати семь я услышал, что с улицы меня кто-то зовет. Я выглянул на балкон. «Дьес, спускайся вниз!» — крикнули мне. Я вышел на улицу, где мне сказали, что в Монкаде солдаты устроили между собой перестрелку. Следует сказать, что на меня были возложены обязанности коменданта Красного Креста и мне подчинялись все провинциальные бригады. Кроме того, в моем распоряжении находилась санитарная машина, стоявшая в гараже на первом этаже. Я сел в нее вместе со всей моей командой, и мы поехали в Монкаду. На углу казармы, там, где проходит улица Марти, нам закричали: «Красный Крест, назад!» Повсюду раздавались выстрелы. Я объехал казарму кругом и попытался проникнуть в нее с другой стороны, но безуспешно. Стрельба стояла просто невообразимая — прямо кромешный ад. Я возвратился в помещение Красного Креста, где снова получил приказ ехать к Монкаде от председателя Красного Креста Ориенте Хосе Адсуара. В конце концов мне: удалось туда попасть. Я постучался в дверь кабинета полковника Чавиано. Полковник спросил, кто я такой и что мне нужно. Комендант Дьес, сказал я, из Красного Креста. Дверь открылась, и я увидел внутри двух девушек (Мельбу и Айдее) и нескольких молодых людей, обнаженных по пояс, они сидели на полу рядом со столом. Я отдал Чавиано сверток с патронами и несколькими солдатскими формами — все это было найдено на улице неподалеку от казармы. Когда я уже собрался уходить, Чавиано сказал: «Вы поступаете в распоряжение майора Переса Чаумонта». Я спустился вниз и разыскал Чаумонта, который приказал мне ехать с санитарной машиной в составе готовящейся к отправлению колонный «Куда мы едем?» — спросил я майора. «Это военная тайна». — «Я задаю этот вопрос потому, что моя машина не. заправлена». — «Мы выезжаем в сторону фермы «Сибоней». На ферме, служившей пунктом сбора повстанцев перед нападением на Монкаду, мы никого не застали. Дом был брошен в полном беспорядке. Чаумонт немедленно распорядился допросить жившего по соседству старика испанца, звали его Нуньес. Из части солдат сформировали группу поиска и отправили ее по следам повстанцев, ушедших с фермы кратчайшей дорогой в горы. Помню, возглавлявший группу офицер сказал перед отправлением солдатам: «Думаю, вам не надо объяснять, что на нас возложена особо ответственная задача. С ранеными много возни, их нужно будет тащить и все такое… С мертвыми проще, их съедят стервятники. Надеюсь, вы меня хорошо поняли».

Затем меня вызвали в Монкаду, и на ферму я больше не возвращался. Войдя в военный госпиталь, расположенный рядом с казармой, я увидел гору трупов. У всех убитых руки были связаны галстуками от военной формы, в которую повстанцы были переодеты во время штурма. В четыре часа дня мне приказали отобрать несколько наименее обезображенных тел и разбросать их по Монкаде. Потребовалось создать видимость, что все они были убиты в бою.

* * *

Как потом стало известно, захваченных в плен раненых расстреливали по очереди целыми группами. Множество мертвых тел поспешно разложили по всей крепости, куда вскоре должны были приехать на пресс-конференцию журналисты — для них, собственно, и устраивался этот спектакль. Работа была нелегкой: сорок восемь трупов лежали вповалку точно дрова; лица у многих были покрыты запекшейся кровью, которую приходилось отмывать. С мертвых повстанцев сняли обувь, рубашки, часы, вытащили из карманов ценные вещи, деньги. Офицеры и солдаты имели вид обезумевших от крови диких зверей. Из города привезли большие ящики из-под холодильников и запихнули в каждый из них по семь-восемь трупов».[39]

«Что делали с ними там, за дверьми? Нам так и не удалось это узнать; им повыбивали все зубы прикладом, и они были просто не в состоянии сказать нам что-либо, лишь раскрывали рты с окровавленными деснами, пытаясь произнести какие-то слова, которые нельзя было разобрать».[40]

5

Так и осталось невыясненным, где был и что делал Хулио Триго между девятью часами 25 июля, когда он расстался со своими товарищами, и пятью утра 26 июля — в это время его встретили в городской больнице люди Абеля. Существует ряд противоречивых версий на этот счет. Одни говорят, что он провел всю ночь в доме своего приятеля; тот же утверждает, что Хулио у него не был. Другие выдвигают предположение, что он заночевал на автобусной станции; третьи считают, что он остался на улице Сельда, 8. Кто-то вроде бы видел его на улицах Сантьяго бродившим в ожидании начала выступления, участвовать в котором он решил вопреки приказу Абеля. Достоверно известно лишь то, что Хулио Триго не вернулся в Гавану, как думали его товарищи.

