Звезда волхвов - А. Веста

В жарком мареве плавился и дрожал деревянный резной конек на крыше усадьбы, но в мыслях Севергин все еще был у Забыти. Выпитый до дна внезапной встречей с Флорой, он шагнул под родимые сосны. Белка с сердитым цоканьем отпрыгнула от его протянутой руки. Глухо заворчал Анчар, исподлобья глядя строгими янтарными глазами, и почему-то не прыгнул навстречу, не закрутился вихрем на месте, а остался лежать, положив на лапы тяжелую умную голову.

— Что с тобой, Егорушка? — В дверях стояла запыхавшаяся Алена.

Вглядевшись в лицо мужа, она отшатнулась и руками прикрыла живот.

— Все нормально, — пряча глаза, пробормотал Егор. — Может, у меня рога выросли?

Он схватил со стола кружку с молоком, жадно хлебнул.

Молоко прогоркло, как будто стояло здесь уже неделю.

Сердцем чуя неладное, Алена робко обняла мужа и прижалась прохладной щекой, но этот шелковистый холод отозвался в нем острой внутренней судорогой.

— Прости, я очень устал… Лягу, посплю…

Глава 18

Кладезь бездны

Так пахнут сыростью гриба

И неуверенно, и слабо

Те потайные погреба,

Где труп зарыт и бродят жабы.

Н. Гумилев

Близилась полночь, а в покоях настоятеля все не гасла старинная зеленая лампа. У остывшего самовара в задумчивости сидел владыка Валерий. Смертельно бледный отец Нектарий притулился напротив. Мертвенный свет абажура заметно искажал лица, огрубляя черты, как посмертная маска из жидкого мела.

Кромешные тревоги последних дней отдались бессонницей. Отец Нектарий ослабел и по-стариковски сдал. Его единственное богатство: покой, что дарует человеку чистая совесть, стало добычей воров: неправедных и суетных мыслей. Резко постарел и владыка Валерий; тугие плечи опали, по бороде разлилось раннее серебро.

— …Я отвел угрозу от монастыря, — продолжал тяжелый разговор владыка Валерий. — Хорошо, что сразу шума не подняли, и монах сообразительный оказался, тело спрятать успел. Но откуда в твоем монастыре девка взялась, да еще в колодце и голая? Молчишь? И я не знаю. Такое дело в канун торжеств — это неспроста, это подкоп сам знаешь под кого. Ну, да ладно, надо как-то с этим покончить. Припомни-ка все…

— В ночь на двадцать второе июня я служил молебен о павших воинах. На колокольне до утра звонили… — Настоятель слабо вскрикнул и прикрыл воспаленные глаза ладонью. — Я знаю… Знаю, как девушка попала в колодец… «Пятый Ангел вострубил, и увидел я звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя… И помрачилось солнце…» — шептал отец Нектарий. — Звезда, падшая с неба на землю, это погибшая девушка. Восьмиконечный знак на стене начертан ее рукой перед гибелью. Она тонкая и гибкая, поэтому и прошла сквозь прутья решетки. Она ничего не знала о ловушке, и ее затянуло в колодец водоворотом, когда она искала пути к Тайная Тайн: ключ от кладезя бездны. В монастыре всю ночь бил колокол, поэтому тело всплыло почти сразу.

— Благословите, ваше Преосвященство, вызвать милицию? — немного успокоившись, попросил Нектарий. — Ведь никто из наших не виноват в происшествии.

— Не благословляю. Мы не имеем права бросать и малой тени на монастырь. Обитель и так в осаде прессы. Милиция, допросы… Писаки, как псы, вцепятся. А нам наше дело завалить нельзя…

Нектарий молчал. Перед его внутренним взором рушились и сдвигались горы и источники вод пенились кровью.

— …За порядком в монастыре следишь не строго, — вернул его к действительности голос владыки Валерия.

Он выговаривал настоятелю по-отечески мягко, как-никак, теперь они были соучастники, и это сближало их.

— Сколько у тебя доверенных людей из братии?

— Двенадцать, — едва слышно ответил отец Нектарий.

— Мало… А бездельничают твои монахи много. Вчера иду по галерее, слышу — гогот! Послушники и трудники сбились в табун и анекдоты травят: между прочим, про церковное начальство!

— Не может быть.

— Может, еще как может.

— Что-нибудь непристойное?

— Гораздо хуже, вот, послушай:

«Один строгой жизни монах почил в Бозе и вскоре прибыл в рай, где шли пышные приготовления. Все было в радостном ожидании, и монах невольно смутился.

