Сердце сержанта - Константин Лапин

Под бревенчатый шлагбаум, преградивший впереди нас дорогу, нырнула черная круглая, как шар, фигура. Письмоносец в ватной куртке, с сумкой на боку и автоматом через плечо шел в подразделения. Уже пройдя мимо нас, он вдруг вернулся и уставился на капитана с бесцеремонностью нестроевого солдата.

— Чи не вы сынка свово шукаете, товарищ капитан? Бачив я старшину Ломакина на озере том... на Селигере.

Капитан замер на месте, в его глазах, устремленных на письмоносца, во всей его напряженной позе было и недоверие и страстная надежда услышать что-то новое, очень важное. Облизав пересохшие губы, он спросил:

— А как же ты, братец, фамилию его запомнил?

— Та фамилию я, аккурат, забув. Хиба ж упомнишь усех, колы у мэнэ до ста отправлений у день! — Он не спеша вынул кисет с табаком, полез в карман за бумагой. — Учора у газете прочел за вас — сразу вспомнил. Я ж того старшину Ломакина по всему Овинцу шукав, усе плечо стер тем ящиком...

— Посылкой?.. А что, что было в ней, не помнишь?

— Шо? Та разве усе припомнишь, товарищ капитан? Носочки, чи платочки булы... И яблок он дал мне, сынок ваш. «Покуштуй, Кузя, из собственного сада, — говорит. — Батька, слышь, прислал...

По щекам капитана заструились слезы, он обнял растерявшегося письмоносца.

— Спасибо! Спасибо тебе, братец! Возьми вот на память, — и все совал письмоносцу какой-то ножик, портсигар... — Утешил ты меня, братец мой! Знал я: ничто на свете не пропадает.

— У мэнэ ни одно отправление не сгинуло! — похвалился письмоносец. — Ну, колы адресат, к примеру, списан в Могилевскую губернию — ото другэ дило! — Тут он сообразил, что сказал лишнее, и, бросив недокуренную цигарку, вытянулся перед Ломакиным. — Разрешите следовать дальше, товарищ капитан?

После этой встречи Анатолий Степанович весь как-то обмяк, в лице его появилось выражение умиротворенности и, пожалуй, усталости; до этого он был, как натянутая струна. Таким я и запомнил его, когда мы расстались. Мне нужно было возвращаться в редакцию с корреспонденцией о митинге в полку.

6

Перед началом наступления майор Ломакин — к этому времени он получил очередное повышение в звании — находился на НП батальона, который должен был прорывать оборону противника. Анатолию Степановичу не терпелось увидеть на деле, своими глазами, как будет осуществлен прорыв; в подготовке этого прорыва и он принимал участие как работник штаба полка. Свои знания и боевой опыт трех войн, свою любовь к солдату он устремил к одной цели: добиться наибольшего успеха с минимальными потерями.

Это был тот самый лес, где когда-то провели митинг, посвященный приходу Ломакина в часть сына. С опушки было хорошо видно, как поднялись из окопов боевого охранения стрелки, сидевшие там с ночи, как побежали они по снежному полю, как хоронились за бугорок или куст, чтобы разрядить в противника обойму. Среди белого поля начали вырастать грязно-черные столбы минных разрывов, относимые ветром в сторону. Были первые убитые и раненые.

Наша артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской обороны, но наступающая цепь, выбившись из сил за время бега по снегу, залегла на склоне перед самыми траншеями врага.

Командир третьей роты капитан Киселев, руководивший боем из окопчика боевого охранения, крикнул связисту: «Тяни нитку за мной!» — и побежал вперед, размахивая пистолетом. Майор Ломакин поспешил вслед за ним по вспаханному снарядами полю. Он шел спорым своим шажком, придерживая рукой кобуру пистолета, и хотя Ломакин шел, а капитан бежал — расстояние между ними уменьшалось. Но тут Киселев, обернувшись, увидел его.

— Куда? Товарищ майор, нельзя вам! — крикнул он. — У меня своих офицеров довольно. Мне за вас отвечать...

Осколком разорвавшейся мины командира роты ранило в колено, он не мог идти дальше.

Где залегая под прикрытие сугроба, где ползя по-пластунски, где валясь в канавку, припорошенную снегом, Анатолий Степанович добрался до передних стрелков. Солдаты лежали в воронках от снарядов под бугром; наверху были фашистские траншеи. Появление майора было встречено удивлением и радостью.

— Отец пришел! Ломакин здесь. Отец с нами... — зашелестело по цепи.

А майор, вытерев лицо платком, сказал ближним солдатам:

— Ну, братцы-холмцы, отдохнули, пора и за дело. — Он привстал на одно колено. — Гранаты к бою! Ура-а! — Крикнув это, он выстрелил из пистолета и, упираясь в колено рукой, стал подниматься вверх по снежному склону.

