Засечная черта - Иван Алексеев

Михась тяжело и медленно встал в разножку.

— Но ты должна это сделать легко, одним движением, и, сразу же, толкнувшись, подскочить вверх, как лягушка. Попробуй.

Дружинник, едва слышно застонав, взявшись руками за столб, подпиравший крышу сарая, вернулся из разножки в нормальную стойку.

Анюта еще с полчаса попрыгала и походила под бдительным присмотром Михася, прежде чем он, удовлетворившись достигнутым результатом, скомандовал: «Закончили упражнения!»

Они пошли из сарая в избу. На небе не было ни единого облачка, огромная желтая луна висела высоко над горизонтом во всей своей холодной красе. Естественно, Анюта, обогнав дружинника, пошла первой, чтобы накрыть на стол. Но Михась, отпустив ее на несколько шагов, вдруг неожиданно крикнул вполголоса:

— Здравствуй, злодейка!

Анюта резко повернулась, стала в правильную стойку, четко закрылась.

— Умница! — обрадованно воскликнул дружинник.

И всю усталость Анюты как рукой сняло. Напевая про себя, она вприпрыжку кинулась в избу, одним движением протерла рушником стол и скамью, юркнула в подполье, достала кринку с молоком, вынула из берестяного короба, стоявшего возле печи, краюху хлеба, поставила все это на стол вместе с двумя чашками, раздула в печи огонь, чтобы было теплее и веселее. А Михась только-только успел дойти до сеней. Анюта отворила ему дверь, встала, вытянувшись во весь рост, взмахнув рукой, грациозно поклонилась до земли:

— Заходи, гость дорогой, хлеб да соль!

— Здравствуй, красавица! — принял игру Михась. — Накорми-напои, спать уложи, а уж утром и расспрашивай!

Они вновь сидели за столом, друг напротив друга, в единственной комнате небольшой избенки, едва освещенной светом луны, пробивающимся сквозь мутный бычий пузырь подслеповатого крохотного оконца, да красноватыми угольками из открытой топки печи.

— Михась, расскажи о себе... Если можно, — робко, совсем по-детски попросила Анюта.

Дружинник слегка кивнул и задумался. А что, собственно, он может рассказать о себе этой чудесной девушке? О жизни и учебе в закрытом Лесном Стане? Так это тайна за семью печатями. О своей службе в морской пехоте Ее Величества Королевы Англии? Может быть, может быть... Или о сестренке Катьке, бойце особой сотни? Нормальный человек его словам просто не поверит. О Джоане? И тут Михась испытал странное чувство. Ему почему-то стало неловко при мысли, что он станет говорить с Анютой о Джоане. Михась очень удивился этому ощущению душевного неудобства, поскольку никак не мог понять его причин. Кому станет хуже, если он поведает деревенской девушке о своей английской невесте? Или даже вовсе и не невесте, а дальней родственнице, ибо Михась все еще не знал, разрешат ли ему монахи Всесвятского монастыря, расположенного в Лесном Стане, жениться на леди Джоане Шелтон. Но почему-то в глубине души Михась осознавал, что говорить о Джоане ему не стоит. И именно это осознание было противно его честной и прямой душе, доставляло огорчение, даже, пожалуй, легкую сердечную боль.

Чтобы избавиться от этого состояния внутреннего неудобства, Михась мысленно постарался убедить сам себя в том, что он не должен отвлекать Анюту от подготовки к смертельной схватке разными посторонними вещами, не имеющими отношения к поставленной задаче. А уж когда они победят, то тут уж он обязательно расскажет девушке о Джоане. Михась глубоко вздохнул и на этом успокоился. Так что же рассказать о себе Анюте, смотревшей на него открыто и доверчиво, словно в радостном ожидании какого-то непонятного чуда?

И Михась решил рассказать девушке эпизод из своей жизни, в котором Лесной Стан как таковой можно было и не упоминать.

— Ну, послушай, Анютушка, если хочешь, про поморских дружинников. Дело было три года назад, также вот осенью, в северной вотчине боярина нашего Ропши, которая находится недалеко от Ливонии в глухих лесах. Ты, конечно же, знаешь, что государь Иван Васильевич ведет там войну с Ливонским рыцарским орденом за исконные русские земли. Понятно, что и дружина нашего боярина принимает участие в этой войне. Я тогда мальчишкой был, в строевые бойцы еще не зачислен, состоял в учебном отряде нашей дружины. И есть у меня два побратима — Разик и Желток, мы с ними одногодки и с самого рождения дружим крепче крепкого...

