От звезды и до воды - Людмила Мартова

за что бы не посмела.

При помощи и поддержке Олега Валерьевича она год назад защитилась, хотя обвинить ее в том, что кандидатом наук Глаша стала по протекции, было невозможно. Работу она проделала огромную, тему свою знала в мельчайших деталях, трудилась исступленно, с полной самоотдачей. В первую очередь для того, чтобы доказать Олегу Валерьевичу, что достойна его уважения.

Жизнь казалась налаженной, понятной и предсказуемой. В ней был любимый до дрожи Питер, который Глаша считала лучшим городом на земле, обожаемый Учитель, чье дыхание она ловила по ночам, когда не спалось, интересная, пусть и малооплачиваемая работа, своя квартира и бабушка, живущая в маленьком провинциальном городе с некрасивым названием Грязовец вместе с двумя котами. Точнее, с котом и кошкой, Асей и Васей.

Жизнь внезапно утратила привычные очертания, когда после Нового года Глаша поехала домой поздравить бабушку. Она каждый год ездила, но впервые Олег Валерьевич увязался за ней, изъявив желание быть представленным Глафире Александровне.

Ничего хорошего Глаша от этой встречи не ждала, так оно и вышло. Бабушка при виде внучкиного избранника побледнела и даже покачнулась, словно ей внезапно стало плохо. Глаша побежала за корвалолом.

Придя в себя, Глафира Александровна усадила гостей за стол, накормила огненным борщом, до которого была большая мастерица, пирогами из русской печи с разными начинками и томленой солянкой, которая готовилась из белых грибов в омлете. У ног терлись Ася и Вася, выпрашивая лакомство. Глаша терпела, а Олег Валерьевич отпихивал котов ногой, стараясь делать это незаметно, но получалось не очень. Бабушка все плотнее сжимала губы, и к концу обеда они напоминали тонкую ниточку.

Из вредности она постелила внучке и ее кавалеру в разных комнатах. Утомившийся от обилия впечатлений Олег Валерьевич удалился спать рано, еще и десяти не было, а Глашу бабушка задержала в гостиной, да еще и телевизор включила погромче, чтобы профессор Петранцов не услышал их из-за тонкой перегородки.

– Вот что, внучка, – решительно сказала бабушка, налив им с Глашей чаю и поставив на стол плетенку с сушками. Так они чаевничали по вечерам с самого ее детства. – Я тебя люблю, ближе тебя у меня никого нет и не будет, но завтра с утра ты, пожалуй, поезжай обратно.

– Как же это, бабуль? – удивленно спросила Глаша. – Мы же специально к тебе на каникулы ехали, чтобы Рождество вместе отпраздновать. А теперь, получается, ты меня выгоняешь?

– Ну, можешь считать, что выгоняю, – склонила голову Глафира Александровна. – Хотя это твой дом, ты можешь приезжать сюда, когда пожелаешь. Но этого обмылка я тут видеть не желаю.

Слово «обмылок» звучало обидно и совсем не подходило к гладкому и лощеному профессору Петранцову. Сердце Глаши болезненно сжалось, и, словно почуяв ее смятение, на колени запрыгнула Вася, кошка-приблудыш. Пожалеть, посочувствовать…

– Где это видано, чтобы молодое тело об старое терлось, – неумолимо продолжала между тем бабуля. – На сколько лет он тебя старше? На двадцать пять?

– На тридцать…

– Ужас какой. Ты хоть сама-то понимаешь, что у тебя отец моложе, чем этот твой… Глашенька, чем же ты думала, где были твои глаза! И давно это у вас?

– Восемь лет, – глотая слезы, ответила Глаша. – Бабушка, ты пойми, я его люблю. Он самый лучший, понимаешь?

– Да что ж тут понимать? – всплеснула руками та. – Конечно, красивый, седовласый, умный да ухоженный. Ты и повелась, дурочка юная и неопытная. Но сейчас-то что тебе глаза застит? Самовлюбленный стареющий бонвиван, присосавшийся к юному телу, чтобы дольше чувствовать себя молодым. Что он может тебе дать? Семью? Детей? Защиту? Безопасность? И сколько ты еще собираешься так жить? Три года, восемь, десять? Что ты будешь делать, когда он превратится в дряхлого старика, а ты будешь молодой красивой женщиной в самом соку? Рога ему наставлять? Так он тебя еще убьет из ревности, чего доброго. Зарежет. У него глаза такие страшные.

От невозможности бабушкиного предсказания Глаша даже плакать перестала и рассмеялась. Ее Олег Валерьевич, которого она любила как мужчину и почитала как отца – его у нее, по большому счету, не было – никогда бы не поднял на нее руку. Но спорить с бабушкой было совершенно невозможно, этого Глаша и в детстве не умела, а сейчас и подавно.

За своими мыслями она не сразу поняла, что бабуля, оказывается, ей что-то говорит.

– Оно и конечно, за малолетку замуж выходить тоже никакого смысла. Будет потом как отец твой, вертопрах, хоть и нехорошо так о сыне говорить. Муж, разумеется, должен быть старше жены. Лет на восемь-десять, самое то. Но не на тридцать же! Вот то ли дело Константин Федорович.

Это имя из бабушкиных уст Глаша слышала впервые.

– Кто такой Константин Федорович? – спросила она. – Насколько я понимаю, потенциальный кандидат в мужья? Так ты хоть поясни, кто это тебя так обаял? Ты же у нас женщина строгих правил, тебе понравиться не так-то просто.

– Константин Федорович Шеффер, новый директор нашей КС-ки, – ответила бабушка. – Не мужчина, а чудо. Образованный, умный, красивый, и с манерами все хорошо. Сразу видно – воспитание.

– Что же такое сокровище и холостое? – спросила Глаша чуть сердито. Бабушкины постоянные попытки найти ей выгодную партию ее и сердили, и умиляли. Конечно, бабуля хочет ей только добра, но как же неуклюже у нее это выходит.

– Да в разводе сокровище, – серьезно ответила Глафира Александровна, предпочитая не замечать ноток холодности в голосе внучки. – Его ж сюда из Санкт-Петербурга перевели на работу, а жена в слезы. Мол, кому он нужен этот богом забытый провинциальный городишко. Не хочу я из Питера уезжать, в Москву если только. А Москву-то, вишь, не предложили.

– Любовная лодка разбилась о быт, – со вздохом констатировала Глаша. – Жена господина Шеффера оказалась не декабристкой. А он тут в глуши, конечно, отчаянно скучает, поэтому ходит к тебе коротать вечера. Уж не влюблен ли он в тебя, часом?

– Да ну тебя. – Бабушка махнула рукой. – Глупости все болтаешь. Заходит по-соседски. У него коттедж рядом, вон, за забором.

Сколько Глаша себя помнила, за забором находился заброшенный, заросший кустарником клочок земли, на котором чернел два раза горевший и давно развалившийся дом. Забор был ему под стать, покосившийся и много переживший. Теперь же участок был обнесен высокой оградой из металлического профиля, из-за которого виднелся добротный двухэтажный кирпичный дом. Глаша хотела спросить чей, но не успела. Оказывается, некоего Константина Федоровича, ну что ж, так и запишем.

Располагавшаяся в их городке газпромовская компрессорная станция, – та самая КС-ка – пожалуй, была источником жизни для всего Грязовца. Основную часть