Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

там был замечен владыкой Элрондом. Тот выяснил, что человек грамотен и имеет интерес к истории и прочим наукам, и пригласил остаться. Он согласился и стал атани Эльдакаром, королевским историографом.

Я кивала, слушая. Ну да, карьера неплохая, из приказчиков в королевские историографы. А Элронду, похоже, кроме редкого у эльфов дара марать бумагу именно прозой, в Эльдакаре понравились внутренняя чистота и покой. Очень, конечно, обаятельный человек.

Потом Элронд перебрался в Лориэн, оставив Последний Приют сыновьям, и Эльдакар с ним.

Я дерзнула полюбопытствовать, любил ли его эльф, завещавший ему мэллорн — нет, просто дружба. И мэллорн, что удивительно, увидел и признал его, чего с людьми не случалось. Есть подозрение, что имеется у Эльдакара немного крови эльфов или, может быть, даже майар. Толком ничего сказать нельзя, капля мизерная, а истории рода он не знает, сирота.

А любить — любил, как же. Но разве эльфийка посмотрит на человека? Он и не дерзал признаться, смотрел издали, как на пленительную недосягаемую звезду (понимаю!). И до сих пор смотрит — он уже сед и ноги ходят плохо, а она всё так же юна и прекрасна, и это греет сердце. В этом месте я чуть носом не захлюпала, отчасти и позавидовав — хотя, казалось бы, чему… разве что его чистоте и силе духа.

Я бы и ещё поговорила, но Ланэйр двинулся и сказал:

— Пора. Солнце скоро подойдёт к нужной точке, — и, благосклонно кивнув атани Эльдакару, пошёл на выход.

Мы всё поднимались по ветвям и извивам ствола, уже даже отдалённо не напоминавшим лестницу, и наконец, уже в самой высокой части кроны, выбрались к небу — и к вершине скальной стенки.

— Вставай сюда, с этой ветки видно лучше всего, — и, пока я осторожно перебиралась, куда велено, мне было поведано, что конкретно этот мэллорн считается очень престижным жилищем. С него вид открывается на болото.

Квакнула было, удивившись:

— Что за болото? — и подавилась словами.

Понятия эльфов о лучшем месте для созерцания далеки от человеческих. Впрочем, речь и шла о «лучшем», а не о «комфортном». И вот, перетаптываясь по довольно тонкой ветке и цепляясь руками за скалу, с трудом на неё опёрлась, почти прилегла на край — и вдруг увидела.

Пламенеющие закатные облака заливали алым море кувшинок, уходящее к горизонту. Белоснежные лепестки светились радиоактивным розовым, а вода была, как кровь.

Я только и могла бормотать:

— О, Боже… О, Боже, — никогда не видела такого цветочного инферно!

Да, затейники, конечно. И ведь точка обзора какая неестественная для человека! Удивительно: я так понимаю, водопады, которые здесь есть, вытекают из этого болота. Даром, что резкий перепад высот и скалы, а вот заболотилось это место и кувшинками поросло.

Судя по довольному молчанию Ланэйра, моя реакция его удовлетворила, но я не оглядывалась, поражённо пялясь на то, как разгорается, полыхает и потихоньку угасает закат — и на бесконечное море кувшинок.

Ланэйр обозначил своё присутствие только с последними лучами солнца:

— Нам пора, — я, было, порывалась пойти назад, но он ловко подсадил меня на скалу, вспрыгнул сам и пошёл по узкому каменному перешейку — слева море деревьев, справа море кувшинок, говоря: — Мы не будем возвращаться, я хочу провести тебя другим путём, показать звёзды, и, утром, водопад.

Я скорбно вздохнула, осознав, что спать мы будем на улице и сегодня в Семидревье не вернёмся, но смолчала и порысила следом.

Спустились мы уже с другого мэллорна, почти в темноте; я то и дело оскальзывалась, и Ланэйр постоянно поддерживал и не давал упасть.

Вышли на какой-то скальный горб, поросший мягким, высохшим на солнце мхом и окружённый шелестящими внизу деревьями; Саламандра отказалась разгораться, и, вздохнув, что его магии не хватает, чтобы управлять ею, Ланэйр стаскался вниз и приволок пару сушин.

В сущности, греться не хотелось, ночь была тепла, но костёр так уютно потрескивал! Ланэйр зарыл в золу и испёк оставшиеся орехи; когда я захотела пить, сходил к реке и принёс воды в лиственном дрожащем кульке, и мы завалились рядом на мху, смотреть на звёзды. Распахнув на них глаза, я тут же перестала жалеть о ночёвке не в постели, и мы полночи пялились и болтали о звёздах… и о всяком.

Проснулась я сама, с первыми лучами солнца. На улице-то много не выспишь.

Ланэйр лежал рядом и смотрел. Видеть его прекрасные глаза так близко было смутительно, и я тут же ускакала в кустики. Возвращаться не хотелось, спустилась к реке помыться — и Ланэйр тенью возник рядом.

Оказалось, что маленький водопад это не то, что он хотел показать, а идти надо к Келебранту, он совсем неподалёку — ну как, неподалёку для эльфа; то есть, к полудню мы добрались. И то правда, что по красивейшим дубовым и мэллорновым рощам.

Водопад оказался, что твоя Ниагара и всячески потрясал чрезмерностью относительно предыдущего — маленького, несколькими струями стекавшего мимо растущих на крутой скале горечавок. В непосредственной близости от этого не росло ничего. Он ревел буйволом и кипящими потоками срывался вниз, обдавая водяной пылью на заметном расстоянии; и из-за этой самой пыли над ним стояли девять радуг.

Ланэйр заботливо затащил меня на мэллорны: с мостика между двумя деревьями открывался сказочный вид, и мне, между делом, было сказано, что с этого мостика считается хорошей приметой кинуть венок в реку. Я тут же кинула сплетённый по дороге венок из розовых колокольчиков, не дослушав.

Ланэйр же ехидно договорил, что кинувшей привалит несказанное счастье в любви.

Зло покосилась, думая, что венок кидать не требовалось: можно было сразу поцеловать господина посла, и счастье бы тут же и привалило. Может быть, прямо на этом мостике. Нет, я не собиралась, но помечтать?

Объект злости её причину понимать отказывался, с восхитительной наивностью участливо заметив:

— Богиня, я вижу, ты устала… я знаю, тут неподалёку спрятана лодка, спустимся на ней по реке? Почти до Семидревья доберёмся.

С любопытством спросила:

— Это твоя лодка?

— Нет, я просто знаю, где она спрятана. Впрочем, хозяин не будет в претензии, особенно, если я потом верну её.

Малодушно согласилась и провела пару часов лёжа, бездумно глядя на синеющие небеса да слушая, как трепещет парус и двигается по лодке Ланэйр. Очнулась только, когда услышала чавканье: оказывается, светлый эльф только что скормил здоровенному лососю последний кусок хлеба. И оный лосось с надеждой выглядывал из воды и хлопал ртом, намекая, что можно дать ещё. Вздохнула, подумав, что рыбы-то здесь непуганые и запечённый лососиный бочок мне не светит: наоборот, лососю мою еду