— Спаси Бог, святой Петр, но я не достоин такого приема, — робко признается монах святому Петру.

— По правде говоря, — отвечал святой Петр, — этот прием не для тебя. Мы готовимся встретить одного епископа.

— Понимаю, — грустно ответил монах, — это вопрос иерархии…

— Это вопрос редкости! Оглянись, монахов здесь — тысячи, а вот епископы к нам попадают чрезвычайно редко…»

Меня увидели, онемели, потупились, ждут, что будет. А все твой Богованя монахов баламутит. Как-то спрашиваю у него, как найти келаря, а он отвечает:

— Отец Порфирий сейчас на скотне. Вы его легко узнаете по скуфейке.

— Так вы, должно быть, наказали весельчаков? — немного оживился настоятель.

— Плохо ты меня знаешь, отец Нектарий. На притчу о достойном иноке я ответил притчей о дурном:

«Жил в монастыре монах, который справедливо считался позором для всей братии. Он был ленив, болтлив, к тому же закоренелый пьяница, и когда он в свой строк отошел ко Господу, монастырская братия невольно вздохнула с облегчением. Прошло некоторое время, и вот отцу игумену снится сон, где этот известный грешник блаженствует в раю с праведниками.

— Ты здесь? А мы-то считали тебя самим пропащим! — изумился игумен.

— Конечно, житие мое не было примером, — со вздохом признал монах. — Но за всю свою жизнь я ни разу никого не осудил…»

Прежде, чем осудить кого-либо, примерь сначала его башмаки, — говорили святые отцы наши, и были правы!

— Монаху надо терпения воз, а игумену — целый обоз, — устало согласился Нектарий.

— Не только терпения, Нектарий, но и соображения…

Но отец Нектарий больше не слышал наставлений владыки. То, что происходило в эту минуту в его душе, можно было сравнить с космической катастрофой. На одной чаше весов корчилась его растоптанная, окровавленная совесть, а на другой поместился величавый, но призрачный храм. Свет, дотоле озарявший его чистый и праведный мир, померк.

Глава 19

Ведьмин круг

Генеральша шального парада,

Огневица купальских костров.

Севергин проснулся от внезапного толчка изнутри. В жарких потемках зудели комары. Стрелки на старинных ходиках показывали полночь. Он всегда стерег этот короткий миг опасного безвременья, когда открываются зеркальные коридоры и сутки смыкаются в круг вечности. В этот час народное поверье запрещает покидать дом, чтобы не вверить душу черной силе.

Алена спала, жарко разметавшись, беспокойно вздрагивая во сне — намаялась за долгий жаркий день… Он осторожно переложил ее влажную руку со своей груди на подушку. Если бы она проснулась и окликнула его, может статься, все сложилось иначе…

Он жадно напился, постукивая зубами о ковшик, проливая на грудь ледяную воду. Его летняя форма, чистая и выглаженная, висела в закутке за пестрой занавеской. Он решительно надел форму, нацепил кобуру, словно эти атрибуты были частью купальского карнавала.

Голубая мгла окутывала дорогу к Забыти. В луговинах парным молоком растекался туман. Истомно стонал коростель, и яростным гвалтом вторили ему лягушки. Через Забыть пролегла широкая лунная дорожка, как хрустальный мост от дальнего темного берега к пойменной луговине, где золотым ожерельем полыхали костры. Егор протер глаза: в кругу голытьбы пировал Стенька Разин.

— Эх, пито-гуляно вволю! А пропито и того боле… Простой я казак, голова забубенная, только дороже воли да шашки для меня ничего нету! Поведу я вас, мои любезные станичники, на стольный град Москву, бояр да кабашников громить.

— Здравия желаю! — Окликнул Севергин честное собрание, но ватага хмуро оглянулась на милиционера, натянула на головы лохматые шапки и обернулась сухими пнями, а сам атаман — оборотился корявым выворотнем в папахе серебристого мха.

Волыжин лес играл зеленоватыми «блудными свечками». На берегу кружили в хороводе задумчивые девушки в белых рубахах.

Увидев Егора, девушки замкнули его в круг:

— Как Иван да Марья на горе купалися.Где Иван купался, берег колыхался,Где Марья купалась, трава расстилалась.

— Марью, выбирай Марью! — опьяненные хороводом «русалки» не выпускали его из круга.

Поднырнув под их сомкнутые ладони, в хоровод вошла Флора. Она словно летела к Егору поверх травы. На ее запястьях звенели браслеты из цветов, белая рубаха была подпоясана травами. На голове колыхался венок из ромашек и дягиля.