Измена: ты больше не мой (СИ) - Екатерина Лискина

джойстики от игровой приставки.

Я радостно завизжала, едва не грохнувшись на пол прямо в коконе из пледа. Давно мечтала поиграть в эту штуку, но “это слишком дорого, дорогая жена!” И вот мои мечты сбываются.

И мы резались во всяческие стрелялки и прохождения весь вечер, почти до полуночи. Со Станиславом оказалось очень весело играть. Он не поддавался, но и не задавался, когда выигрывал, не делал секрета из своих стратегий и не чурался меня обучать. Так что к ночи я у него даже выиграла пару раз.

— Боже, как хорошо, — я сходила попить водички, а потом рухнула с этим воплем через подлокотник дивана, к Станиславу на руки. — Какой же отличный получился вечер!

— Это потому что с тобой все вечера отличные, — он шуточно чмокнул меня в нос, — я раньше только с Настасьей так веселился, ну и еще с университетскими друзьями, но это было уже очень давно.

— А я так и не помню уже когда. В детстве наверное, — и я подышала ртом ему в свитер.

— Щекотно! Ты же понимаешь, что я тебе отомщу?!

— Не выйдет, — я вскочила, захватив с дивана подушку, одну из множества, впрочем сейчас большинство лежало на полу, так что пока Станислав тянулся за “боеприпасом” я успела его “обстрелять” серией из трех подушек и с хохотом убежать за кресло.

Мы дурачились, смеялись и в какой-то момент я снова упала на диван, перевалившись через подлокотник, только на этот раз Станислав был сверху.

Мы стали целоваться как сумасшедшие, его глаза заволокло туманом, джойстик, лежавший на диване и впивавшийся нам обоим в бок Стас просто отшвырнул куда-то в полутьму. Я стащила с него свитер, он задрал вверх мою пижамную рубашку и мы впервые соприкоснулись телами так близко. Это было как прикасаться к очень, очень горячей печке, жарко, желанно, я даже застонала от удовольствия.

А потом, через долгие горячие мгновения, заполненные поцелуями, ощущением его рук на моем теле, предвкушением чего-то большего, он просто встал, ухмыльнулся и сказал:

— По-моему нам пора спать.

Глава сорок вторая

— По-моему нам пора спать. — Сказал Станислав.

— В смысле спать? — Я сначала не поняла.

— В смысле у нас завтра очень насыщенный день и надо выспаться. — Станислав поднял одну из подушек и бросил в меня. — Так что ты собирайся, а я схожу, включу в спальне кондиционер на обогрев.

От возмущения я не могла произнести ни слова. Только лежала и разевала рот, как выброшенная на берег рыба. Так что уходящему наверх Станиславу достался только мой полный ярости взгляд и брошенная вслед подушка.

Не попала.

И спать он отправил меня наверх, одну! Правда, укрыл одеялом, подоткнул его под бока, чтоб нигде не задувало холодом, нежно поцеловал и ушел. Я еще какое-то время слышала как он устраивается там внизу, но неожиданно для себя провалилась в сон.

Утро встретило меня солнечными зайчиками и запахом кофе.

Когда я спустилась Стас встретил меня с кофе в той самой огромной, с ведро, кружкой и с поцелуем. Таким сладким, что перебивал горечь кофе.

— Давай, просыпайся и будем завтракать. — Он отдал мне кружку и ушел на кухню.

А я обула какие-то огромные галоши с мехом внутри, стоящие возле выхода на террасу, закуталась в плед и вышла в холод ноябрьского снежного, (все еще снежного!) утра. Я всегда была сова по гороскопу, любила лечь спать заполночь и проснуться к полудню, но к ранним подъемам научилась относиться с философским спокойствием. Хотя так их и не полюбила.

И лучше всего мне помогал проснуться холод. Дома я выходила на балкон, у Тамары становилась с кофе под открытую форточку, а здесь у меня была такая роскошь — целая терраса. Я стояла и смотрела на лес, на озеро, на еле видимое за верхушками сосен солнце на востоке.

Стукнула створка французского окна и я почувствовала как меня обняли.

— Готовишься к подвигам?

— Да. — Я повернула голову чтобы поймать еще один поцелуй. — Не люблю ранние подъемы.

— Пойдем, совушка, нас ждет завтрак.

После круассанов с салями мы собрались и уехали. День получился очень длинный и насыщенный, мы ездили в оранжерею ботанического сада, в соседний город, смотреть на сохранившиеся там остатки древнего городища.

А вечером возвращались, сытые впечатлениями по горло и я поняла, что вот оно. Я хочу именно с этим мужчиной проводить свои выходные, и именно с ним возвращаться домой. Я сидела на пассажирском сидении, любовалась профилем Стаса и немного грустила. Мне не хватало Андрюхи, я бы хотела разделить с ним впечатления сегодняшнего дня и это спокойствие, которого нам всегда не хватало с Виталиком.

— А давай слепим снеговика? — Оглядел Станислав полянку перед нашим домом. Снега там хватило бы едва на снежного ангела, так что мы переглянулись и рассмеялись.

Я переодевалась в ванной комнате, забыв закрыть дверь на защелку и вздрогнула. услышав щелчок поворачиваемой ручки. В дверях стоял Станислав.

Я торопливо сдернула полотенце и попыталась прикрыться, но он мне не позволил.

— Ты такая красивая, — прошептал он внезапно охрипшим голосом и потянул полотенце вниз. Оно сползало медленно, так, что он успел рассмотреть голубые нежные кружева моего белья, что я не успела снять, родинку под ключицей, которую никогда не было заметно в одежде.

Станислав комкал полотенце в руках и рассматривал меня так жадно, как будто я была его любимым пирожным. И когда он протянул руку и провел нежно пальцами по моей скуле я потянулась к нему, отзываясь на ласку как кошка.

Дальше все завертелось как в карусели. Вот он проводит ладонью по моей спине, подхватывает под попу и несет наверх, в спальню. Там зябко, я начинаю дрожать и вместо того, чтобы включить кондиционер мы начинаем сдирать друг с друга остатки одежды. Вот я приникаю к нему, прижимаюсь всем телом к его горячему телу и это такое желанное тепло, что из моего горла рвется стон. Я прикусывая губу, пытаясь стонать потише, но он смеется и целует меня, как будто забирая себе этот стон. Вот мое белье летит в одну сторону, а его одежда в другую и мы падаем на кровать. И горячо, горячо так, будто я на жарком-жарком море и меня накрывают волны. Я целую его, так, что он выгибается подо мной. Его руки буквально везде, и я не могу сказать куда еще не добрались его нежные и жаркие губы. И когда нас обоих накрывает одной большой, общей на двоих волной, мы падаем