В подполье можно встретить только крыс - Петр Григоренко

Но если Вас осудят, вы лишаетесь пенсии.

- Есть хорошая русская пословица: "Снявши голову, по волосам не плачут". Осудят или засадят в тюрьму, именуемую СПБ, я потеряю свободу прежде всего. А ее пенсией не заменишь. Что же мне тужить по ней. А потом, почему непременно осудят? Я себя виновным не считаю и попытаюсь доказать это суду.

- А что же Вы, собираетесь защищаться, не считаясь ни с чем?

- Я не совсем понимаю, что означает Ваше "не считаясь ни с чем". Я не собираюсь лгать и изворачиваться. Я буду искренне и честно говорить о своих действиях и мотивировать их. В общем, я буду считаться с истиной в таком виде, в каком она мне представляется. Но даже если мне не удастся доказать свою невиновность, то максимум, что я могу получить по инкриминируемом мне статье, - 3 года. А это значит, что к тому времени, когда приговор войдет в законную силу, мне останется досиживать около двух лет. Так называемое лечение займет не меньше. Но зато эти два года проведу не в крытой тюрьме, а в ИТЛ, трудясь на свежем воздухе и среди нормальных людей. Но мне ведь могут дать и меньше трех лет, а может, даже ссылку, - прецедент имеется, - и в этом случае я и пенсии не лишусь. Наконец, не исключена возможность амнистии к 100-летию со дня рождения Ленина. Амнистия может коснуться и меня, если я буду осужденным. При "лечении" это исключено. Сумасшедшего же не амнистируешь от его болезни.

На этом и закончилась моя вторая судебно-психиатрическая экспертиза. Заключение института - невменяем.

О выводах экспертизы только догадывался, пока не приехала приглашенная Зинаидой Михайловной для моей защиты адвокат Софья Васильевна Калистратова.

4 декабря поднимаю вопрос, что у меня еще 6 ноября кончилась санкция на арест. Поднимается паника. В тот же день везут в Домодедово на самолет.

5 декабря я снова в изоляторе следственного отдела КГБ УзССР. Здесь тоже заявляю, что без предъявления мне санкции на продление в камеру меня доставят только силой. Находят санкцию, данную еще 21 октября зам. ген. прокурора сроком по 31 декабря. И вот я снова в той же камере, где находился во время голодовки. И снова у камеры лефортовская охрана.

С адвокатом Софьей Васильевной Калистратовой я познакомился еще в 1968 году. Она неоднократно уже защищала наших ребят.

Теперь Софья Васильевна приехала защищать меня. Сбылось ее шуточное предсказание. Как-то я зашел к ней по делам в консультацию. Дело шло к концу рабочего дня, посетителей у нее больше не было, и мы от дел перешли к обычным разговорам. И я в связи с чем-то спросил ее, скоро ли она уходит на пенсию. Она вполне серьезно, но со смешинкой в глазах сказала: "Куда же я пойду. А Вас кто защищать будет". И вот она, дорогая моя защитница, на свидании со мной в приемной комнате следственного изолятора КГБ, в Ташкенте. Впервые почти за 8 месяцев я вижу человеческое лицо. Да еще какое лицо! Никогда красивее не видел. "Луч света в темном царстве", - сказал я ей словами Островского. Никогда не забыть мне мандаринов и шоколада, которыми угощала она меня во время этого свидания. Я не люблю шоколад, но тот, что я получил он нее, был вкуснее всего на свете.

Она мне рассказала о моем деле и выслушала мой рассказ о следствии и экспертизе. Сказала, что будет настаивать на третьей экспертизе в суде. Дала высокую оценку экспертизе, проведенной в Ташкенте: написана высококвалифицированно и объективно. В институте же Сербского - тенденциозно и неквалифицированно. Ташкентская экспертиза дает ей в руки хорошие основания для защиты, но надеяться на успех трудно. Сама система рассмотрения таких дел содержит в себе произвол. Одновременно, одним составом суда решаются два несовместимых вопроса. Вопрос о вменяемости и вопрос о виновности. Правильно решать первый вопрос суд не может потому, что судьи не специалисты, а состязательности в процессе нет. На суд представляется всего одно экспертное заключение и идет оно от обвинения. Суд может лишь проштамповать это заключение. Ну, а если подсудимый признан невменяемым, то о чем же дальше говорить? Невменяемый человек натворил неведомо чего, ну и пусть лечится. Любое преступление следствия покрыто... неподлежащей оспариванию экспертизой, созданной самим следствием .

Софья Васильевна сказала, чтоб надеждами я себя не тешил. Мне это было ясно. Однако я понимал и то, что борьбу она будет вести, хотя и сказала с горечью: "Кого же вдохновит выступать перед пустыми стульями". Но она все же выступала и выступления ее оставили след. Вот и сейчас я пишу и смотрю в ходатайство С.В. Калистратовой "Об истребовании дополнительных медицинских документов и o проведении повторной судебно-психиатрической экспертизы на суде в судебном заседании 3.2.1970 г." Все ходатайство - документ необычайной разоблачительной силы.

Какой звонкой пощечиной начала Софья Васильевна: Два у вас документа, уважаемые, а не один; оба по закону имеют одинаковую силу и обязательно должны быть рассмотрены; Вы, уважаемые, не обладаете нужными знаниями и потому обязаны создать третью экспертную комиссию, кандидатуры в которую я уже подготовила.

И между строк: "Я прекрасно знаю, что Вы ничего этого не сделаете, а проштампуете заключение Института Сербского, поэтому я в дальнейшем разгромлю это заключение и тем выставлю всех вас на всемирное осмеяние". Да, Софья Васильевна разгромить это заключение сумела.

"Эксперты не дают оценки действиям испытуемого, не устанавливают их соответствия или несоответствия реальности, их обоснования, а ограничиваются указаниями, что разубедить испытуемого в неправильности суждений не удалось. Между тем, в отличие от акта стационарной экспертизы, члены амбулаторной судебно-психиатрической комиссии 18.8 прямо указывают, что высказывания Григоренко не имеют характера болезненных, бредовых, а являются убеждением, свойственным не ему одному, а ряду лиц".

Разобрав еще несколько примеров, адвокат пишет: "Все вышеизложенное доказывает, что акт судебно-психиатрической экспертизы от 19.11.1969. не обосновывает наличия у испытуемого паранойяльного (бредового) развития личности". И далее: "Не доказано наличие у испытуемого психопатических черт характера... (он) всегда был хорошо адаптирован к окружающей среде и адекватно реагировал на ситуацию..."

Таким образом, - диагноз стационарной судебно-психиатрической экспертной комиссии не находит подтверждения ни в акте от 19.11.69 г., ни в материалах дела.

Иначе говоря - медицинский критерий невменяемости (наличие душевного заболевания) у испытуемого экспертизой не установлен.

Поэтому и психологический (юридический) критерий невменяемости ("исключается возможность отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими"), приводимый в акте от 19.11.1969 г., лишен всякого смысла, так как "оба критерия - медицинский и юридический (психологический) - должны существовать в неразрывном единстве" (цитированная выше работа Д.Р. Лунца, стр. 63).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});