Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

— Хорошо, господин Рутенберг.

Он недаром выбрал днём встречи именно День искупления. Он был евреем, и все участники собрания были евреями. А в их психологии и мировосприятии, впитанной с молоком матери и внушённой еврейским воспитанием, этот день значил многое и внушал им инстинктивный страх. Пинхас рассчитывал, что накануне Судного дня они покаются в своей взаимной ненависти к людям, думающим иначе, посчитают это грехом и согласятся на примирение. Это его предположение косвенно подтвердилось: никто из приглашённых ему не позвонил и вопросов не задавал. Он попросил домработницу накрыть на стол и на покупку продовольствия дал ей деньги.

К пяти часам вечера в квартире Рутенберга собрались все. Он был рад увидеться с Давидом Ремезом, с которым его связывала в прошлом работа в Национальном комитете. С ним пришёл Берл Рептор. Оба они представляли рабочие организации Гистадрута. Доктор Авраам Вайншель и Акива Барон были представителями национальной организации рабочих-ревизионистов. Вайншель, известный издатель и журналист, не раз в прошлом критиковал Рутенберга в своей газете.

— Товарищи, в стране сложилась нетерпимая обстановка, которая пагубно влияет на нашу жизнь, — сказал Пинхас. — Вы прекрасно понимаете, что источником зла являются отношения между двумя лагерями в рабочем движении. Убеждён, что ревизионисты к убийству Арлозорова непричастны. Я пригласил вас к себе домой для того, чтобы в этот особый день календаря поговорить о проблемах еврейского ишува и найти выход из создавшегося положения. В такой день нужно отказаться от вражды и простить своих политических противников. А чтобы у всех было хорошее настроение, я с моей помощницей приготовил закуски. Надеюсь, вам понравится.

После угощения, закончившегося питьём чая с печеньем, началось продолжительное и горячее обсуждение. Рутенберг пытался направить его ход к принятию какого-то компромиссного решения. Увы, участники переговоров постепенно перешли к взаимным обвинениям и упрёкам.

Попытка примирить два лагеря разочаровала Рутенберга. Через несколько дней после встречи её детали были уже предметом обсуждения на страницах газет. Для него освещение в безответственной прессе вопросов, которыми он занимался, было неприемлемо. Удручённый результатами встречи в его доме, он понял, что приглашённые им участники совещания недостаточно авторитетны и следует обратиться к руководителям, которые могут принять решение. Ему сразу стало ясно, что нужно свести Жаботинского и Бен-Гуриона. После Судного дня Рутенберг поднялся на идущий в Лондон корабль. Он знал, что Бен-Гурион уже отправился в Британию.

Переговоры Жаботинского и Бен-Гуриона

По прибытии в Лондон 9 октября 1934 года Рутенберг сразу позвонил Бен-Гуриону в офис Сионистской организации. Давид был членом избранного на XVIII конгрессе Исполнительного комитета. Изощрённый политик, человек осторожный и расчётливый, он выдвинул тогда пять условий. Он заявил, что не примет министерского портфеля, будет работать в Исполкоме только два дня в неделю, останется генеральным секретарем профсоюзного объединения Гистадрут, сохранит местом жительства Тель-Авив и пробудет на этом посту не более двух лет. Исполкому пришлось согласиться.

Когда он утром появился в офисе, ему сообщили, что его ищет Рутенберг. Он поднял телефонную трубку и набрал его номер.

— Пинхас, шалом. Мне сказали, что ты звонил.

— Привет, Давид. Я примчался в Лондон прямо по твоим следам. Вчера вечером сошёл с корабля.

— Что случилось?

— Ты же знаешь, какое трудное положение сегодня в стране. Я попытался договориться и пригласил к себе домой в Хайфу приближённых к тебе людей и представителей ревизионистов. У меня ничего не получилось.

— Давид Ремез мне рассказал. Я понимаю тебя. Такой раскол в нашем движении продолжаться не может. Ещё полтора месяца назад на совете Рабочей партии я говорил своим товарищам, что необходимо прийти к соглашению с ревизионистами. Продолжение политического противостояния между социалистами и ревизионистами в Палестине и во всей диаспоре, заявил я им, недопустимо. Оно серьезно компрометирует усилия сионистов. А раскол может вызвать непредсказуемые последствия. Многие со мной согласились.

— Тогда тебя не нужно убеждать, Давид. Я хочу, чтобы ты встретился с Жаботинским. Я с ним уже говорил. Он не возражает.

— Если ты организуешь встречу, я приму приглашение.

— Прекрасно, Давид. Приходи завтра утром часов в десять ко мне в гостиницу.

— Договорились, Пинхас.

Бен-Гурион положил трубку. Он не ожидал, что Рутенберг проявит такую заинтересованность, и был благодарен ему. Он знал о его давнишней дружбе с Жаботинским и полагал, что это поможет сблизить их точки зрения.

Жаботинский был близким другом Рутенберга. В самом начале Мировой войны они впервые встретились в Бриндизи и говорили о создании Еврейского легиона. После войны, через несколько месяцев после его прибытия в Эрец-Исраэль сотрудничали в организации еврейской самообороны во время событий в Иерусалиме. Рутенберг помог ему тогда освободиться из заключения в тюрьме Акко. Жаботинский содействовал также созданию электрической компании. С Бен-Гурионом Рутенберг не был так близок. Они знали друг друга уже много лет с того дня, как встретились в Нью-Йорке в квартире Рутенберга. Но дружбы между ними не возникло: слишком разными были их пути в Палестине. Однако оба лидера приняли его посредничество, так как признавали его высокий престиж и, главное, его близость к их лагерям в ишуве.

На следующий день в десять часов утра Рутенберг ждал их в своём гостиничном номере. Ещё до их прихода Пинхас поставил три стула возле небольшого столика в центре комнаты. Вскоре появился Жаботинский, а через несколько минут Бен-Гурион.

— Садитесь, друзья. Я думаю, вам будет удобно, — сказал Рутенберг и указал на стулья.

— Всё в порядке, Пинхас, — произнёс Зеэв.

— Вы, конечно, понимаете моё желание найти пути успокоения страстей в еврейском ишуве. Разобщённость в нашем народе на руку арабским экстремистам и мандатному правительству. Лозунг «Разделяй и властвуй» не устарел и не устареет никогда.