Волчья каторга - Евгений Сухов

И все же далеко было городу Дмитрову до Москвы. Как коллежскому советнику до действительного тайного советника: расстояние — пропасть. А своеобразной визитной карточкой города был стишок, вернее, содержание стишка, сочиненного двадцатилетним поэтом Левой Зиловым, уроженцем Дмитровского уезда…

Пять тысяч жителей, шесть винных лавок;

Шинки везде. Трактир — второй разряд;

Завод колбас, к которым нужен навык;

Завод литья да кузниц длинный ряд.

Но слава города и смысл его — баранки!

Нигде решительно таких баранок нет.

Они разделены на вкусовые ранги,

И их рецепт — таинственный секрет…

Это была правда. Насчет питейных домов, шинков и трактиров. А еще было в Дмитрове десять церквей и Борисоглебский монастырь, построенный невесть когда, поскольку в летописях имеется упоминание о нем, датированное четырнадцатым веком. Монастырь прикрывал подступы к городу со стороны дороги от Троице-Сергиевского монастыря и, судя по всему, строился московскими зодчими, возводившими церкви и монастыри в самой Первопрестольной Москве.

И насчет удивительно вкуснейших баранок — тоже правда. Когда город Дмитров осчастливил своим посещением в 1858 году государь император Александр Николаевич, то вместе с традиционным хлебом-солью преподнесли ему при встрече печатный пряник и баранки. Откусив от баранки кусочек, государь сделал удивленное лицо, потом откусил еще и еще. Скушав всю баранку, он приступил к прянику. И баранка, и пряник показались императору Александру настолько вкусными и так подняли его настроение, что он изволил находиться в отличнейшем расположение духа во все время пребывания в городе…

Судебного следователя по наиважнейшим делам, коллежского советника Ивана Федоровича Воловцова никто не встречал. Ни баранками с пряниками, ни тем более хлебом-солью. В числе пятерых граждан, сошедших с поезда на Дмитровском вокзале, Иван Федорович дошел до вокзальной площади, где стояли несколько извозчиков, сел в видавшую виды пролетку и велел везти его до полицейской управы.

— Из Москвы? — хмуро спросил возница.

— Из нее, — ответил Воловцов, на чем общение между извозчиком и клиентом благополучно закончилось.

Когда прибыли в Дмитровский кремль, где находились все присутственные места, полицейская управа и, аккурат напротив нее, в глубине двора — тюрьма, возница запросил рубль.

— Это что ж такая дорогая такса у вас, милейший? — недовольно поинтересовался Иван Федорович. — Ехали-то всего ничего.

— Так ведь вы из Москвы, — резонно заметил возница. — Выходит, марку будете держать и жаться насчет денег не станете. А так, для остальных, такса у нас — пятнадцать копеек.

— Логика у тебя — железная, — резюмировал Воловцов и отдал вознице рубль. После чего поднялся по каменным ступеням крыльца и открыл тяжелую дубовую дверь…

Полицейская управа располагалась на втором этаже. Иван Федорович прямиком направился к начальнику управы, представился секретарю и уже через полминуты сидел в кресле напротив стола надворного советника Панкратия Самсоновича Разумовского, начальника Дмитровской полиции. Был Панкратий Самсонович на вид еще крепок, хотя, пожалуй, годков с десяток ему надлежало уже пребывать на пенсии и нянчить внуков, ежели не правнуков.

— Чего? — переспросил он, когда Воловцов назвал себя и сообщил о цели своего визита.

— Я — судебный следователь Воловцов, — повысил голос Иван Федорович. — Прибыл к вам из Москвы…

— Да не шепчите вы, говорите громче! — потребовал Панкратий Самсонович, приложив к уху ладонь, сложенную воронкой.

— Я говорю, меня зовут Иван Воловцов, я — судебный следователь, — заорал Иван Федорович, кляня в душе уездного начальника полиции, которому давно было пора попивать чаек с местными баранками и пряниками где-нибудь на даче за Яхромой близ Введенской церкви и любоваться ее золочеными куполами, капителями, палладианскими окнами и лепными гирляндами колокольни. — Прибыл из Москвы распоряжением окружного прокурора Судебной палаты господина действительного статского советника Заславского. Для ведения следствия по делу об убиении в меблированных комнатах Малышевой в ночь с семнадцатого на восемнадцатое сентября сего года коммивояжера Григория Ивановича Стасько, — отрапортовал Воловцов столь громко, что, верно, было слышно в помещениях Дворянского Собрания, расположенного по соседству.

