Сломанная нота - Нелия Аларкон

со мной не связывалась, и, поскольку я не знаю, есть ли у нее телефон, не говоря уже о номере, я тоже не могу с ней связаться.

Разочарование закипает в моем нутре.

Я отправляю Ви сообщение.

Я скоро буду дома. Тогда и поговорим.

Пятнадцать минут спустя я открываю дверь в свою квартиру, и на меня набрасывается Виола.

— Ты же не думаешь, что ее убил тот убийца?

Моя младшая сестра пожевала нижнюю губу. Сегодня она снова накрасилась. Выглядит это скорее со вкусом, чем чрезмерно. Она действительно начинает находить то, что ей подходит.

— Нет, не думаю. — Усталость тянет меня вниз, но я отряхиваюсь. — Ты ела?

Вскинув длинные ресницы над своими большими карими глазами, Виола идет за мной на кухню.

— Откуда ты знаешь? Что, если мама где-нибудь в канаве? Что, если они разрезали ее тело на куски, засунули их в мешок для мусора и бросили в реку?

У меня внутри все остыло. Часть меня думает, что если бы мама исчезла по-настоящему, нам было бы легче жить. Я уже испытала на себе, какой была бы жизнь, если бы ее не было. Это было тяжело, но не ужасно.

Мы с Вай выжили.

Мы будем продолжать выживать — с мамой или без нее.

Вай шлепает меня по руке.

— Кейди, ты вообще меня слушаешь?

— Да, слушаю. — Устало говорю я, доставая хлеб.

По крайней мере, мама не доела эту буханку во время своей нелепой попытки позавтракать. Вай хватит на целый сэндвич. Я могу съесть последний кусок хлеба вместе с парой кусочков колбасы.

— Тебе не все равно? — Обвиняет она.

— Конечно, мне не все равно.

Или, по крайней мере, я хочу этого. Но мое сердце черствое. Мне нужно оцепенеть. Иначе я буду ломаться и плакать каждый раз, когда жизнь будет бить меня по лицу. А она бьет. Часто. Если я все время буду позволять себе чувствовать, все действительно закончится. У меня не останется сил на новый день.

Виола все еще смотрит на меня сердитыми глазами.

— Что? — Спрашиваю я, намазывая горчицу на хлеб.

— Ты ведь больше не будешь хранить от меня секреты?

— Нет.

— Я даже не могу тебе доверять, когда ты так говоришь. — Она насмехается. — Ты солгала, что мама умерла. Ты позволила мне поверить в то, во что ты хотела, чтобы я поверила. Я была в полном неведении.

Вай не в духе, но я слишком устала, чтобы сдерживать свое разочарование.

— Что ты хотела, чтобы я сделала, Вай? Ты хотела, чтобы я затащила тебя в комнату, пока мама излагала этот дурацкий план и убеждала меня, что так будет лучше? Ты хотела, чтобы я взяла тебя с собой, пока она показывала мне труп, о котором я должна была заявить в полицию? Ты хотела лгать властям вместе со мной? Ты хотела сжечь чужую мать? Чужую сестру? Чужого друга? Хотела ли ты жить с чувством вины, которое это влечет за собой? Ты хотела, чтобы та часть тебя, которая все еще верит, что в мире есть добро, умерла?

Ее ресницы трепещут. Ее глаза наполняются слезами.

— Я хотела, чтобы ты мне доверяла! Я хотела, чтобы ты разделила свои чертовы тяготы и перестала вести себя так, будто ты единственная, кто может пожертвовать собой!

— Я не хотела, чтобы ты волновалась...

— Я не ребенок! — Она бросает в меня слова. Достаточно горячие, чтобы ошпарить. — А ты не моя мама.

Обычно я несокрушима.

Но моя эмоциональная защита ослабла. Слова попадают в цель.

— Я иду спать. — Я подталкиваю к ней тарелку. — Ешь. Не ложись спать голодной.

— Кейди...

Я пробираюсь в свою спальню и закрываю дверь.

Мама может пробраться обратно сегодня ночью, и я хочу, чтобы она меня увидела. Я хочу посмотреть ей в глаза и спросить, почему она так поступила. Я хочу спросить, почему она просто не оставила нас в детском доме, чтобы мы сами о себе позаботились, а не потащила нас с собой в этот адский мир. Я хочу спросить, зачем она вообще завела детей.

Матрас скрипит, когда я опускаюсь на него всем весом. Я выгибаю тело вперед, буквально не в силах поднять голову. На моей груди лежит большая тяжесть. Это слишком больно. Слишком сильно.

Мой взгляд скользит к клавишам в углу. Она настолько бесполезна, что мама не стала пытаться ее заложить. Спустившись с кровати, я, спотыкаясь, опускаюсь на пол, подключаю наушники и позволяю пальцам погладить клавиши.

Тишина вздрагивает и умирает.

Музыка заполняет мои уши.

Мое собственное творение. Мое собственное извращенное чудовище. Я создаю ее из ничего, кроме собственной боли и мучений. Темные, пульсирующие ноты. Лязгающие аккорды. Песня о кровотечении и разрушении. Она сплетается с моим сердцем и дает мне энергию, когда раньше ее не было.

Я играю до тех пор, пока мои пальцы не начинают пульсировать.

Тогда я останавливаюсь.

Растеряна.

Вялая, как высушенная тряпка.

Ноги затекли, и я не могу даже встать. Не теряя надежды, я заползаю в кровать и беру с комода телефон.

Пора.

Я пишу СМС Джинкс.

Я в деле. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала.

Джинкс: Обменяй секрет на секрет. В самых глубоких пещерах Redwood Prep королевские особы раскрывают свои секреты. Что скрывает в темноте Джарод Кросс? Пытливые умы хотят знать. Но будь осторожна, Каденс. Тем, кто роет ямы, чтобы похоронить свои секреты, не понравится, если их могилы будут потревожены.

14.

ДАТЧ

Папа напоминает мне змею. Блестящая чешуя. Клыки спрятаны, пока он не укусил. Он плавно двигается. Такой гладкий, что почти маслянистый.

Мы единственные, кто может это видеть.

Его семья.

Люди, которые должны иметь значение, но не имеют.

Для мира он блестит не из-за чешуи, а потому что сделан из золота. Для мира его клыки не ядовиты. Для мира он очаровательный, сияющий. Идеальный вариант.

Змея в овечьей шкуре.

Я поворачиваюсь в кресле, и тишину нарушает громкий скрип.

Марион, новая невежественная жена отца, поднимает голову и улыбается мне. Смуглая кожа. Короткие волосы. Модное платье. И огромное бриллиантовое кольцо на пальце. Она так гордится им. И отцом.

Интересно, так ли она невинна? Я не стану давать ей поблажки только потому, что она мать мисс Джеймисон.

Им всегда что-то