Книги Якова - Ольга Токарчук

что писала о похоронах Якова Франка оффенбахская «Газета Фосса»:

Тело барона Франка торжественно захоронено 12 декабря 1791 года в Оффенбахе.

Он был патриархом польской религиозной секты, которая последовала за ним в Германию и которой он руководил с большой грандеццой[220]. Она почитала его едва ли не как второго далай-ламу. Во главе процессии шли женщины и дети в количестве около двухсот человек, в белых одеждах, с горящими свечами в руках. За ними – мужчины в ярких польских костюмах, с шелковыми повязками на плече. Потом оркестр духовых инструментов, а за ним несли на парадном ложе тело умершего. По обе стороны от него шли: справа – дети покойного, единственная дочь и двое сыновей, слева – князь Марцин Любомирский, польский магнат, с орденом Святой Анны на шее, и множество сановников. Умерший лежал в восточных одеждах, красного цвета, обложенный мехом горностая, лицо обращено влево, словно во сне. Гроб окружала гвардия, состоящая из улан, гусаров и других Polacken в парадных мундирах. Покойный еще при жизни распорядился, чтобы его не оплакивали и не носили по нему траур.

После похорон, на которые собрался весь Оффенбах и половина Франкфурта, кое-кто зашел еще к Софии фон Лярош. Сперва происходящее прокомментировал господин Бернар, как всегда отлично информированный:

– Говорят, эти неофиты пытаются создать своего рода еврейскую конфедерацию. Под знаменем сопротивления Талмуду, еврейской Библии, бунтуют против властей, предпочитая какие-то турецкие законы и религии.

– А я полагаю, – говорит доктор Рейхельт, присутствовавший при болезни Якова Франка, – что все это мессианское движение – масштабная и сложная операция по выуживанию средств у простодушных евреев.

Потом высказался друг дома, фон Альбрехт, некогда прусский резидент в Варшаве, прекрасно разбирающийся в восточных делах:

– Я, дорогие господа, удивляюсь вашей наивности. Я всегда предостерегал, что эта новая секта – попытка завладеть синагогами по всей Польше и контролировать их, так что следовало бы подвергнуть ее действия пристальному наблюдению и информировать о развитии ситуации кабинет Его Императорского Величества. Так мне это виделось еще много лет назад, когда они только начинали. А теперь, говорят, у них неимоверное количество оружия. К тому же там регулярно проводились учения и муштра молодых мужчин…

– Но, говорят, и женщин тоже! – восклицает госпожа фон Лярош.

– Все это заставляет нас подозревать, – продолжает резидент на пенсии, – что неофиты подготовили польское восстание, направленное прежде всего против Пруссии. Поэтому я удивляюсь, что ваш граф так великодушно согласился принять их здесь. Этой секте удалось устроить тут нечто вроде государства в государстве, с собственными законами, собственной гвардией, а расчеты в большинстве своем они производили вне какой бы то ни было банковской системы.

– Они жили мирно и честно, – пытается защищать «насекомоподобный народец» София фон Лярош, но доктор ее перебивает:

– У них гигантские долги…

– А у кого сегодня нет долгов, господин доктор? – риторически спрашивает София фон Лярош. – Мне бы хотелось верить, что госпожа Эва и ее братья – незаконнорожденные дети царицы Елизаветы и князя Разумовского, таковыми мы их тут считаем. Это более романтично.

Они сдержанно хихикают и меняют тему.

– До чего ж вы недоверчивы, – добавляет госпожа фон Лярош, делая вид, что раздосадована.

Однако дело Якова и его последователей вовсе не кануло в Лету, и теперь письма и разоблачения разносит дующий над Европой все более порывистый ветер, пробуждая новые страхи и очередные домыслы.

Письма, рассылаемые по общинам, как еврейским, так и прочим, призывают к объединению всех евреев и христиан под знаменем их секты, именуемой Эдомом. Целью является так называемое братство вне различий между этими двумя религиями…

Неизвестно точно, какие цели может преследовать своими действиями секта, но мы точно знаем, что отдельные ее члены поддерживают близкие связи с масонами, иллюминатами, розенкрейцерами и якобинцами, хотя не можем доказать это при помощи корреспонденции или иным образом…

А в распоряжении короля Фридриха Вильгельма ясно сказано, что

…этот человек, Яков Франк, был предводителем секты и одновременно тайным агентом неких неведомых пока сил. В последнее время всплыли письма, призывающие к объединению под крылом его секты разных синагог. С сегодняшнего дня все, что связано с тайными обществами, возникшими под неизвестным или сомнительным покровительством, каждая политическая инициатива будет подвергнута особо тщательному рассмотрению, учитывая, что тайные общества всегда действуют в тишине и во тьме, используя якобинскую пропаганду в своих злодейских разбойничьих целях…

Со временем же – поскольку время имеет поразительную способность стирать все неясные места и латать все дыры – стали хором писать, будто

что касается секты франкистов, теперь называемой Эдомом, то если еще недавно многие наши аристократы считали ее экзотическим курьезом, то теперь, после страшного опыта французской революции и ее связи с якобинством, следовало бы изменить нашу точку зрения и трактовать мистические ритуалы как прикрытие для реальных политических и революционных намерений.

30

Смерть польской принцессы, шаг за шагом

Дела идут так, как должны идти. Этот верный порядок трудно оценить, когда смотришь со сцены, на которой они происходят. Здесь ничего не видно, слишком много планов, заслоняющих друг друга и создающих впечатление хаоса. В этой суете теряется тот факт, что Гитля-Гертруда Ашербах умирает в тот же день, что и Господин. Таким образом, завершается процесс, начатый где-то на Подолье, морозной зимой, когда с ней приключилась великая, пламенная любовь, плодом которой является Самуил, – любовь столь несправедливо краткая, что можно счесть ее мгновением ока в череде событий на этой плоской сцене.

Однако сей порядок видит Ента, чье тело в королевской пещере постепенно превращается в кристалл. Вход почти полностью зарос бузиной, пышные зонтики перезрелых ягод уже упали на землю, а те, что остались для птиц, замерзли; Ента видит смерть Якова – но не останавливается возле нее, потому что ее зовет к себе другая, в Вене.

Ашер, Рудольф Ашербах, сидит рядом со своей женой Гертрудой, Гитлей, с тех пор как она занемогла. Он все понял еще два-три месяца назад, когда осмотрел шишку на ее груди; Ашер – как-никак врач; ему даже кажется, что он все понял тогда, когда Гитля еще была на ногах и со странной нервозностью пыталась удержать дом в руках. Например, злилась из-за купленного на зиму лука в толстых льняных мешках – что он внутри гнилой и до весны не продержится. Что прачка портит манжеты и что мороженое из кондитерской имеет странный запах, так пахло в Буске – стоячей водой.