Физрук - Валерий Александрович Гуров

кассету забыли вернуть! — напомнил продавец.

— Тебя как зовут? — спросил я, снова поворачиваясь к нему лицом.

— Рудольф…

— Вот, что Рудик… — я похлопал торгаша по плечу. — Нехорошо как-то такой подарок вручать без записей… А завтра встретимся, и я тебе ее верну. Идет?

— Идет, — кивнул он.

— Ну, Рудик, спасибо тебе за все! — я по хозяйски протянул ему руку. — Будем дружить!.. Меня Во… Шуриком зовут.

— Очень приятно, — пролепетал он, ошеломленный моей наглостью и напором.

Он проводил меня до двери как весьма важного клиента. Я вывалил на улицу, вытащил из коробки «Десну» и повесил на шею, воткнул клавишу. Тишина. Вот остолоп! Батареек там наверняка нет. Надо и в самом деле отыскать радиомагазин и обзавестись элементами питания. Кажется, в эту эпоху они были здоровенными такими бочонками. Я окликнул какого-то забулдыгу, в плаще, как у лейтенанта Коломбо, он обернулся и я присвистнул от удивления. Это был преподаватель труда Виктор Сергеевич Курбатов.

— Какими судьбами⁈

— Да вот… — пожал тот поникшими плечами. — С работы иду… А — ты?

— С совещания в райкоме…

— Понятно… — печально протянул он. — Слушай, Шурик, у тебя трояка не найдется?

— Найдется… А что?.. Выпить не на что?

Трудовик помялся.

— Да… нет… Жене сказал, что в магазин забегу, а у самого — ни гроша.

— Да без проблем. Держи!

Я отслюнил ему трояк.

— Слушай, Витек… А ты не знаешь, где батарейки купить вот для этой бандуры?

— Сейчас уже нигде не купишь, — покачал головой тот. — Пойдем ко мне. У меня есть запасные.

— Пойдем…

— Только в гастроном по пути заглянем, покуда он не закрылся.

И мы пошлепали с ним в гастроном. Я помог ему закупиться и дотащить до дому две туго набитые авоськи — сахар, крупы, картошка и так далее. Мы поднялись на пятый этаж обыкновенной хрущевки. Витек отворил дверь и мы вошли в узкую прихожую, наполовину занятую свисающим с вешалки снопом одежды. Из кухни доносился однообразный механический гул и плыли клубы пара. Трудовик жестом велел мне разуться, а сам потащил авоськи с покупками на кухню.

Сквозь гул я услышал, как Витек препирается с женой. Наконец, он снова показался в прихожей и знаком поманил меня за собой. Мы прошли в комнату. Похоже, это был личный кабинет, она же мастерская товарища Курбатова. По крайне мере, здесь почти все пространство было завалено разными железяками. Хозяин этого бедлама виновато улыбнулся и принялся шарить по ящикам и коробкам, производя больше шума, чем непонятный агрегат, от которого позвякивали гаечные ключи в металлическом ящике, возле которого я стоял.

— Нашел! — Он вытащил желтые, с темно-синей полосой батарейки с надписью «ЭЛЕМЕНТ 343». — Давай твою бандуру…

Я снял все еще болтающуюся на шее «Десну». Он выдернул ее серый корпус из желто-рыжего чехла, ловко вскрыл батарейный отсек, вставил в него триста сорок третьи элементы, нажал на клавишу. Шведские сладкоголосые соловьи грянули песню про всепобеждающую власть денег. Несколько минут мы с Витьком слушали их буржуазные откровения, потом он отключил магнитофон и вернул его мне.

— Жаль, жена дома, стирает… — вздохнул трудовик. — А так бы усидели полбанки…

— А ты заходи ко мне в общагу, — предложил я.

— Зайду! Спасибо!

Покинув обиталище коллеги, я тормознул частника на «Москвиче» и он за рубль подбросил меня к общежитию. На входе я показал грустной тети Груне свое приобретение и поблагодарил ее за добрые советы. Возможно, она ждала от меня благодарности, выраженной в иной форме, но я решил, что не готов к этому и отправился в свой курятник. И только вставив ключ в замочную скважину, понял, что совершенно забыл про замок. А напрасно. В комнате царил идеальный порядок. Кто-то не только перемыл посуду, но и протер мебель и вымыл пол.

Аграфена Юльевна — больше некому. Возвращаться на вахту и скандалить я не стал. Во-первых, мне было лень. А во-вторых, я пять минут назад ее благодарил. Получается когнитивный диссонанс какой-то. И вообще, я стал замечать за собой некоторое смягчение натуры. Владимир Юрьевич даже горничным в гостиницах не разрешал заглядывать к нему в номер. А Сашок-лопушок, комсомолец-ударник, небось полагал такое поведение жлобством и мещанством. Кстати, надо бы почитать газетки на сон грядущий, дабы проникнуться духом эпохи. Чем я и занялся.

Утром я отправился на работу. Как ни странно, чтение официальной советской прессы мне помогло. Понятно, что в этом обществе действовала своего рода двойная мораль. С трибун говорили одно, а дома, на кухне, другое. Однако, чтобы ты там себе ни думал, находясь на службе или работе, ты должен вести себя так, как это не только считается общепринятым, но и вменяется государством в обязанность. Поэтому, ради выживания, в стенах педучреждения мне следует засовывать подальше Вову — прожженного делягу и полубандита — и выпячивать на первый план Шуру Данилова — до оскомины правильного комсомольца.

С этими благими намерениями я вступил в стены учительской. Едва я миновал ее порог, все разговоры оборвались и все головы повернулись в мою сторону. Признаться, мне стало не по себе от этого молчаливого рассматривания. Что-нибудь случилось с Симочкой? Да нет, вот она стоит, честные-пречестные глазенки округлила… Я нанес военруку более тяжкие телесные повреждения, нежели показалось сначала? Тоже нет. Вон у окна сидит, буравит меня ледяным взором, от которого я, видимо, должен превратиться в снеговика…

— Доброе утро, коллеги! — сказал я, чтобы разрядить обстановку.

Помогло. Опять все загалдели, обсуждая свои учительские дела.

— Александр Сергеевич! — окликнула меня Раечка, директорская секретарша. — Загляните к Пал Палычу, пожалуйста!

Вот оно! Сейчас мне выволочку учинят. Я открыл дверь и увидел эту сладкую парочку — директора и заведующую учебной частью.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич! — сказал Разуваев. — Проходите, садитесь!

— Здрасьте…

Опустившись на стул, я принялся ждать вынесения приговора. Может на этот раз все-таки выставят взашей?.. Так я с радостью! Пойду к Панкратычу в спортобщество «Литейщик», он, хоть и спьяну, золотые горы сулил, если я стану тренером городской команды, в основном — по самбо, но немного — и по карате.

— Как прошло совещание в райкоме комсомола? — осведомился Пал Палыч.

Я хотел было резануть правду-матку, чтобы уж точно выгнали, но тут в разговор вступила старуха Шапокляк.

— Я хочу, Александр Сергеевич…