— А! — воскликнул Панкратий Самсонович и вышел из-за стола. — Так бы сразу и сказали. Рад, весьма рад… — Его бесцветные глаза наполнились легкой голубизной и смотрели приветливо, даже преласково. — А ведь мы вас ждали еще третьего дня. Как вас по батюшке?

— Федорович, — ответил Воловцов. — А раньше не мог приехать потому, что задержали дела в Москве. Был занят отработкой одной версии, связанной с вашим убийством…

— Ну, и как? — поинтересовался Разумовский.

— Версия оказалась несостоятельной, хотя одна ниточка и появилась…

— Ну, и что же вы не потянули за эту ниточку? — неожиданно остро посмотрел на Воловцова Панкратий Самсонович. — Наши подозреваемые сидят в тюрьме, уходить никуда не собираются и будут столько сидеть, сколько понадобится для следствия…

— Концы всех нитей все равно здесь, у вас, — сказал Воловцов и вдруг подумал, что сидеть в беседке на даче за Яхромой и распивать чаи, любуясь на архитектурные изыски Введенской церкви, начальнику уездной полиции Разумовскому, несмотря на его возраст, пожалуй, еще рановато. Ишь, как быстро он схватил суть его, Воловцова, московских расследований. Такая острота ума для полицейского — наилучший профессиональный подарок. Зачем же его зарывать в песок раньше времени…

— Это верно, — согласился Разумовский. — Смею надеяться, господин судебный следователь, что и у нас вы какую-нибудь ниточку обнаружите. А если наша ниточка свяжется с вашей московской, то, глядишь, и узелок образуется. А за узелок тянуть всегда легче…

— Совершенно верно, — снова был вынужден согласиться Иван Федорович. Умные вещи глаголил старик Разумовский…

— Вы, верно, хотите побыстрее познакомиться с делом? — поинтересовался Панкратий Самсонович.

— Конечно, — ответил судебный следователь. — А потом я бы хотел побеседовать с полицейскими, первыми обнаружившими труп и ведшими допросы свидетелей.

— Все к вашим услугам, — произнес Панкратий Самсонович, берясь за старинной работы серебряный колокольчик. — Мы готовились к вашему приезду и оборудовали под кабинет для вас специальную комнату. Она как раз напротив моей приемной. Да, и не говорите так громко, — искоса посмотрел он на Воловцова. — Я уж не так плохо слышу…

Начальник уездной полиции зазвонил в колокольчик. Звук был тонким и чистым. Так еще иногда смеются девушки, светлые душой и не имеющие покудова камня за пазухой…

Когда в кабинет Разумовского вошел секретарь, Панкратий Самсонович повелел проводить «господина судебного следователя по наиважнейшим делам» в его кабинет и обеспечить всем, что он ни попросит. Иван Федорович прошел вместе с секретарем надворного советника Разумовского в весьма просторный кабинет, оклеенный темно-зелёными обоями, который ему сразу понравился.

Кабинет был меблирован весьма достойно: большим тумбовым столом с мраморным чернильным прибором, на котором лежала стопка бумаги, старинным шкафом для одежды. Два кресла стояли по бокам стола, над одним из них, предназначенным для самого Воловцова, висел на стене под строгими полосатыми обоями портрет государя императора Николая Александровича в полковничьей шинели и фуражке. Новенький диван, обшитый кожею с еще не выветрившимся запахом, покоился в дальнем углу от двери и явно приглашал отдохнуть с дороги, а в другом углу стояла внушительная пальма в деревянной кадке. Экзотическое растение придавало деловому стилю кабинета некий домашний вид, что, по разумению Панкратия Самсоновича Разумовского, очевидно, должно было располагать собеседников Воловцова к непринужденному и доверительному общению.

— Сейчас Панкратий Самсонович будут пить чай, — произнес секретарь уже на выходе из кабинета. — Они всегда в это время изволят кушать чай. А вам принести чаю?

— Буду весьма признателен, — кивнул Иван Федорович.

— А что принести вам к чаю? — учтиво спросил секретарь Разумовского.

— Конечно же, ваши знаменитые баранки, — улыбнулся Воловцов. — А для работы мне будут нужны протокол осмотра места преступления, протоколы допросов, врачебное заключение, то есть все материалы по делу об убиении в меблированных комнатах госпожи Малышевой коммивояжера Стасько.

— Что еще?

— Более пока ничего, благодарю вас, — ответил Иван Федорович, располагаясь в «своем» кресле. Пребывание в городе Дмитрове начинало ему положительно нравиться…