Славка с улицы Герцена - Владислав Крапивин

– Айда к Маслозаводу! Там такая лужа разлилась, можно играть в морской бой! – крикнул Виталик. А Володька добавил:

– Целый океан!

Кто же не хочет побывать в океане! Я почти кубарем скатился по лестнице, и мы побежали по мокрой траве.

…А за настоящим, далеким горизонтом я побывал тем же летом, но уже в августе. Незадолго до того, как стал второклассником.

4

Однажды в конце августа отчим собрался на загородные картофельные поля. Не знаю точно, в чем там было дело. Кажется, какой-то колхоз или совхоз попросил городских жителей помочь в уборке раннего картофеля и обещал расплатиться натурой. Видимо, работники конторы «Заготживсырье» оказались в числе этих помощников. (Кстати, не понимаю – зачем? У всех сотрудников были городские огороды, на задах той же конторы. Летом я не раз трудился там, помогая окучивать картошку тяжелой и длинной тяпкой. Не исключено, что начальство отправило работников «живого сырья» на колхозные гряды в порядке мобилизации). Не помню, ездил ли отчим копать картошку, но как-то в субботу он объявил, что ему причитается доля за «трудодни» и завтра ее надо вывезти с поля. Для этого придется с «коллегами» отправиться за город, в трудовой десант.

Мама отнеслась к такому сообщению подозрительно. Мол, знаю я эти десанты. Одна только выпивка под кустами

Отчим изобразил оскорбленную невинность. Какая выпивка?! Люди собрались работать! И, к тому же, разве картошка нам не нужна? Кажется, обещанное партией и правительством продуктовое изобилие пока не наступило (мама заоглядывалась на стены). А если его, отчима, подозревают в нехорошем, он может взять с собой Славку (меня, то есть). Пусть будет свидетель, что «ничего такого не имело места».

Я возликовал. А мама испугалась:

– В этакую даль! Пешком!

– Какая даль? Это за деревней Новые Юрты. От дома до поля всего девять километров, я подсчитал… – Отчим любил точность. – Два часа неспешного пути. А обратно вернемся на машине…

Потом он добавил, что мальчикам надо привыкать к походной жизни. Вот когда он был таким, как Славка, то…

Мама только рукой махнула. Поняла, что в данном случае у меня и отчима полное согласие.

До той поры я ни разу не бывал за пределами нашей Тюмени. А тут вон какой путь! Это для взрослых «всего девять километров», а для меня «целых девять»! Почти десять! А горизонт виден всего за шесть или семь (я где-то читал про это). Значит, предстояло путешествие за горизонт !

Рано утром я стал собираться в поход. Мама предложила пойти в легоньких сандалиях, но я храбро сказал: «Нет, в сапогах». В самом деле, это же не городская прогулка, а почти что экспедиция ! Впрочем, сапоги были не тяжелые. Низкие широкие сапожки из какого-то легонького кожезаменителя, обшарпанные и с латками в разных местах. Мама по дешевке купила их мне на толкучке – для слякотной погоды, когда приходится добираться до школы через густую уличную грязь и лужи. Отчим дал этой обуви пренебрежительное название «опорки», но я своими сапогами гордился. Думал, что они придают мне мужественный, почти солдатский вид.

Как понимаю сейчас, вид был не очень боевой. Большущая выгоревшая пилотка (мне подарил ее Пашка Шаклин) съезжала на уши. Цыплячья шея длинно торчала из разношенного ворота сизого от стирок хлопчатобумажного свитерка. Сморщенные голенища болтались вокруг тощих, обтянутых заштопанными чулками ног. Штаны были коротенькие, хотя в моем понимании почти военные, потому что мама сшила их из полинялой гимнастерки (тоже купленной на рынке). Помочи защитно-полевого цвета мне казались похожими на лямки парашютиста. А в то походное утро к ним добавились еще такие же лямки маленького вещевого мешка, который для меня выудил из своего охотничьего имущества отчим. Мешок был почти пуст, лишь побрякивали там эмалированая миска да алюминиевые кружка и ложка. Сперва я хотел сунуть ложку за голенище, но мама сказала, что это не гигиенично. И добавила в мешок два ломтя хлеба, завернутые в газету.

Поверх четырех лямок добавились крест-накрест два тонких ремешка – от походной фляжки, которую уступил мне отчим, и от его же монокуляра (половинки бинокля), в который я собирался рассматривать преодолеваемую пешим порядком местность. С перепоясанной таким образом грудью казался я себе героическим партизаном, открывателем новых земель и пилотом полярной авиации – одновременно…

Двинулись в дорогу мы около восьми часов утра. Было прохладно и солнечно. «Баром э тр» предсказал ясную сухую погоду, и у меня не было никаких дурных предчувствий. И вообще была на душе сплошная радость – предвкушение дальней дороги.

