Мир в XVIII веке - Сергей Яковлевич Карп

(декларируемая или искренняя) реализовать на практике принципы Просвещения. Соответственно в современной исторической литературе для обозначения данной социальной группы используется условное понятие «просвещенная элита».

Это политически активное меньшинство сформировалось во второй половине XVIII в., когда вся Франция мало-помалу покрылась густой сетью разнообразных общественных объединений: естественнонаучных, философских и агрономических кружков, провинциальных академий, библиотек, масонских лож, музеев, литературных салонов и т. п., — ставших источниками распространения просветительских идей. В отличие от традиционных для Старого порядка объединений эти ассоциации имели надсословный характер и строились на более или менее демократической основе. Среди их членов можно было встретить и дворян, и священнослужителей, и чиновников, и представителей образованной верхушки третьего сословия. Должностные лица таких обществ, как правило, избирались голосованием на альтернативной основе. Просветительские ассоциации разных городов имели между собой тесные и постоянные связи, образуя единую социокультурную среду, в которой и сформировалось сообщество представителей всех сословий, стремившихся к воплощению в жизнь таких идей Просвещения, как народный суверенитет, права человека, веротерпимость и т. д.

Мощный толчок для распространения подобных настроений во Франции дала Американская революция, продемонстрировавшая возможность реализации этих принципов на практике. Она вызывала горячие симпатии просвещенных французов и способствовала росту популярности в их среде революционных идей.

С осени 1788 г. «просвещенная элита» фактически возглавила общенациональное движение во Франции за решительные изменения в общественном и государственном строе. Перехватив у правительства инициативу в осуществлении преобразований, она придала им такой размах и радикализм, при которых конечной целью перемен становилось уже не реформирование Старого порядка, а его полная ликвидация и замена новым.

От Старого порядка к Новому

Начиная свой рассказ о Революции, французский историк Ф. Фюре писал, что «она дала имя тому, что сама же упразднила. Она назвала это “Старым порядком”. Однако тем самым она определяла не столько то, что уничтожала, сколько то, чем стремилась стать: радикальным разрывом с прошлым, отбрасываемым назад, во тьму варварства». Хотя данное определение Старого порядка и кажется, на первый взгляд, слишком расплывчатым, оно в то же время абсолютно верно. Это понятие с феноменальной быстротой формировалось прежде всего в области воображаемого и имело весьма опосредованное отношение к реальности — к той политической системе и к тому экономическому состоянию Франции, которые были рассмотрены в предыдущем разделе. Могущественная страна, пытавшаяся выйти из экономического кризиса, тысячелетняя монархия, отчаянно старавшаяся самореформироваться, представала в многочисленных газетах и памфлетах государством, находящимся на пороге катастрофы и руководимым настолько волюнтаристки бездарно, что к ее королю и правительству можно было применить лишь одно слово: «деспотизм». Словосочетание «Старый порядок» очень быстро стало синонимом косности, непроизводительных трат, бессмысленной смены министров, национального унижения едва ли не во всех войнах XVIII в.

Причину подобного состояния дел современники видели в первую очередь в бесконтрольности королевской власти. На эти мысли наводили сравнения с давним и куда более успешным соперником — Англией, однако не только они. Любопытный парадокс: хотя обе попытки ограничить влияние парламентов, позиционировавших себя в качестве защитников интересов народа, потерпели крах (реформа Мопу в 70-х и реформа Ламуаньона в 80-х годах XVIII в.), в обеих случаях монархия шла на попятный по своей воле (хотя и под давлением обстоятельств). Это лишь подкрепляло ощущение произвола королевской власти. Покончить с ним считали своим долгом многие депутаты Генеральных штатов, и не только от третьего сословия.

Однако открытие Генеральных штатов 5 мая 1789 г. разочаровало сторонников перемен. Людовик XVI стремился прежде всего к решению финансовых проблем, широкой программы реформ правительство не предложило. Судя по всему, власть не до конца осознавала, что за предшествовавшие несколько лет ее положение в обществе существеннейшим образом изменилось. Выборы в Генеральные штаты неожиданно для правительства вызвали бурный всплеск публицистической активности. Оппозиция уже не представляла собой конгломерат разнонаправленных и разрозненных сил, часть ее сумела самоорганизоваться и провозгласить себя «патриотической партией». Ее ядром стала группировка, которая впоследствии получит название «Комитета тридцати». В него входили такие влиятельные политики и публицисты, как А. Дюпор; епископ Отена Ш.М. Талейран-Перигор; М.Ж. дю Мотье, маркиз де Лафайет; О.Г. Рикети, граф де Мирабо; аббат Э.Ж. Сийес. Избранные в Генеральные штаты, они стремились стать лидерами рвущихся к власти депутатов от третьего сословия. Вместе с другими выдвинувшимися в 1787–1789 гг. политиками (такими как адвокат из Гренобля Ж.Ж. Мунье и астроном Ж.С. Байи) они взяли курс на утверждение верховенства третьего сословия в Генеральных штатах. Как писал незадолго до того популярный журналист и аналитик Ж. Малле дю Пан: «Характер полемики совершенно изменился. Король, деспотизм и конституция — теперь уже вопросы второстепенные. Война разгорелась между третьим сословием и двумя другими».

Для сторонников доминирования третьего сословия идейным обоснованием этой «войны» стала новая система ориентиров и ценностей, краеугольным камнем которой сделалось понятие «нация». К 1789 г. оно уже не было новым, однако взлет популярности этого слова оказался настолько быстр, что даже не все успевали разобраться, что за ним стоит. Еще до начала революции аббат Сийес выдвинул парадоксальную идею о том, что «если удалить привилегированное сословие, нация отнюдь не станет меньше, она лишь станет больше»; имелось в виду, что дворянство и духовенство необходимо вывести за пределы нации, поскольку она должна объединять лишь тех, кто вносит вклад в общее дело. Зримым выражением будущего единства, по его мнению, должно было стать упразднение всех привилегий. При этом понятие «нация» оказалось для депутатов значительно более приемлемым, чем слово «народ», вызывающее ненужные ассоциации с плебсом.

Концепция нации оказалась востребована в это время отнюдь не случайно. Депутаты Генеральных штатов традиционно считались собранными по воле короля представителями нации, и именно эта двойственность положения открывала для них возможность играть самостоятельную политическую роль. Ведь в соответствии с популярными идеологическими концепциями века Просвещения публичная власть основывалась не на божественном праве, а на заключенном в незапамятные времена общественном договоре, создавшем верховного суверена — народ, нацию, обладающую общей волей. Именно в силу решения этого суверена в ряде стран верховная власть была «временно» вручена королям. Соответственно официальное признание подобных идей давало безграничные возможности по «легальному» реформированию политического устройства Франции вплоть до изменения формы правления, стоило лишь депутатам объявить себя полновластными представителями нации и добиться всеобщего признания в качестве таковых.

Следуя этой логике, депутаты Генеральных штатов (прежде всего от третьего сословия) вскоре после открытия заседаний стали претендовать на полномочия, немыслимые в рамках Старого порядка. Хотя по традиции они должны были руководствоваться составленными избирателями наказами (т. е. исполнять императивный мандат), 17 июня 1789 г. даже не все Генеральные штаты, а лишь представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием, которому