Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

Эти воспоминания немного отвлекли «купца» от неудачного разговора с Курыханом. «Что ж, – решил он, усмехаясь в душе, – если меня и на правом берегу Борисфена постигнет неудача, останется только выращивать виноград». Но неприятное ощущение двойственности своего положения впервые не отпускало. Всегда он был уверен – то, что делает, делает на благо Империи, её могущества, а теперь? Слова Никандроса не давали покоя, как далеко ни старался упрятать их в недра тренированной памяти старший стратигос.

«Стареешь, Каридис, стареешь, – корил он себя, одновременно по устоявшейся за долгие годы привычке стараясь найти причину своей ошибки. – Может, князя пачинакитов не устроила цена? Надо было пообещать больше, а ещё лучше – привезти с собой, блеск золота и камней сделал бы его сговорчивее… Не надо было ехать к Курыхану, слишком свежа у него память о быстрых мечах князя россов. Да и к племени Суру Кулпей, пожалуй, тоже ехать не стоит, они хоть и не очень ладят с Курыханом, но открыто пойти против его воли… Нет, надо подаваться к племенам, которые обитают на правом берегу Борисфена, они ещё не отведали клинков Сффентослафа. „Подкормить“ их как следует, пообещать золотые горы, что угодно, но привлечь на свою сторону. Нельзя забывать наставлений императора Константина Багрянородного сыну Роману: „Я полагаю всегда весьма полезным для Василевса Ромеев желать мира с народом пачинакитов, заключать с ними дружественные соглашения и договоры, посылать отсюда к ним каждый год апокрисиария с подобающими и подходящими дарами“. А ещё поучал император своего сына: „Знай, что пока Василевс Ромеев находится в мире с пачинакитами, ни россы, ни турки не могут требовать у ромеев за мир великих и чрезмерных денег и вещей, опасаясь, что Василевс употребит силу этого народа против них… Пачинакиты, связанные дружбой с Василевсом и побуждаемые его грамотами и дарами, могут легко нападать на землю россов и турок, уводить в рабство их жен и детей и разорять их землю“.

Нельзя, никак нельзя тебе, Каридис, получить отказ ещё и у племени Язы Копон и Кабукшин Йула. Эти два больших племени правобережных пачинакитов находятся одно на границе с Болгарией, а другое с Угрией, они, как говорил Никандрос, союзничали с болгарским царём Симеоном, поэтому должны быть не очень довольны нынешним вторжением в Болгарию князя россов», – размышлял старший стратигос.

Полутысяцкий Хорь, оставленный князем, чтобы обучать молодое пополнение, а негласно и для несения Тайной службы, неспешно шёл по пристани, внимательно замечая всё и вся вокруг. Теперь такие прогулки по людным торговым местам Киева стали ежедневными. На пристани или торжище сразу видно, какие лодии, с каким товаром, откуда и с какими купцами прибыли. Средь шумной толпы перевозчиков, торговцев, грохота пустых телег, храпа испуганных непривычной толчеёй лошадей из тихих весей, тяжёлого скрипа доверху нагруженных возов, ругани и смеха, окриков и песен он чутко ловил интересные ему речи, мог незаметно понаблюдать за подозрительным человеком, либо, как бы невзначай, встретиться с кем надо и молвить то, что другим ушам было не предназначено.

Старый воин уже почти выбрался из шумной сутолоки, когда почувствовал на затылке чей-то пристальный взгляд. Хорь «нечаянно» выронил небольшую холщовую суму и, поднимая её, незаметно оглянулся. Сердце его радостно забилось, но виду старый изведыватель не подал, только быстрее зашагал прочь от реки, более не оглядываясь, потому как ясно чувствовал, что человек, чей взгляд он перехватил у пристани, идёт следом. Войдя во двор, заросший цветущими вишнями, он уселся на трухлявую колоду подле старой покосившейся глиняной хатки и стал ждать. А когда в калитку вошёл худощавый отрок, поднялся навстречу и крепко обнял его, уронив скупую слезу на свою обветренную тёмную щеку.

– Невзорка, сынок, откуда, неужто из самой Булгарии?! – Он отстранил от себя юношу, оглядел усталое чело и снова заключил в свои жилистые объятия. – Сыне мой, живой и здоровый, как рад, как я рад!

Когда, перемяв друг друга в объятиях, они уселись на колоду, Невзор поведал:

– Сегодня я с купцами из Бряхимов-града приехал. Вести недобрые у меня. Темник Издеба повелел передать, что были посланники византийские в нескольких племенах булгар и буртасов, с князьями их встречались, пытались уговорить на Киев пойти, причём немедля, пока князь с дружиною на Дунае-реке занят. Одного из тех посланников, что под личиной арабского купца скрывался, изловить удалось, так он под пыткой поведал, что и к другим народам такие «купцы» посланы. Издеба с Инаром князей тех кого уговорами, кого деньгами, а кого мечами варяжскими от мысли идти на Киев отвадили. Да только это в Булгарии, а половцы, а печенеги, а ясы с койсогами? Да и в Альказрии немало охочих поживиться киевским богатством, пока в нём доброй дружины нет.

