Потусторонним вход воспрещен! - Наталья Александрова

– Представляю, – глухо ответила Анфиса и подумала, что если ей было так худо последние месяцы, то что же тогда творилось с Алисой!

Она много думала после разговора с Лидой и поняла очевидное: несмотря на то что их разлучили в детстве и что они такие разные, они с сестрой неразрывно связаны, они чувствуют друг друга на любом расстоянии.

Она боялась говорить об этом с отцом – с годами он стал малообщителен, постарел, ушел в себя. В нем все еще жила обида на бывшую жену. Анфиса долго собиралась с духом, потом позвонила как-то в Москву. На просьбу позвать Алису чужой равнодушный голос ответил, что Алиса отдыхает в Испании и вернется не скоро.

Так и повелось. Если Анфисе нездоровилось, или болела голова, или же наваливалась беспричинная тревога, она знала, что сестре сейчас еще хуже, чем ей. Алиса всегда у них была главная, она была старше сестры на две минуты. В раннем детстве Алиса верховодила, Анфиса подчинялась.

Иногда по ночам, лежа без сна, Анфиса думала о сестре. Вспоминает ли Алиса о ней, чувствует ли, когда ей плохо, или только она, Анфиса, обречена мучиться чужими муками?

Лидка Федоскина вышла замуж в Москве, уехала с мужем на два года за границу, потом вернулась и тут же развелась. Детей у нее не было – не успели, как объяснила она Анфисе, прибыв очередной раз в Петербург развеяться. Муж положил Лидке очень приличное содержание, так что она могла жить совершенно беззаботно. Она болталась по тусовкам и магазинам, знала все сплетни обо всех известных людях и с увлеченьем все это Анфисе пересказывала. А та не могла дождаться, когда же речь зайдет о сестре.

Алису Лидка тоже не упускала из вида, что было для нее трудновато, потому что существовали они в разных измерениях. Алиска, по рассказам Федоскиной, махнула рукой на мужиков и решила строить жизнь самостоятельно и делать карьеру. Она страшно деловая, вечно занята, и телефон звонит, не умолкая, поболтать с подругой некогда.

Мать пыталась пристроить Алиску замуж за какого-то старого хмыря с деньгами, Алиска послала их обоих подальше. Отношения у них с матерью разладились, а тут еще неожиданно умер отчим, муж матери. Оставил он ей, однако, прилично денег, потому что мамаша, прикинув возможности, тут же вышла замуж за своего тренера по фитнесу. Такой интересный мужик – глаз не отвести. Раньше спортивное оборудование рекламировал, потом что-то там случилось, пришлось уйти из рекламы. Но быстро пристроился к Алискиной мамаше. Она прекратила с Алисой всяческие отношения, хотя дочь и так давно уже жила отдельно.

И еще она бывает иногда в Петербурге по делам…

– Дай мне ее телефон! – сказала Анфиса, решившись.

– Ну, не знаю… – протянула Лидка и посмотрела пренебрежительно, – она не велела никому…

– Дай! – Анфиса схватила ее за руку и так сверкнула глазами, что Лидкина рука сама нажала нужные кнопки на мобильнике. Она подумала, что сейчас Анфиса очень похожа на сестру.

«Бедная девочка, – думала Надежда, лениво прихлебывая остывший кофе, – одна, без матери, с отцом-неудачником. Да и тот умер, она говорила вначале… Где-то я читала, что близнецов нельзя разлучать, они связаны очень крепко. Когда они рядом, эта связь им помогает, они в два раза сильнее, и вдвоем умеют противостоять судьбе. Когда же они далеко друг от друга, они становятся гораздо слабее. Они все должны делать вместе, а так они несчастны».

Настроение у Надежды испортилось: с одной стороны, было жалко девушку. С другой – время неумолимо бежало, да что там – просто неслось сломя голову к шести часам, когда усталый муж явится с работы – и что он найдет дома? Только голодного, возмущенно подвывающего кота. Где жена, явившаяся после недельной разлуки? Где подарки? Где вкусная, калорийная еда, наконец?

Подумав о еде, Надежда сердито сглотнула и с отвращением поглядела на пустую чашку. Кофе ей совершенно не хотелось. И сладкого тоже. Ей хотелось горячего грибного супа и домашних блинчиков с мясом. Или наваристого борща со сметаной и вареников с картошкой. Или, если уж думать о здоровом образе жизни, – диетической куриной грудки, жаренной в сухарях, и тушеной капусты брокколи в качестве гарнира. Но это – только на самый крайний случай. «Что, в самом деле, – сердито думала Надежда Николаевна, – болтаешься по городу, вместо нормальной еды – кусок торта и бесконечный кофе, от которого скоро начнется сердцебиение, а толку – чуть».

На самом деле нужно как можно быстрее нестись на автобусный вокзал, чтобы спасти сумку, а она сидит тут, потому что не может бросить эту несчастную Анфису. Видно, что человек совсем растерялся и не сможет себя защитить.