С криком «ура», стреляя на ходу, побежали солдаты вперед, стараясь обогнать майора, закрыть его своим телом от летящих пуль. То, что он, немолодой уже человек, был среди них, то, что он был спокоен я уверен в исходе боя, прибавляло уверенности солдатам. И никто уже не кланялся пулям, не оборачивался, когда сзади с лязганьем рвалась мина.

За участие в разработке наступательной операции и личную храбрость в бою под Новоржевом майор Ломакин был награжден орденом Отечественной войны первой степени. Тогда же, в марте 1944 года, Анатолия Степановича приняли в члены ВКП(б). Об этом рассказывалось в заметке «Слово и дело отца», опубликованной во фронтовой газете.

Во время боев у реки Великой летом сорок четвертого года майор Ломакин надолго вышел из строя. Часть, в которой он служил, передвигалась на новое место. Из-за облаков то и дело выныривали «мессершмитты» и «фоккевульфы». Люди, ехавшие в штабном грузовике, видели, как от фюзеляжа бомбардировщика отделилась черная капелька, все больше увеличивавшаяся в размерах. К счастью, они успели соскочить на землю и рассыпаться по полю.

Майор Ломакин с трудом вылез из-под автоматчика охраны штаба, который, как показалось вначале офицеру, впопыхах свалился на него.

Но солдат уже оседал на землю: прикрывая своим телом командира, он получил смертельное ранение.

Ломакина тяжело контузило. Он надолго потерял слух, пришлось ложиться в госпиталь.

По сводкам Совинформбюро следил он за боевым путем родной Холмской дивизии, отмечая на своей полевой карте освобожденные ею города и селения. Как далеко ушли славные воины-холмцы от тех мест, где погиб его Юрий, где он сам сражался!

7

Демобилизовавшись, Анатолий Степанович поступил на работу в краевое отделение Когиза. Каждое лето в С. собиралась большая семья Ломакиных. Звенели голоса внуков в разросшемся саду, сыновья крутили «солнце» на турнике перед домом, и по-прежнему не отставал от них Анатолий Степанович.

Но что делать, если в сердце по-прежнему безраздельно царит первенец Юрий? Все напоминает отцу о старшем сыне. Не освободиться, видно, от горьких дум, пока не побывает он на родной могиле.

Один из своих отпусков Ломакин решил посвятить сыну.

Вдоль озер, лесными дорогами, где пешком, а где на попутных машинах добрался он до места. По этим дорогам шел когда-то в свой последний путь его Юрий. Только тогда была зима, озеро замерзло, белые шапки покрывали лапы елей. А сейчас краснели гроздья рябины, сосны отражались в зеркальной синеве Селигера...

В деревне Залесье Ломакин познакомился с председателем колхоза «Ясное утро» Дмитриевым — приветливым, трудолюбивым человеком, мастером на все руки. Председатель повел приезжего на могилу Юрия, вернее, к большой братской могиле советских воинов, павших в боях 1941 года.

Могила была огорожена ольховыми слежками, окрестные жители по мере своих сил ухаживали за ней, но видеть пробившийся кое-где бурьян было обидно отцу до слез. До вечера он прибирал могилу, колхозники помогли накатить на могильный холм большой, в несколько десятков пудов весом, камень-валун.

Пока Ломакин хлопотал у могилы, сзади подошла девушка, спросила:

— Вы отец Юры?.. Я его хорошо знала. Он жил у моей тетки в Заболотье.

Расспросив девушку, Анатолий Степанович направился в Заболотье, разыскал дом колхозницы Матрены Антоновой, на квартире которой его сын прожил почти полмесяца. Старая женщина не забыла Юрия. Да и как забыть, если Юрий участвовал в сборах ее сына, когда того призвали в армию, помогал по хозяйству. Добрый был паренек, душевный!

Из Заболотья подразделение, где служил Юрий, передислоцировалось ближе к передовой, в деревню со старинным русским названием Овинец. Это была небольшая деревенька, дворов в тридцать. Дома с высокими крышами, с резными наличниками, с деревянными петухами на крыльце. Лужайки перед домами поросли мелкой травой-муравой, почти к каждой избе сиротливо жались северные березки.

Ломакин отыскал кирпичный домик, о котором говорила ему тетка Матрена. Здесь жила семья Фоминых.

Молодая женщина, сидевшая у окна с девочкой на руках, внимательно оглядела пришельца.

— Вы, наверное, воевали в наших местах? — спросила она.

— Нет, я воевал дальше, на юге. А вот мой сын Юрий Ломакин...

— Юра, старшина? — перебила его женщина и крикнула в глубину дома: — Мама, посмотрите, кто к нам приехал! Папаша того паренька, который мне всегда сахар отдавал, говорил, что у него от сладкого зубы крошатся.