Неприступный герцог - Джулиана Грей

Лицо экономки покрыл румянец, глаза блестели, а пальцы сжались в кулаки. Угли сочувственно затрещали у нее за спиной.

— О, Морини! — выдохнула Абигайль.

— Он проклял ее. Леонора и английский лорд скрылись в ночи и никто больше о них не слышал. Молодой синьор Монтеверди, брат Леоноры, искал их и искал. А замок…

Абигайль отерла струящиеся по щекам слезы.

— Что замок, Морини?

— С тех самых пор он словно затаил дыхание. Он ждет, когда проклятие будет снято.

— Проклятие? Проклятие отца Леоноры? — Абигайль подняла взгляд на синьору Морини.

Экономка вновь опустилась на стул напротив Абигайль и положила руку на стол.

— Слуги покинули замок. Молодой синьор Монтеверди тоже сюда не возвращался. Только двое остались. И они ждут, когда действие проклятия закончится.

— Остались двое? — Абигайль протянула руку и коснулась пальцев Морини. Они были из настоящей живой плоти. — Вы и Джакомо?

— Si, синьорина, — ответила Морини. В ее глазах стояли слезы. — Я и Джакомо. Я присматриваю за замком изнутри, он — снаружи. Я обслуживаю леди, он — джентльменов.

— И что это значит?

— Мы ждем, когда проклятие рухнет. Когда долг будет оплачен.

— Какой долг? И как его выплатить?

— Это невозможно сделать, синьорина. Вы не должны спрашивать. С тех пор триста лет прошло, но проклятие не снято.

Абигайль подалась вперед и взяла руку экономки в свои.

— Пожалуйста, расскажите мне. Клянусь, я сделаю все, что в моих силах. Справедливость восторжествует, клянусь!

Экономка погладила пальцы Абигайль и заглянула ей в глаза. При этом она вздохнула так глубоко, словно вздох шел из самой ее души.

— Англичанин, синьорина, — тихо произнесла экономка. — Английский лорд должен подарить свою любовь и свою жизнь леди, живущей в замке.

Абигайль показалось, что ее сердце перестало биться. Словно само время вдруг остановилось.

— Какой английский лорд, синьора Морини? — прошептала она.

Экономка закрыла глаза и произнесла так тихо, что слова растворились в воздухе, прежде чем Абигайль смогла их услышать:

— Никто не знает, пока дело не будет сделано. Скажу только, что английский лорд и леди должны искренне полюбить друг друга, прежде чем полная луна в середине лета пойдет на убыль. Тогда жизнь вернется в замок и Монтеверди обретет то, что когда-то у него отняли.

Глава 7

Абигайль в оцепенении шагала по двору. Она пребывала в таком состоянии с того самого момента, как покинула кухню. Привычные утренние посиделки с Лилибет и Александрой, которые они вежливо именовали «салоном», обреченные на провал с самого начала, были милосердно прерваны Персивалем, желающим получить свой обед.

«Английский лорд и леди должны искренне полюбить друг друга, прежде чем полная луна в середине лета пойдет на убыль».

Абигайль посмотрела на свое платье, перепачканное крошками, летевшими изо рта не слишком воспитанного Персиваля, на покрытые пылью туфли и обломанные ногти, под которыми виднелась грязь.

Там, на теплой кухне, экономка, качая головой, сказала, что это невозможно.

Рядом с персиковым садом на дорожке, ведущей по склону холма к озеру, мелькнуло голубое платье. Абигайль прикрыла прищуренные глаза ладонью, и ей на мгновение показалось, что она видит очертания фигуры своей сестры среди деревьев.

Ну и что? Это не так уж невозможно. Кажется, мастерская мистера Берка спрятана именно там, среди оливковых деревьев на берегу озера.

А Лилибет? Даже слепой заметил бы полные любви взгляды, бросаемые на нее время от времени лордом Роландом Пенхэллоу, и ответный румянец на ее щеках. Графиня Сомертон сейчас была свободна от своего ужасного мужа. Ну, или почти свободна.

Но, возможно, проклятие не будет разрушено, даже если мистер Берк влюбится в Александру, даже если Лилибет и лорд Роланд найдут путь в объятия друг друга. Никто не знает, какому именно английскому лорду суждено спасти согрешивших любовников.

Кроме мистера Берка и лорда Роланда в замке Святой Агаты остается лишь один английский лорд.

Сможет ли она?

Сможет ли он?

Возможна ли вечная любовь к Уоллингфорду?

Уоллингфорд — преданный возлюбленный?

Да, он казался Абигайль невероятно привлекательным. А если уж говорить совсем откровенно, то ни о чем другом она и думать не могла. Но подобное физическое влечение очень легко удовлетворить, к тому же оно крайне редко перерастает в серьезное чувство. Все прочитанные Абигайль книги и ее собственные наблюдения лишь подтверждали эту теорию. Даже если бы она полюбила Уоллингфорда, даже если бы это головокружительное желание слиться с ним воедино переросло в нечто более глубокое и нежное, оставался сам Уоллингфорд и его собственные намерения и предпочтения.

В конце концов, распутники редко становятся на путь исправления.

Абигайль резко повернулась в сторону замка и увидела стоящую в дверях Морини, на глазах которой блестели слезы. Поймав на себе взгляд английской леди, она отступила и скрылась в тени.

Абигайль показалось, что волосы зашевелились у нее на затылке. Она инстинктивно шагнула вперед, чтобы последовать за экономкой, но в это самое мгновение ее вниманием завладело другое зрелище: служанка Франческа в небесно-голубом платье и белоснежном платке, ярким пятном выделяющемся на фоне мрачных стен замка, толкала перед собой нечто похожее на большое колесо.

Абигайль удивленно заморгала.

— Скажи на милость, чем это ты занимаешься, Франческа? — спросила она по-итальянски, положив руку на колесо. Оно оказалось довольно твердым, прохладным и остро пахло сыром.

При ближайшем рассмотрении колесо и впрямь оказалось огромной головкой сыра.

Франческа выпрямилась и поправила платок.

— Это pecorino [5], синьорина. Синьора Морини хочет расчистить верхний этаж и попросила перекатить все сыры оттуда на конюшню. Дозревать.

— Какое трудное задание. Тебе помочь?

— О нет, синьорина. Мария помогает мне с сыром. Только вот… — Франческа задумалась, прищурив карие глаза.

— Так что же? Я буду очень-очень рада помочь. Я совершенно свободна.

Франческа посмотрела на замок, с его островерхими крышами, залитыми восходящим солнцем.

— Мы только начали набивать матрасы и подушки. И справились лишь с половиной работы. В комнатах джентльменов вообще еще не брались за дело.

— О, как славно! И чем же вы их набиваете?

— Свежим гусиным пухом. Он наверху в спальнях.

В спальнях. Там, где когда-то спали и хранили свои тайны Монтеверди. Там, где теперь поселились джентльмены.