Михась сделал невольную паузу, ощутив в горле горький комок. Он вдруг почувствовал такую острую тоску по своим друзьям, ощутил внезапную тревогу за их судьбу. Где они, что с ними? Михась вспомнил, как раненный в обе руки, уже бледный от потери крови Разик отдавал ему свой последний приказ на берегу той речушки: «Задержи их хотя бы на десять минут, брат! Я знаю, ты сможешь! И беги, Михась, беги!» И затем, шатаясь на каждом шаге, неловко прижимая к груди простреленные руки, наспех перевязанные уже набухшими кровью тряпицами, Разик последним устремился за отходящим десятком в лес, прикрывая от пуль опричников своим телом бойцов, уносивших убитых и раненых, не способных двигаться самостоятельно.

Михась тяжело, прерывисто вздохнул, потряс головой, стараясь избавиться от тягостных мыслей и воспоминаний, и продолжил нарочито бодрым и спокойным тоном:

— Так вот, понятно, что воевала наша дружина, то есть строевые взрослые бойцы, в Ливонии с рыцарями их ордена. Ну а учебный отряд, в котором был я с друзьями, когда боевые действия приблизились к вотчинам, поставили в заслон. Так, на всякий случай. Причем даже не в первую линию, в которой стоял резерв, то бишь запасной полк, взрослый, разумеется, а во вторую. Никто особо и не верил, что рыцари даже до первой линии дойдут, ибо все же далековато до места военных действий от нее было, а уж вторую-то линию из нас, мальцов, выставили в основном с учебной целью, хотя задачу, разумеется, поставили боевую.

А рыцари эти самые, должен тебе сказать, ребята весьма сноровистые и отчаянные. Орден рыцарский — это целый закрытый город, даже не один, отгороженный крепостными стенами от посторонних глаз и ушей. Там они всю жизнь сызмальства воевать учатся. Как и мы, впрочем. Хотя последнее время на Руси боярское ополчение большей частью только раз в год воюет, и то неумело да нехотя. Мы-де пространством от врагов отгорожены, на всех границах войска не поставишь, поскольку столько людей и денег нет. А когда враг нападет да пограничные земли пограбит, тогда уж войско соберется нерасторопно и выступит медленно, да не грудь в грудь с отходящим с добычей неприятелем бьется, а вдогон идет, мелкие шайки отставшие добивает. Ну а наша дружина не такая, уж мы-то никак не хуже этих самых рыцарей, день и ночь в военном деле упражняемся.

И вот поставили нас, мальцов, в заслон, в ста верстах от военных действий. За спиной у йас деревеньки да села русские. — Михась, естественно, не стал распространяться о том, что за ними, в глухом лесу, находился один лишь Лесной Стан, и никаких таких сел там больше не было. Просто, когда боевые действия действительно приблизились к Лесному Стану, взрослых бойцов, несших охрану на обычной линии заслонов и секретов, на всякий случай выдвинули вперед, а их место заняли молодые дружинники из учебных отрядов. — Мы, естественно, в заслоне втроем находились. Я, Желток и Разик. Поскольку задача наша была все-таки вспомогательная, вооружение у нас было самое легкое, самострелы да рогатины, пригодное не столько против неприятеля, сколько против зверья случайного, к примеру, медведя взбесившегося или обнаглевшего волка.

Ну вот, сидим мы на пригорочке, в кусты запрятавшись, и наблюдаем за звериной тропой, проложенной в лесу. День сидим, второй, скоро уж смена прийти должна. И вдруг — запах. Не звук даже, а запах, странный, незнакомый, но резкий и отчетливый. Нам уж потом объяснили, что рыцари эти благородные, оказывается, в банях-то не моются вовсе. Нет у них бань. Так, раз в месяц в речку или в кадушку с водой чуть ли не в одежде окунутся, и все! Воняет от них противно и сильно. Кони-то у них приучены тихо ступать, амуниция да оружие подогнано так, что и не брякнет, а запах не скроешь. В общем, мы их вначале учуяли, потом с трудом услышали и лишь затем увидели. Было их всего десять, с аркебузами, копьями, мечами да кинжалами. Латы и кольчуги облегченные, удобные. А на рукавах — шевроны, то есть нашивки по-ихнему. На шевроне человек с волчьей головой изображен, вервольф, волк-оборотень. Про этих самых вервольфов даже мы, мальцы, были давно наслышаны. Разведка их, лучшие бойцы. Они должны проникать противнику в тыл, уничтожать вражеских начальников, взрывать запасы пороха, захватывать языков. Как уж они там первую линию прошли, это начальство потом долго разбиралось. В общем, прошли как-то, и перли они по тропе прямо к... — Михась чуть запнулся, подбирая слово, чтобы не упоминать Лесной Стан, — к ближайшей деревне. Что делать? Мы не то чтобы испугались, но как-то опешили. Ведь и сами не верили, что неприятеля встретим, да еще такого, думали, что, дескать, очередное учебное задание выполняем. Сидим, глазами хлопаем и на врагов таращимся, которые, нас не замечая, спокойно идут мимо. И посоветоваться друг с другом нельзя, вервольфы малейший звук наверняка услышат. Разик, а он тогда старшим в дозоре был, даже палец к губам приложил. Мол, ни звука, братцы!