На следующий день в пять пятнадцать утра он был в больнице. Как он там оказался? Возможно, у него вновь открылось кровотечение и он обратился туда за помощью. Так, по крайней мере, утверждает Мельба Эрнандес: «В больнице нам встретился юноша, одетый в белоснежную гуаяберу. Судя по всему, он пришел сюда за медицинской помощью. Увидев нашу группу, переодетую в военную форму, он посмотрел на нас с глубоким презрением — принял нас за солдат. Это был Хулио Трйго».

Педро, брат Хулио, и Кинтела считают, что повторного приступа у него не было, просто он находился неподалеку от больницы, томимый желанием участвовать в штурме. Когда начали стрелять, он вбежал в больницу в там остался. Так или иначе, в пять пятнадцать Хулио Триго был в больнице. Он разделил судьбу повстанцев, захвативших больницу. Правда, о нем рассказало, быть может, чуть больше, чем о других людях Абеля. Вспоминает Мельба:

«Когда мы объяснили ему, кто мы, он сразу же к нам присоединился. Не знаю, где ему удалось раздобыть военную форму. Лишнего оружия для него у нас не было. Но тут случилось так, что стекло одного из окон разлетелось от пули вдребезги и осколками поранило лицо Хулио Рейесу. Пока мы делали ему перевязку, Триго стрелял из его двустволки. После того как Рейес вновь занял свой боевой пост, Хулио никак не хотел расставаться с его ружьем. Позже он завладел автоматом Томпсона, взятым у убитого капрала полиции. Когда боеприпасы кончились и Абель отдал приказ прекратить огонь, Хулио продолжал стрелять — у него еще оставались патроны. Пришлось в Категоричной форме приказать ему оставить автомат и переодеться в гражданское платье — мы надеялись, что с его помощью ему удастся спастись».[41]

* * *

Хуан Сергера, могильщик из Эль-Каней, поселка в пригороде Сантьяго:

«Пришли военные и сказали мне: «Куда бросить этих мертвяков»? Я им ответил: «Положите здесь, я их закопаю». Я взял двух помощников и выкопал могилу. Судебный секретарь сказал, что следует снять с них одежду, но никто не хотел — уж больно неприглядный вид был у этих трупов. Наконец я сам согласился их раздеть. В одном из них я узнал Маркоса Марти. Я закопал его рядом с пальмовым деревом, позже за ним приехали его родственники».[42]

* * *

«Одного за другим наших товарищей выводили из камеры пыток. Притащили юношу, которого мы перевязывали, — он был ранен в живот. На нем живого места не было, лицо заливала кровь. Трудно даже представить, как зверски его избивали. Юноша сел на пол рядом со мной. Он с трудом держался, и я попыталась подпереть его спиной. Но он все равно повалился на бок. Тогда его принялись бить ногами, еще и еще. Он потерял сознание. Потом его унесли, и я больше его не видела».[43]

* * *

«Мое имя Мануэль Прьето Арагон.

Судебные врачи, я в том числе, участвовали в трех процедурах: 26 июля в десять часов вечера — осмотр трупов; 27 июля утром — опознание трупов на месте событий; 28 июля в восемь часов утра и 29 июля в то же время — опознание трупов в морге.

26 июля в 10 вечера я находился у себя дома на улице Сан-Бартоломе. К этому часу известие о массовых убийствах в Монкаде уже успело облететь город, приведя в ужас всех его жителей. Под окнами моего дома раздался визг тормозов, и через несколько секунд входная дверь затрещала под ударами прикладов. Я открыл и увидел нескольких военных, которые сказали, что я должен ехать с ними: полковник Рио Чавиано прислал их за мной для осмотра трупов. Я ответил, что акт осмотра является судебной процедурой, в которой я могу участвовать только по указанию судьи и судебного секретаря. Они уехали и через час снова были у меня с этими людьми. Просунув винтовки в окна, солдаты орали, что они еще разберутся, кто живет в этом квартале, где кишмя кишат революционеры. На улице стояло несколько «джипов», набитых вооруженными солдатами. Наша поездка сильно смахивала на армейские учения: на каждом перекрестке машины гасили фары, и говорился пароль — «Баракоа».