– Худо, в самом деле худо, пойду-ка я к Горазду, он нынче хоть и под Улебом ходит, да дело своё лепше ведает. А ты отдохни с дороги, исхудал-то как, рёбра вон торчат, что у рубеля для глажки. Я в этой хатке людей нужных встречаю, там еда и одежонка разная, – кивнул полутысяцкий на дверь жилища. – Отдыхай, одним словом, а как Издебе ответ будет готов, так с купцами и двинешь обратно.

– А что, княжеский брательник, как и в зимней войне с Булгарией, снова в поход не пошёл? – спросил юный изведыватель.

– Мать Ольга упросила Святослава оставить Улеба при ней, рекла, мол, внуки ещё не взросли, а ей уже тяжко о них хлопотать, кому, как не дядьке, их наставлять и пестовать. Да и твёрдая рука мужеская в отсутствие князя должна быть. В общем, он при княгине вроде воинского советника.

– Видать, благоволит мать-княгиня к Улебу-то, – заметил Невзор.

– Так они ж с княгиней единоверцы, да… – как-то двусмысленно промолвил Хорь. – Ну, отдыхай пока, тебе ведь скоро в обратный путь, – повторил он и быстрым шагом вышел со двора.

Только не успел Невзор покинуть Киев, потому как на следующий день Гарольду-Горазду сообщили, что ко граду подступают орды печенегов, причём не те, привычные уже киянам сородичи Кури, а другие, по всему видать, издалека. Начальник городской стражи немедля поскакал к Улебу, и они вместе тотчас явились перед княгиней Ольгой.

– Мать-княгиня, – взволнованно проговорил Гарольд, – беда, печенеги на Киев идут!

Княгиня тяжело села на лаву от такой вести и, помедлив, произнесла в сердцах:

– Ну вот, а у нас окромя полка стражи Городской и нет никого, вся дружина по чужим землям разбежалась!

– Полк ничего не сделает, много их, печенегов… – мрачно молвил Улеб.

– Сама-то ведаю, лепше подскажите, кто из воевод поближе, чтоб хоть с какими-то силами подоспел. Да и князю нашему, вечному воителю, весть подать надобно!

– Черниговский воевода к концу месяца должен был снарядить пополнение княжеской дружине, к нему гонцов пошлю, да в другие грады. Хотя особой надежды нет, все свежие полки уже в Болгарию отправлены, – доложил Гарольд. – Князю гонцов-то пошлём, да пока они его достигнут, пока он сюда с дружиной приспеет… А кочевники, считай, к утру здесь будут.

– Гляди-ка, как подгадали, подлые, – в раздумье молвила Ольга, – в самый тяжкий момент, когда ни дружины в Киеве, ни пополнения для неё из прочих земель…

– Будто нарочно кто подсказал печенегам, – в тон княгине вздохнул Улеб.

– Худо ещё и то, что припасы зимние почти съедены, а новое созреть ничего не успело. Если Киев осадят, долго не протянем… – озабоченно молвил начальник Городской стражи. – Сейчас же распоряжусь послать гонцов в Чернигов и к светлейшему князю в Болгарию…

– Постой, – остановила Ольга собиравшегося уходить Гарольда, – я сама князю послание напишу. – И она излила на кожу всё, что накипело на сердце материнском, всё выплеснула в краткие, но горькие строки: «Ты, сыне, чужих земель ищешь и блюдешь, а своея ся лишив! Аще не придеши, не оборониши нас, да возьмут нас печенези. Аще ти не жаль отьчины своей, и матерь стары суща, и детей своих». – Коли не придет Святослав с дружиною, то погибнем все, или, того хуже, в полоне окажемся, – с тревогой молвила Ольга, запечатав кожу и передавая её Гарольду.

Полетели разными дорогами послы киевские с вестью тревожной в землю Болгарскую. Потому как неведомо, какая из тех дорог счастливой окажется, а на какой ждёт-дожидается тех посланников смерть скорая или полон тяжкий.

А поутру вышли к Киеву печенеги.

Будто весеннее половодье выплеснуло из степи несметную орду всадников на конях и верблюдах, повозок, в которые были впряжены круторогие волы. Над войском грозно трепетали на ветру знамёна из звериных шкур и колыхался густой частокол копий. Вопли команд на незнакомом языке, рёв животных и низкое утробное гуденье огромных печенежских труб заполнили всё окрест чужими устрашающими звуками.

Кочевники только раз приблизились к стенам града, но, будучи обстреляны из луков и самострелов, откатились и обложили Киев плотным кольцом, раскинув на склонах, сколько хватало глаз, свои шатры. Началась осада.