У нас оказался попутчик – незнакомый мне дядька, сослуживец отчима. Какой-то бесцветный и неинтересный. Ну и ладно! Лишь бы не лез ко мне с разговорами, как взрослый к маленькому. Через недолгое время вышли мы на улицу Республики и дошагали по ней до двух мостов – через Лог с речкой Тюменкой и через нашу многоводную (как мне казалось тогда) Туру. С высокого берега я увидел заречные дали, которые замыкал настоящий горизонт – сизая грань земли, отороченная гребешком еле различимого леса. Ну, эту картину мне приходилось видеть и раньше, не первый раз был у реки. Но ведь теперь-то мой путь лежал дальше видимой грани – за горизонт. По крайней мере, так мне хотелось думать. И укрепиться такой моей мысли помог отчим.

– Смотри, вон деревня Парфеново, а левее и дальше Новые Юрты…

– За которыми те самые поля?

– Не сразу, но вскоре…

Возможно, это было свойство моего детского зрения, но за Новыми Юртами (как стало понятно позже, через несколько лет – совсем недалекими) я не разглядел никаких полей. Деревня показалась мне уходящей дальним краем к самой кромке различимой местности. Это лишний раз убедило меня, что поля уже за чертой горизонта. И сердце сбивчиво затюкало…

Мы вышли на мост. Далеко внизу желтая вода вертела у быков-ледорезов неторопливые воронки (попробуй-ка туда попасть – ой-ёй-ёй…) Отчим хотел взять меня за руку, но я самолюбиво дернул локтем – не маленький. Хотя, по правде говоря, шагать у шатких деревянных перил, по жидкому дощатому настилу было страшновато. Ну, ничего, перешли. Двинулись по одноэтажным улочкам З а реки, что раскинулась на низком, заваленном сосновыми плотами берегу. Орали петухи… Взрослые шагали неторопливо: то ли понимали, что мне трудно поспевать за ними, то ли просто незачем было спешить (работа – не волк…) Говорили о своем. Отчим жаловался, что никак не может наскрести деньжат, чтобы купить хотя бы совсем небольшую лодку-плоскодонку для охоты на ближних озерах и заводях. Это была его давняя «занозистая» мечта. Я вспомнил, что даже в конторской стенгазете по этому поводу был помещен рисунок, который назывался «дружеский шарж» – в шуточном разделе «Кому что снится». Длинноносый понурый отчим сидел на берегу и с завистью смотрел, как счастливые обладатели лодок вдалеке палят из ружей по растрепанным перепуганным уткам. И надпись была:

Как вкусн о

Утиное мяск о ,

А лодочки нет… 

Белобрысый спутник в парусиновой фуражечке понимающе кивал и говорил, что постарается найти человека, у которого можно приобрести одноместный дощаник «совсем за гроши».

Кстати, через несколько лет отчим все-таки купил легонькую плоскодонку у какого-то заречного пьяницы. Но охотился на ней не часто – ведь надо было искать машину, чтобы перевозить лодку то на одно, то на другое озеро (а в ближних речных заливчиках, куда можно добраться «своим ходом», дичи становилось все меньше). В конце концов плоскодонкой завладел я, оснастил ее мачтой и парусом и с двумя друзьями-девятиклассниками (да еще с собакой Султаном) совершал на этом одноместном суденышке плавания по родной Туре. Как не потонули, уму непостижимо. Впрочем, где-то я уже писал про это…

По деревянной дороге – лежневке – мы наконец миновали заречную слободу, через засохшие болотца добрались до деревни Парфёново и по ее краю зашагали к Новым Юртам – они к Парфёнову почти что примыкали. Я вертел головой – здесь были для меня совсем неведомые края. Правда, раньше я видел эти деревни, но издалека, с высокого тюменского берега, а это все равно, что на картинке…

Нынче Парфёново и Юрты стали частью города, но в ту давнюю пору они были совсем отдельными поселениями. И вот я, пацаненок, никогда не покидавший своего города, оказался в «другом населенном пункте». Это факт представлялся мне полным особого значения и крайне важным для моей биографии (такое слово – «биография» – в ту пору я уже знал).

Улицы двух деревень были такие же, как на окраинах Тюмени, но я надеялся, что обязательно увижу что-то особенное, такое, чего в «нашем городе» нет. И… увидел! Удивительный дом!