Надежда снова с ненавистью поглядела на пустую кофейную чашку и осознала, что Анфиса снова заговорила, глядя невидящими глазами в окно.

Несколько месяцев она собиралась с духом, потом решилась набрать заветный номер. И услышала голос – такой знакомый с детства.

– Это я, Анфиса, – пробормотала она, как будто прыгнув в холодную воду, – ты меня помнишь?

На том конце помолчали всего секунду, потом голос ответил со смешком:

– Разумеется, помню, что у меня есть сестра…

Слова отчего-то застревали у Анфисы в горле, приходилось выпихивать их силой.

– Я бы хотела… мы не могли бы… ну… просто увидеться, хоть ненадолго…

Она была сама себе противна – это жалкое, униженное бормотанье… Да что с ней такое? Ей же ровным счетом ничего не нужно от сестры – ни денег, ни услуг…

«Нужно! – кричала в ответ ее измученная душа. – Тебе нужна она – самый родной, самый близкий человек на этом свете! Ты не можешь больше страдать в стороне от нее, ты должна быть с ней рядом – хоть изредка, хоть на минуточку…»

– Хорошо, – после некоторого молчанья ответила Алиса, – у меня очень плотное расписание, но как раз сегодня… Я уезжаю вечером в Москву, если бы ты пришла на вокзал меня проводить…

– Я согласна! – выдохнула Анфиса.

– В одиннадцать тридцать возле памятника Петру на вокзале, – отчеканила Алиса и отключилась.

Анфиса пришла на вокзал задолго до назначенного срока и спряталась за ларек с сувенирами. У памятника Петру Великому в центре зала роилась озабоченная толпа. Люди несли вещи, кричали на плачущих детей, ловили сбежавшую собаку. До Анфисы никому не было дела.

Ровно в одиннадцать тридцать Анфиса увидела сестру. Она узнала ее сразу, несмотря на то что они не виделись пятнадцать лет. Узнала не потому, что они были похожи. Напротив, если сейчас поставить их рядом, мало кто догадался бы, что перед ним – родные сестры, тем более – близнецы.

В центре зала стояла очень интересная, хорошо одетая молодая женщина. Тщательно подстриженные темные волосы, коротенькая шубка из щипаной норки, дорогой кожаный портфель. Надменный профиль, взгляд – уверенный и невозмутимый. Взгляд хозяйки жизни. Видно было, что эта женщина не станет никого просить об одолжении, она сама уверенно возьмет все, что ей нужно. Она – совершенно чужая, поняла внезапно Анфиса. С ней мы никогда не сможем быть близки. Ей ни до кого нет дела, даже до собственной сестры. То есть тем более – до собственной сестры. Скромная, незаметная сестричка выпадает из ее мира. То есть она просто туда не вписывается.

Так прошло десять минут. Анфиса все не решалась подойти, потом Алиса взглянула на часы, пожала плечами и пошла уверенной походкой к перрону. Поезд уже подали.

С тех пор они никак не связывались друг с другом. Анфису не беспокоили больше неожиданные боли и беспричинные приступы депрессии, из чего она сделала вывод, что у сестры все хорошо. Либо же их таинственная связь прервалась, чему тоже можно было только радоваться. Она вышла замуж за Стаса и некоторое время о сестре вообще не вспоминала.

Жить со Стасом оказалось не так весело, как при первом знакомстве. Дома он не пел под гитару и не рассказывал анекдотов. Дома он вообще ничего не делал и старался поменьше бывать там, отговариваясь делами. Анфиса полагала, что это из-за отца – стесняется, мол, чувствует себя не в своей тарелке. Позже она поняла, что Стас нигде, никогда и ничего не стесняется.

Бывая с ним в компаниях, она с некоторого времени осознала, что истории его повторяются, и песенки тоже. По образованию Стас был журналист, но ни дня не работал в газете. Он болтался по городу, встречался с какими-то несерьезными людьми, просиживал с ними в кафе и недорогих ресторанах целые дни, бесконечно звонил кому-то по телефону, часто звонили ему, иногда даже ночью, пока этому не воспротивился отец.

Сам себя Стас называл продюсером, но Анфиса плохо представляла, что и кого он продюсирует. Первое время Анфиса ходила с ним вечерами. Но ей ужасно не нравились вульгарные малознакомые девицы, которые тут же вешались на ее мужа, визжа и изображая неземную радость. Не нравилось ей, что каждый встречный-поперечный, даже незнакомый, вместо того чтобы просто поздороваться, тут же норовит лезть целоваться. Не нравился шум, слишком громкая музыка, пустые разговоры, жаргонные словечки. Ей жалко было времени, проведенного в душном полутемном прокуренном зале, где люди совершенно ничего не делали – не ели, не танцевали, не разговаривали, а только сидели, лениво перебрасываясь пустыми фразами, прикуривая одну за другой сигареты. Ей хотелось домой, где все такое удобное, свое, где так приятно почитать под старой лампой с зеленым абажуром, где тихо, и папа за стенкой. Стас же такое времяпрепровождение называл прозябанием.