Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков

действенно настолько силен, что и здесь увлекает людей. Последнее и дало, как известно, основание Ницше обидеться на поэтов, столь легко побеждающих самые хитроумные построения монадного разума и потому названных им с их слушателями «дураками ритма».

Наивысшей ступенью в этой иерархии, где пластичность приобретает первенствующее и господствующее значение, является музыка. Уже тот факт, что музыкальное произведение раскрывается только во времени, помимо протяжения пространства, показывает его чуждость монадной категории. Действительно, здесь начало формы играет вполне подчиненную роль, относясь только к средствам выражения, но не к собственному ее естеству. Содержание музыки — это чистые вибрации и устремление пластического естества. Помимо монадных форм и соответствующего им закона иерархического распорядка, музыка непосредственно выражает собой пластическую жизнь и устремления автора и сопричисляет к ним души слушателей. Музыка есть исконное искусство природы; она есть непосредственное проявление вселенской пластической стихии, есть внутренняя жизнь его потока. Совершенный гармонический ритм и переливы его вибраций и составляют ту глубинную ткань мира, из которой возникает затем все единичное в процессе монадного огранения. Истинная совершенная музыка, дивная гармония сфер, всегда и вечно звучит во всем мироздании, и только несовершенное ухо земного сознания бессильно ее воспринять. Всякое естество ткется вибрациями, и во всеобъемлющем лоне мировой пластичности всегда и вечно звучат все ритмы и гармонии, которые затем проявляются порознь в блеклых тонах феноменального. Всякая жизнь, движение, рост есть мелодия, и как тонкий аромат она распространяется повсюду, соединяется и гармонирует со всеми иными. Пластичность в себе, этот первородный родник всяческой жизни, есть великая симфония бытия, есть вечное хранилище и источник всех трагических песней жизни в этой юдоли. Поэтому глубинность музыки воистину безмерна. Она пронизывает все планы космоса, все виды бытия и одинаково всему родна и близка бесконечно, и все влечет к безбрежному простору и к жизни внутренней, не ведающей дна. Музыка ответствует всему, она единая способна все выразить, соединить и просветить в себе, она одна не знает никаких пределов и для нее нет ничего ни слишком низкого, ни слишком высокого. Всякое движение сердца, всякая дремлющая в тишине мечта, всякое радование или печаль в ее горделивом одиночестве, все тональности бытия и переливы жизни — одинаково обретают в океане музыкальных звуков и свою сущность, и свое влечение, и путь, и цель. Искусство музыки воистину царственно, ибо оно роднит с безмерной глубиной и в то же время чуждо леденящему закону распорядка, кладущему пределы и налагающему цепи последовательности. Музыка — это магический язык бытия; он ведом и понятен всякому, всему несет великое исцеление, есть сила бодрящая и врачующая надломившуюся в борьбе духовную силу. Музыка есть душа мира, есть океан скорби бытия, вместилище неслышимых стенаний твари, есть песнь торжествующей Жизни, есть вечный гимн Любви и Красоте. Истинно великая душевная сила, мощное переживание пластического естества всегда легко находит и соответствующую систему монадных форм. Напротив, даже высочайшее знание формы и ее законов мертвенно и пусто, остается по ту сторону жизни во мгле иллюзорных фантомов. Вот почему никакое изучение теории музыки не может создать истинного композитора и, наоборот, действительное музыкальное дарование дает также и непосредственное знание систематики форм. Точно так же и в воспроизведении музыкальных творений одностороннее знание техники совершенно обедняет их и распыляет всю вложенную в них силу. Только тот, кому ниспослана великая душа, имеет власть вызвать вложенный в них гений и заставить трепетать сердца. Наконец, должно сказать, что каждый человек истинно жив лишь постольку, поскольку он чувствует и понимает музыку, поскольку его конечное существо способно ответствовать музыке — этой магической основе жизни.

Такова иерархия основных видов искусства. Соединяясь вместе, они создают более сложные и синтетические его виды, среди которых на первом месте стоит искусство сценическое. Как известно, мечтой Рихарда Вагнера было создание музыкальной драмы как искусства абсолютно целостного и объединяющего в себе все его отдельные виды. Здесь именно гармоническое сочетание монадности с пластичностью обнаруживается во всей своей красоте и всеобщности, здесь именно искусство поднимается до своей конечной энтелехии — целокупного теургического воссоздания жизни.

VIII. Социология. § 85

1) Проблема монадной и пластической социологии.

Природа, устройство и деятельность человеческих обществ до настоящего времени подвергалась исследованиям хотя и в различных направлениях, аспектах и стремлениях, но все они одинаково не выходили из рамок синтетической категории монадности. Все исторически известные социологические учения, теории и школы неизменно исходили из предпосылки, что человек есть единичный в себе замкнутый субъект, есть индивидуально обособленная самость. Эта предпосылка сама по себе справедлива, но в то же время улавливает лишь одну половину истинной действительности, ее монадный аспект. Между тем эта предпосылка основополагалась как целостная истина, как нечто само собой разумеющееся, как нечто вовсе не долженствующее подлежать особому глубинному анализу. Такая еретическая односторонность в самом корне уничтожала возможность надлежащего усвоения истины и во всех последующих построениях. На пути монадного постижения не могли не встретиться также и такие проблемы, которые с очевидностью обнаруживали недостаточность имеющихся средств, методов и приемов познания. Но, не улавливая своей исходной ошибки, монадное сознание должно было прибегнуть к искусственному отрешению от целого класса эмпирических данностей и к замещению живой действительности абстрактными схемами и отвлеченными соотношениями. В результате современная социология вполне естественно приобрела характер крайней искусственности и гипотетичности, равно как и общую склонность к утопизму. Определяя единичное человеческое существо только как конкретную самость, монадное сознание воспринимает всякое человеческое общество в системе категорий монадного множества. Во-первых, оно представляется ему имеющим как бы атомное строение, статичным в своих элементах и прерывным по природе. Во-вторых, оно полагает высшее единство, синтетически объединяющее элементы множества, трансцендентными каждому из них, т. е. считает, что каждый элемент связан с другим лишь периферическими взаимоотношениями, а с высшим единством сопряжен только через внутреннюю самость и свойственный ей тип возрастания. В-третьих, монадное сознание определяет эволюцию каждого человека только как возрастание силы и иерархического порядка эгоистического утверждения самости, и именно на этом основном стремлении строит систему естественных склонностей, возможностей и прав каждого индивида. В-четвертых, оно определяет тип и природу синтетического единства коллектива только как собирательную или синтетическую ипостасную личность, объемлющую отдельные существа общества только по стихии самости и формы проявлений. Таким образом, исходная предпосылка приводит к определению природы человеческого общества как коллектива обособленных самостей, соподчиненных каждое порознь высшему единству, одинаково им трансцендентному, и связанных между собою в плане эмпирической деятельности только периферическими взаимоотношениями феноменологии. Существо каждого человека как отдельного индивида и как члена общества одинаково центрировано на самости, и