Кремлевское дело - Николай Иванов

Мы не случайно дословно приводим эти выдержки из наших посланий Горбачёву и Ельцину в ноябре 1986 года. Не прошло и трёх лет, как нас стали обвинять в том, против чего мы открыто выступали. На съездах народных депутатов и сессиях Верховного Совета СССР именно на нас мафиозное лобби пыталось возложить ответственность за аресты десятков тысяч людей в Узбекистане. Делалось это вопреки официальной информации Прокуратуры, где указывалось, что за 6 лет группа привлекла к уголовной ответственности лишь 62 человека. Тем не менее, с подачи Лукьянова, отлично знавшего фактическую сторону дела и умело дирижировавшего депутатским оркестром, нас обвинили в репрессировании десятков тысяч жителей республики.

Осенью 1985 г. после поездки в Узбекистан Ельцин ставил перед Горбачёвым вопрос об освобождении от должности Усманходжаева, но получил отпор. Воспользовавшись нашей докладной запиской, содержавшей конкретные факты и доказательства, он решил вынести этот вопрос на заседание Политбюро и настоял на его рассмотрении. Докладная записка была оглашена. На заседание срочно из санатория ЦК КПСС «Барвиха» был вызван Генеральный прокурор Рекунков. По результатам обсуждения было принято следующее постановление.

Коммунистическая партия Советского Союза.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Совершенно секретно

№ П43/ХУ

Т.т. Горбачёву, Лигачёву, Соломенцеву, Разумовскому

О письме в ЦК КПСС работников Прокуратуры СССР т.т. Гдляна Т. Х. и Иванова Н. В. от 11 ноября 1986 г .

Поручить т.т. Соломенцеву М. С., Разумовскому Г. П. провести партийную проверку по письму работников Прокуратуры СССР и о результатах доложить Политбюро ЦК КПСС.

(Из протокола i 43 заседания Политбюро ЦК КПСС от 4 декабря 1986 г .)

Вот как рассказывал об этих событиях Ельцин 17 апреля 1990 г. на сессии Верховного Совета СССР, когда он предложил отклонить представление Генерального прокурора о нашем увольнении с работы и аресте:

«…Я был кандидатом в члены Политбюро и хочу сказать хотя бы об одном факте, который характеризует обстановку, в которой работала группа Гдляна и Иванова. В начале 1986 года они обратились к руководству КПСС, ко многим членам Политбюро с серьёзной запиской, где были обрисованы факты, с которыми они встретились, и попросили, чтобы им дали разрешение на то, чтобы начать следствие против руководителей республики, в том числе Усманходжаева. Полгода – ни ответа и никакого решения. Они написали письмо мне. Я пришёл к Генеральному секретарю, затем вынес этот вопрос на Политбюро. И я должен сказать, что Политбюро в тот момент не согласилось с тем, чтобы привлекать к ответственности или по крайней мере возбудить дело против Усманходжаева…»

Позиция, занятая Ельциным, помогла, хоть и со скрипом, сдвинуть дело с мёртвой точки. В ходе обсуждения данного вопроса в Политбюро было дано устное согласие на привлечение к уголовной ответственности Чурбанова, Осетрова, Худайбердиева. Что же касается не только Усманходжаева, но и других действующих функционеров ЦК КПСС и ЦК КП Узбекистана, упоминавшихся в докладной записке, то было дано поручение ещё раз всё проверить, во всём разобраться, выяснить, не оговорили ли важных товарищей, а лишь потом делать выводы. В переводе с цековского языка на житейский постановление Политбюро № 43 о проведении «партийной проверки» означало фактически отказ следствию на привлечение этих лиц к ответственности.

И всё же это была хоть и частичная, но всё же победа. Даже такое компромиссное решение партийной верхушки позволяло продвинуть расследование вперёд. Хотя на деле его выполнение также сопровождалось многочисленными препятствиями. Дело Чурбанова Рекунков распорядился выделить в отдельное производство и передать в Главную военную прокуратуру (ГВП). Тут уже поднялся шум. О том, что столь произвольное выделение дела отразится на объективности и полноте расследования, пришли к выводу даже в очень послушной ГВП. Тогда придумали компромисс: её следователя В. Миртова включить в состав нашей следственной группы, дело Чурбанова в отдельное производство не выделять, но допросы брежневского зятя поручалось проводить одному Миртову.

Вся суть правосудия, вершившегося в огромной державе верхушкой КПСС, была сформулирована в одной фразе: «Я вам не позволю копаться в грязном белье Генерального секретаря». Так высокомерно заявил нам заместитель Генерального прокурора Сорока. На что тут же получил ответ: для того и работаем, чтобы у Генерального секретаря бельё было чистым. Сорока отказался санкционировать арест Чурбанова, поскольку постановление было вынесено от нашего имени. Постановление на арест Чурбанова было перепечатано и подписано Миртовым. Вся эта недостойная возня была затеяна ради того только, чтобы угодливо докладывать в ЦК КПСС: Чурбанов арестован Главной военной прокуратурой. Так что волю Старой площади Прокуратура услужливо исполнила. Рекунков и Сорока отказались также санкционировать обыски в квартире Чурбанова, на его даче, в квартире покойного Брежнева.

Каким же кликушеством звучали приказы и указания руководства союзной Прокуратуры о неуклонном и строгом соблюдении законности. Уж где-где, а в доме 15-а на Пушкинской улице с законностью привыкли обращаться как с проституткой. Неукоснительной там почиталась лишь одна «законность» – наглые требования преступной верхушки КПСС. Любой мало-мальски грамотный юрист покраснеет от стыда, узрев слово «законность» в деле Чурбанова. Только вдумайтесь: по закону Генеральный прокурор и его заместители вправе отстранить своего подчинённого от расследования и передать дело другому следователю. Но запрещать руководителям группы вести допросы арестованного по их делу подследственного и поручать эту работу подчинённому – такого мировая практика, пожалуй, не знает.

Естественно, мы не выполнили незаконного указания. С первого же дня, как арестовали Чурбанова, оба проводили его допросы, очные ставки. Участвовали в этой работе и Миртов, и начальник следственной части Прокуратуры СССР Г. Каракозов. Примерно через месяц об этом стало известно Рекункову и Сороке. Но было уже поздно: Чурбанов дал показания, замять его дело было уже невозможно.

…Я сидел в приёмной Председателя КПК Соломенцева. Гдлян в это время находился в Узбекистане, и по вызову мне пришлось явиться одному. Уже который день в Прокуратуре Союза царил переполох. Одного за другим на Старую площадь вызывали работников, причастных к ведению нашего дела. Я ждал уже минут 20. Наконец, из кабинета вышел наш куратор Каракозов. По случаю вызова в ЦК КПСС он был в прокурорской форме с петлицами Государственного советника юстиции 2 класса. Угрюмо кивнул и направился к выходу. Минут через пять меня пригласили в кабинет. Соломенцев был не один, рядом с ним сидел секретарь ЦК КПСС Разумовский, отвечающий в то время за партийные кадры. На столе перед ними лежала наша докладная записка на 15 листах, которая 4 декабря 1986 г. была предметом обсуждения на Политбюро.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});